В дверь постучали, затем в гостиную вошел черногвардеец – вместо фуражки на его голове была конструкция из черного железа, напоминавшая рыцарский шлем, к которому со всех сторон были приварены металлические ребра.
В остальном он выглядел как обычный фронтовик. Отсалютовав верховному правителю, гвардеец направился прямиком к Романовой и, сняв свою корону, склонил к Татьяне наголо обритую голову. Та повернулась к нему, и, сблизив лбы, оба замерли. Два ума пришли в зацепление.
Колчак со смесью зависти и недоверия смотрел на это таинство – нейронный раппорт.
– И почему мы так не можем? – спросила Тимирева у Зиверса.
– Потому что у нас с вами в голове нет ничего такого, что могло бы войти в резонанс, – ответил ученый и развел руками над головой. – А у них там целые структуры. Причем совершенно идентичные.
– Все в Черной гвардии наследуют из одного источника, – подняв голову, сказал гвардеец, и сидевшие за столом поняли, кто именно является тем источником.
Кивнув присутствующим, гость еще раз отсалютовал Колчаку и решительно двинулся к выходу.
На лице великой княжны витала довольная улыбка.
– Очередные успехи на фронте? – нетерпеливо спросил верховный правитель.
– Не совсем, – ответила Татьяна. – Создание авиационного отряда для диверсий в тылу большевиков принесло первые плоды. Они убили Буденного и везут мне его голову в ящике со льдом.
Татьяна подвинула к себе очередной десерт и стала энергично перемешивать творог и варенье ложкой.
– Может, хватит уже этой красной гадости? – поморщилась Тимирева.
– Увы, ничего другого я есть не могу, – пожала плечами Романова.
– Я не про десерт. Я про головы красных командиров, – уточнила Анна Васильевна.
– Так я тоже не про десерт, – невозмутимо ответила Татьяна.
– Но ведь это вредно, – не унималась жена Колчака. – Мы уже видели, как вас корежит, если перебрать красного. В тот раз вы грозились перебить нас, как буржуйскую контру и сволоту белогвардейскую.
– Будьте покойны. Я отслеживаю свое красное смещение, – заверила ее великая княжна. – К тому же, если я стану слишком красной, всегда можно добавить белого.
Она повернулась к Колчку:
– У нас в Белом движении никто выдающийся не погибал на днях?
Александр Васильевич отрицательно помотал головой:
– Бог миловал… Однако, я слышал, большевики начали что-то подозревать. Мне докладывали, у красных вышла новая директива – при гибели командира, если есть угроза захвата тела нашими войсками, следует прострелить мертвецу голову или хотя бы разбить прикладами, потому что все заметнее, что Черная гвардия заинтересована в головах выдающихся командиров, – они буквально охотятся за ними! Не повредит ли это нашему делу, если большевики будут так портить головы?
Татьяна повернулась к Зиверсу, и тот со вздохом пояснил:
– Это малоэффективные методы. Они не учитывают природу сознания, особенно в посмертии… Мозг в голове не главное. Вы же не думаете, что душа человека есть не более чем электрохимическая активность нейронов? Квантовые суперструктуры не прострелить из винтовки и не разбить прикладом. Они простираются далеко за пределы черепа. Смерть не уничтожает их, ну или, по крайней мере, далеко не сразу. Так что пусть глумятся над трупами. Установка скопирует сознание даже из простреленного черепа. Лишь бы не забирали головы целиком. Это будет неприятно, так как структуры привязаны к голове.
– Не могу больше, – Татьяна резко отодвинула креманку и, морщась от боли, прижала руки к груди и животу.
– Татьяна Николаевна, вам надо есть больше, – заботливо напомнил Зиверс. – Многочисленные структуры тратят много энергии. Вы и так вся исхудали.
– Раны болят. Те места, куда били штыком. Особенно желудок, – призналась великая княжна.
– Мы уже выяснили, что никто не колол вас штыком, – сказал Колчак. – На вашем теле ни следа.
– На этом теле – да, – возразила Татьяна. – Но ее – ту, что умерла вместо меня, – закололи. И сестер моих, и родителей – тоже. И они все теперь – внутри меня. Вот здесь. И их раны болят. Раны всех тех, кого я приняла в себя, болят… Даже красных командиров, хоть их мне не жаль.
Татьяна встала из-за стола. Повесила на себя шашку и водрузила на голову железную корону.
– Куда вы? – спросил Колчак.
– К своему бронепоезду, – ответила она на прощанье. – Навещу семью.
Ноябрь был богат на события. В Германии случилась революция, а в Омске – переворот. Военные скинули бесполезное правительство Директории, и Совет министров предложил Колчаку стать диктатором. Александр Васильевич согласился, потому что это полностью соответствовало его взглядам.
Возвращение Колчака, на тот момент еще бывшего военным министром Директории, с фронта вызвало в Омске ажиотаж. Ведь он приехал на непонятно откуда взявшемся огромном бронепоезде и привез с собой чудом спасшуюся от большевистской расправы великую княжну Татьяну Николаевну. К тому времени интерес общественности к судьбе августейшей семьи по естественным причинам угас – новостей о судьбе бывшего царя было мало, да и других забот хватало – страну лихорадило гражданской войной.
Расстрел царственного семейства не вызвал бы такой переполох, если бы никто не выжил, но на руках Александра Васильевича появился козырь – Татьяна Николаевна претендовала на роль живого символа борьбы против большевизма, за Россию единую и неделимую. Но разыграть этот козырь было непросто, потому что большевики и, по совместительству, немецкие агенты влияния (эти понятия были для Колчака неразделимы) тут же заявили, что товарищи на местах свое дело знали туго и расстреляли всех, а спасенная княжна суть самозванка – не кто иная, как румынская прачка Илинка Петраке, сожительница Колчака, которую он привез из своих многочисленных имений на юге России. Эту дезу про то, что Александр Васильевич – богатый землевладелец и зерноторговец, кайзер-большевики запустили еще в его бытность командующим Черноморским флотом. Тогда он смог втолковать революционным матросам и портовым рабочим, что в собственности у него только чемоданы, а живет он на корабле, но сейчас большевистская пропаганда пошла еще дальше – красные газеты живописали разнузданные оргии, которые Колчак устраивал в Омске, разбрасывая во все стороны золотой запас царской России, который так удачно подвез ему из Казани подлец Каппель…
С дезой про прачку нужно было разбираться, не теряя времени, – пока она не успела въесться в головы. Печальным было то, что сам Колчак знал правду. Пытки, которым он подверг Зиверса и Татьяну, прояснили некоторые моменты, хотя общая картина была слишком фантастична, если не сказать чудовищна.
Содержимое вагона-рефрижератора, входившего в состав «Везучего», поставило все на свои места, впрочем, как и установка в соседнем вагоне.
Тем не менее, Колчак решился. Раз он поставил на чудесное спасение великой княжны, отступать было бессмысленно. Он собрал конференцию, пригласил всех, кто встречался с Татьяной Николаевной до отречения государя и ссылки – чиновников, политиков и военных, – всех, кого смог собрать, включая учителей царских детей – Пьера Жильяра и Сиднея Гиббса. Последний теперь работал в британском Верховном секретариате в Омске. Официальную комиссию возглавил следователь по особо важным делам Соколов.
Комиссия пригласила Татьяну Николаевну и заслушала историю ее спасения. Эту историю днем ранее придумали они втроем – Колчак, Зиверс и сама девушка.
– А давайте скажем, что меня в последний момент подменили служанкой, и ее убили вместо меня, – предлагала Татьяна.
– Это первая ложь, которая приходит в голову, – отмахнулся Александр Васильевич. – Нужно что-то более изобретательное.
– Придумала, – вскоре отозвалась Татьяна. – Скажем, что Григорий Ефимович, незадолго до его убийства, передал мне, как своему духовному чаду, чудотворный складень, который не раз сохранял ему жизнь. И когда меня убивали, складень был на мне, зашитый в подкладку платья, так что потом я очнулась среди трупов невредимой.
– Крайне непопулярного Распутина приплетать не стоит. Да и приписывать спасение иконе – антинаучный абсурд, – всплеснул руками Отто Карлович.
Колчак потер переносицу, потом махнул рукой:
– Сойдет.
Комиссия беседовала с девушкой три часа. Колчак ждал их вердикта. Наконец, к нему вышел Соколов.
– Николай Алексеевич, ну что? – верховный правитель вскочил с дивана.
– Мы сравнили Татьяну Николаевну со всеми фото, что оказались в нашем распоряжении, – начал следователь издалека. – Измерили череп и черты лица, пропорции ушных раковин. Как вы могли слышать, форма уха даже более верное доказательство, чем лицо…
– А результат?
– Сходство с великой княжной поразительное, – уклончиво ответил Николай Алексеевич. – По всем численным параметрам. Оба учителя признали свою воспитанницу, а она их. Назвала по именам всех членов комиссии, хоть они и не представлялись ей ранее.
– К чему эти оговорки?
– Буду с вами честен, Александр Васильевич, – виноватым тоном произнес Соколов. – Это гениальнейшая в своей скрупулезной точности, но все же подделка.
Мучительный вздох вырвался из груди Колчака, и он сел на диван.
– Так вы и сами знали, – догадался следователь.
– На чем она прокололась? – глухо спросил верховный правитель.
– Вопросы. Мы задали ей двести вопросов.
– А она?
– Ответила правильно на все двести.
– Но разве… – не понял Колчак.
– Настоящая великая княжна смогла бы правильно ответить, дай Бог, на семьдесят, – пояснил Соколов. – Людям свойственно забывать мелкие детали, не запоминать мимолетные встречи… Но тут мы имеем нечто немыслимое, – следователь указал рукой на зал, откуда он вышел: – Эта девушка помнит каждое лицо, каждую встречу, в мельчайших деталях… И это не все.
– Что-то еще?
– Краниометрия и форма уха – не единственные верные признаки для опознания. Психологический портрет не менее полезен. Мы знаем, какой была настоящая Татьяна Николаевна