ПЕСНЯ О ДОМЕМеста депутатской работы и отдыха
Глава 1ГостеваяВпечатления от Государственной думы бизнесмена и кандидата в депутаты Сергея И(1999 год)
После того как мы обсудили с депутатом Анатолием все деловые вопросы, я попросил его организовать мне небольшую экскурсию по зданию. Он с готовностью согласился выступить в роли Вергилия (я, правда, не очень понял, что это значит).
Поскольку кабинет Анатолия находился в новом здании, мы начали осмотр как раз с него. Депутат мне показал только один этаж, заверив, что остальные тринадцать, за вычетом первого, совершенно ничем не отличаются друг от друга.
Если так, то дело плохо.
Я не часто бываю в органах власти. До моего первого посещения Государственной думы мне доводилось заходить только в администрацию Московской области на Старой площади. Там мне не показалось. И мой офис, и конторы многих моих партнеров были отремонтированы и обставлены гораздо богаче. Но в областной администрации старомодность обстановки искупало витавшее в ней ощущение власти.
Дума была похожа на орган власти еще меньше, чем областная администрация.
Длинный, не очень широкий, коридор. Пол застелен дешевым ковролином. Очень много дверей. Было неприятно, что за каждой из них сидит депутат. Мне почему-то казалось, что у них должны быть гораздо более представительные кабинеты.
От Анатолия не ускользнуло, что я несколько иронически осматривал его рабочее место. Как видно, у него еще приличные апартаменты, потому что у другого народного избранника, к которому мы заглянули по какому-то делу, было значительно хуже.
Депутат, лицо которого я иногда вижу по телевизору, и два его помощника ютились в маленькой комнатке, обставленной не очень дорогой офисной мебелью. Депутатский стол был помещен около окна, рядом стоял стул для посетителя и крошечный, не более чем на два посадочных места, кожаный диванчик Почти у двери втиснулся еще один стол, около которого присели сразу два человека. Когда мы с Анатолием вошли внутрь кабинета, ощущение тесноты только усилилось. Мы не стали задерживаться, тем более что дело, придуманное моим спутником, было явно пустяковым.
А вот зал заседаний комитета меня практически и не разочаровал. Большая комната, в центре большой стол, вокруг стулья. Очень похоже на переговорную в моей фирме, разве что в думском варианте отсутствовала настенная доска для записей. Ну и опять же, мебель попроще.
Потом повезло. Мы случайно встретили в коридоре председателя комитета, он зазвал к себе по какому-то делу Анатолия, ну и меня за компанию.
Этот кабинет находился в том же коридоре. Я был готов ко всему, однако действительность меня немного успокоила. Миновав приемную с секретаршей, мы попали в большое и неплохо обставленное помещение. Разумеется, председатель комитета работает в нем один. Собственно, эти апартаменты полностью отвечали моим представлениям о том, как должно выглядеть рабочее место любого, самого обычного депутата. Правда, о том, как должен размещаться думский начальник, у меня было совсем другое мнение.
Когда мы вышли от председателя и пошли в старое здание, депутат Анатолий, видимо, обратив внимание на мою растерянность, пояснил, что в новом здании, и правда, не слишком шикарные кабинеты и депутаты этим давно уже недовольны. Но поделать ничего нельзя, поскольку Дума и так едва-едва помещается на Охотном Ряду. Потому многие депутаты, из деловых, снимают офисы рядом с Думой, где и размещается основная часть их сотрудников. Так, сказал Анатолий, у депутата, к которому мы заходили, есть офис тут же рядом, там в кабинете в хоккей играть можно.
Он рассказал также, что у каждого парламентского комитета есть своя территория, этаж или пол-этажа. Соответственно, депутаты, которые записываются в комитет, получают площадь на этой территории. Потом все перемешивается, поскольку многие переходят из комитета в комитет, но кабинеты уже не меняют. Больше всех от этого страдают сотрудники комитетов, отвечающие за раздачу документов, — бедным клеркам приходится рыскать по всем этажам в поисках почтовых ящиков для документации. Я заметил, что лучшим способом избежать этого было бы введение запрета на переходы: избрался, записался в комитет, ну и занимайся делами. Анатолий посмеялся и сказал, что после того, как меня выберут депутатом Государственной думы, я на многие вещи взгляну по-другому.
За разговорами мы дошли до холла, в котором по-прежнему толпился народ. Анатолий глянул на часы и предложил перекусить в местной столовой. Их тут две: одна — депутатская, вторая — для аппарата и посетителей. Меню, правда, одно и то же. Естественно, мы пошли в депутатскую. Для этого надо было миновать буфет, представлявший собой длинную залу, по одной стороне которой расположены стойки с закусками, а по другой — столики. Мне все это напомнило кафетерий советских времен, и я поспешил поделиться своим наблюдением с Анатолием. Тот спорить не стал.
Выбив чеки за еду (забытое, надо сказать, занятие), мы отправились в саму столовую. По дороге нам встретились две буфетчицы, катившие тележку, накрытую белыми салфетками. Перехватив мой взгляд, Анатолий пояснил, что таким образом доставляется еда думскому начальству. Когда-то, во времена первой Думы, по его словам, в столовой можно было встретить хоть Чубайса, хоть Рыбкина, хоть Зюганова. Однако со временем думские вожди оставили эту нелепую демократическую моду и теперь едят у себя в кабинетах.
Вот это показалось очень правильным.
Еда в столовой и сама столовая не произвели на меня особого впечатления. Честно говоря, я опять же рассчитывал на большее. Впрочем, к этому моменту я уже понял из рассказов Анатолия, что деловые депутаты пользуются местным сервисом, равно как и местными кабинетами, только по необходимости, когда нет времени. Большей популярностью думская кухня пользуется у сотрудников аппарата и случайных посетителей, поскольку здесь намного дешевле, чем в остальных местах. Это правда. Обед стоит совершенно ничтожных денег — это я, как знаток продовольственного рынка, могу сказать точно. Но в любом случае, когда изберусь, ходить кушать буду не сюда. Или хотя бы войду в круг тех, кому могут доставлять еду прямо на рабочее место.
Задумавшись о том, как надо будет организовать свое рабочее пространство после избрания депутатом Государственной думы, я закурил. Тут же ко мне подошла хорошенькая официантка с недовольным выражением лица и потребовала потушить сигарету. Я очень удивился ее наглости и, не обращая внимания на тон, попросил принести кофе. Официантка, вместо того чтобы исполнить требование, еще раз попросила потушить сигарету. Я начал закипать, но тут увидел, что Анатолий подает мне какие-то знаки. Пришлось послушаться и пойти за ним в специальное место для курения.
Мы вышли в холл старого здания.
Анатолий мне говорил, что новое здание построили то ли при Хрущеве, то ли при Брежневе, а вот то, что обычно показывают по телевизору, здание бывшего Госплана СССР, было возведено Сталиным. Думаю, это правда. Достаточно взглянуть на эти два здания и понятно, где власть, а где просто так, не пойми чего.
Только стоя посреди огромного холла и глядя на величавую лестницу, я почувствовал, что нахожусь в Государственной думе, здании, в котором принимаются важнейшие решения и создаются значительные карьеры. Я даже представил, как я иду по этой лестнице на первое заседание и на пиджаке у меня депутатский значок.
Испытать всю полноту ощущений мешали люди, толкавшиеся в холле, курившие рядом или скакавшие туда-сюда по лестнице. Многие из них были одеты абы как да и выражение лиц имели соответствующее. Около входа, к счастью, за постом охраны, надрывно орала о своих несчастьях какая-то тетка, которую никто и не думал удалять на улицу.
Я обратил на это внимание Анатолия, и он тут же согласился со мной, что всяких сумасшедших в Думу приходит много, а как не допускать их до здания, еще не придумали. Я поинтересовался, а как быть, если в момент теткиных воплей из Думы захочет выйти, например, ее председатель Геннадий Селезнев или кто-нибудь еще из местных VIP. Анатолий снова усмехнулся и поведал мне, что думские начальники ходят через специальный подъезд[157]. Вот туда никаких посторонних людей не пускают. Я было хотел пройтись и посмотреть, но решил не напрягать лишний раз депутата.
На диване около буфета сидели Владимир Семаго и две девушки, одна помоложе, а другая постарше, внимательно слушавшие его рассказ. При этом девушка постарше фривольно устроилась на подлокотнике. Перед Семаго стояли трое молодых людей: двое также внимали депутату, а один отвернулся в сторону. Еще двое ребят болтали о своем, нисколько не обращая внимания на депутата. Все участники мизансцены поприветствовали нас, однако не отвлеклись от своих занятий ни на минуту. Анатолий пояснил, что с Семагой общаются парламентские журналисты. Мне не понравилось — не думал, что по Думе свободно бродят корреспонденты, которые вот так запросто могут подойти к депутату[158].
Мы поднялись по понравившейся мне лестнице и попали вовсе не к залу заседаний, а к так называемому Малому залу, в котором проводятся пресс-конференции и парламентские слушания. И только миновав узкий коридор, мы оказались в окрестностях зала заседаний, который находится не в новом и не в старом здании, а в переходе между ними. Это меня позабавило.
В зале заседаний как раз шли парламентские слушания, и Анатолий завел меня в зал и даже усадил на депутатское место. Ничего особенного: удобное кресло, обтянутое красной тканью. На столике передо мной были разные кнопки, и я даже немного потыкал в них. Увидевший это Анатолий пояснил мне, что без карточки проголосовать невозможно, к тому же сегодня не день заседания и система отключена. С тем я и оставил пульт, чтобы обратить внимание на более существенные вещи — на президиум, в котором обычно сидят спикер и его заместители, а также на правительственную и гостевую ложи. По словам Анатолия, любой депутат может спокойно встать с места и подойти либо к председателю, либо к ложам за каким-то своим делом.
Тут я понял, что меня смущало и в новом, и в старом зданиях, а в зале заседаний Государственной думы так и просто шокировало. Перемещение людей внутри парламента по своей интенсивности напоминало Тверскую улицу в разгар рабочего дня. Большая часть из них, очевидно, болталась по Государственной думе без дела.
Взять хотя бы парламентские слушания, на которые меня, благодаря депутату Анатолию, занесла судьба. Вместо того чтобы слушать докладчика, многие присутствовавшие занимались своими делами, переговаривались между собой или вовсе говорили по телефонам. За короткий срок моего пребывания в этом зале председательствующий был вынужден несколько раз призывать участников к тишине.
Я сам видел, как, уходя из зала, депутаты оставляли на сиденьях папки с материалами для слушаний. Неудивительно, что законы выходят такими путаными, а негативной информации о работе парламента в СМИ хоть отбавляй.
Мы вернулись в холл, и Анатолий предложил еще походить по старому зданию, посмотреть, как расположилось руководство фракций и групп. Выйдя к Малому залу, мы неожиданно попали в толпу, через которую было непросто пробраться. Если раньше я сравнивал Думу с Тверской улицей, то теперь все это начинало напоминать барахолку начала девяностых. Анатолий, крепко держа меня за локоть, пояснил, что это депутаты-коммунисты, которые проводят свои слеты не в помещении фракции, а в Малом зале, дескать, только туда и умещаются.
Мы все-таки вырвались из коммунистической толпы и поднялись по ступенькам наверх. Это дало мне возможность увидеть, как в сопровождении свиты шествует к своим сторонникам Зюганов. Он появился с другой стороны и медленно побрел по направлению к Малому залу. Меня поразило, что он останавливался поздороваться со всеми, кто попадался ему на пути. Даже не обращавший никакого внимания на шествие коммунистов здоровяк в свитере невероятной расцветки тоже был удостоен рукопожатия. Стоявший рядом Анатолий хмыкнул: «Вот так и получается, главный коммунист у нас в быту демократ, а главные демократы…» Заканчивать он не стал и повел меня дальше по старому зданию, в котором мне нравилось все больше и больше.
Мы заглянули в помещения, занимаемые объединением, в котором состоял Анатолий. Там я впервые насладился покоем и тишиной. Секретарша главы объединения угостила нас кофе, и под сигаретку' я смог спокойно дослушать рассказ Анатолия об устройстве жизни в старом здании.
Как оказалось, все думское начальство — от спикера и вице-спикеров до руководителей фракций — сидит именно здесь. Тут же находятся представительства администрации президента и правительства. Есть тут и парламентские комитеты — одни, как выразился Анатолий, по заслугам, а другие — нет.
К первым относятся комитеты по безопасности и обороне. Их поместили в старом здании, поскольку тут есть помещения, которые нельзя прослушивать, — режим секретности соблюдается по-прежнему строго. Якобы 9-й и 10-й этажи оборудованы специальной защитой, равно как и 6-й, на котором сидят председатель Государственной думы и его первый вице-спикер. По словам Анатолия, о спецзащите на 9-м и 10-м этажах пронюхали коммунисты и жириновцы, поэтому вытребовали себе здесь помещения под свои фракции. При этом коммунисты переехали уже в этой Думе, обменявшись этажами с «Яблоком».
Комитеты по организации работы Думы и по культуре в секретности не нуждаются, однако уже по сложившейся традиции тоже занимают помещения в старом здании. А вот председателей комитетов по делам ветеранов, конверсии и делам Севера засунули сюда потому, что в новом здании для них не хватило специально оборудованных кабинетов. Вот людям и повезло: сидят, как короли, в старом здании в то время, как члены их комитетов ютятся в новом.
К сожалению, мы не смогли осмотреть апартаменты председателя Государственной думы — туда просто так не пускают. А вот у его заместителей все по-простому: любой человек может зайти в приемную и спросить о приеме у VIP-персоны. Чуть сложнее попасть к лидеру фракции, однако и это не составляет большого труда. Главное, чтобы был на месте.
Тут я спросил у Анатолия, почему так просто перемещаться по Думе и так просто подойти к любому, самому высокопоставленному лицу. Ответ Анатолия меня не очень убедил: дескать, те, кто смог попасть в здание Государственной думы, имеют право на свободное перемещение по ней. Анатолий сказал, что многие депутаты и сотрудники аппарата не очень довольны таким положением дел, однако ничего поделать нельзя — наследие прежних, еще верховносоветских времен.
Когда я приду в Государственную думу, многое надо будет сделать по-другому. Например, навести порядок с проходом да и вообще придать этому зданию вид настоящего государственного учреждения. Иначе мне будет очень сложно решить задачи, которые я поставил перед собой.
Глава 2ХозяйскаяРазмышления помощника депутата о достоинствах и недостатках жизни и работы в Госдуме (1999 год)
Никита Петрович Огоньков заканчивал упаковку своего нехитрого скарба. Повертев в руках белую кружку с жирной черной надписью «Сегодня», он начал аккуратно заворачивать ее в свежий номер этой самой газеты, после чего положил в картонку, где уже лежали синий ежедневник «Reuters», прозрачного стекла оранжевая пепельница с черными буковками по кругу — «Либералъ», майка размера XXL, на которой крупно красным было написано «Власть», а сверху, сбоку, мелко черным — «Коммерсантъ», бежевая бейсболка «Московского комсомольца», зажигалка с зеленой аббревиатурой НТВ, настольный календарь «Русского телеграфа» за 1998 год и множество подобных вещиц. Все шесть лет работы в Государственной думе Никита Петрович собирал предметы с логотипами различных средств массовой информации. Сам он дружбы с прессой никогда не водил, а экспонаты для коллекции большей частью поставлял его приятель Дмитрий Михайлович Дымов, у которого с наглым и разболтанным думским пулом были самые что ни на есть приятельские отношения.
Основные вещи — книги и бумаги — были уже собраны, сложены в коробки, которые громоздились теперь у стены, сужая и без того тесный кабинет. Коробки эти страшно раздражали шефа Никиты Петровича — Николая Васильевича. К уходящему с Охотного Ряда депутату постоянно забегали попрощаться разнообразные люди, и тому всякий раз приходилось пояснять протискивающемуся сквозь картонные баррикады визитеру: «Извиняй, брат, видишь, чемоданное настроение».
Однако выговаривать Никите Петровичу за «чемоданное настроение» депутат не решался. Чувствовал свою вину. Сам-то Николай Васильевич уходил из Думы по доброй воле и на хорошо подготовленные позиции. А Никита Петрович — в никуда и на позиции совсем не подготовленные. До пенсии оставалось чуть более года, десять месяцев — до выслуги лет на госслужбе, необходимой для получения повышенного пенсиона (45 процентов от нынешней зарплаты помощника депутата). Уход из Думы в этой ситуации был почти катастрофой. Без пяти минут пенсионеру устроиться на другую казенную службу без особых протекций нечего было и мечтать. Уход в иное место означал потерю всего того, что заставляло многих мелких и средних чиновников, в том числе и охотнорядских, держаться за свои места: медицинского обслуживания, надбавки к пенсии, санаторно-курортных путевок со скидками, бесплатного проезда на городском общественном транспорте и прочих мелочей, совсем не лишних для человека, не скопившего ничего, кроме брелоков, зажигалок и календарей с символикой недолговечных российских изданий.
Правда, Николай Васильевич был виноват лишь отчасти. Существовала жесткая договоренность с его преемником-депутатом, что вместе с избирательным округом и мандатом он наследует и думского помощника, то есть Никиту Петровича. Огоньков не только познакомился с наследником, но уже думал, как будет выстраивать с ним отношения. В общем, Сергей Владимирович — так звали предполагаемого сменщика Николая Васильевича — ему даже понравился. Другой породы и формации, чем он сам или Николай Васильевич, — не выходец из советских партийных и хозяйственных органов, а нувориш и бизнесмен. Но не бандит и не либерал. И на том спасибо.
Но когда казалось, что все предрешено, и Никита Петрович уже почти упросил думских хозяйственников не освобождать кабинет Николая Васильевича, а попридержать полмесяца до вселения нового хозяина — все рухнуло. Несмотря на хлопоты Николая Васильевича в округе победил не Сергей Владимирович, а другой человек. А поскольку он был совсем чужой — не из коммунистов, к которым Николай Васильевич был близок все эти годы, и не из шайгаков[159], с которыми депутат начал сближаться последние пару месяцев, завещать ему помощника было невозможно.
Но и при таком исходе выборов все могло быть иначе. Никита Петрович взял со стола желтый газетный лист «Ведомостей» и начал заворачивать свои сменные ботинки — пару некогда прекрасных португальских светло-коричневых штиблет, купленных в конце семидесятых в Доме обуви на Щербаковской. Если бы шеф не поссорился с Зюгановым, Никиту Петровича могли бы взять в аппарат фракции или какого-нибудь комитета, которым в новой Думе будут руководить коммунисты. Но после того как Николай Васильевич отказался помогать в своем округе идущему при поддержке КПРФ кандидату, и без того прохладные отношения с бывшими товарищами были практически разорваны.
Дымов, и не только он, уверял Никиту Петровича, что главная причина разрыва отношений вовсе не идеологическая. Николай Васильевич вместо того, чтобы бесплатно «завещать» партии свое место в округе, решился его продать (естественно, не само место, а поддержку кандидата в депутаты со стороны местной власти и бизнеса). Огоньков и сам это знал. Доверенным лицом Николая Васильевича он не был, но не был и идиотом и думские нравы за столько лет работы изучил неплохо. Было досадно, что сделка не была секретом и для других. Особенно — для Дымова.
Их дружба — дружба людей с ярко выраженными и диаметрально противоположными идеологическими взглядами — для посторонних казалась более чем странной. Впрочем, в Думе, с ее пестрым во всех смыслах населением, случалось всякое. Познакомившись в суматошном январе 94-го, Огоньков и Дымов стали приятельствовать, ничего не зная друг о друге. Когда узнали, прекращать знакомство было и жалко, и глупо. Кроме того, иметь своего человека в чужом лагере полезно. Рыхлую ткань думских отношений скрепляли именно такие межфракционные связи.
Но, несмотря на искреннюю приязнь, Никита Петрович и Дмитрий Михайлович не упускали случая поддеть друг друга, когда речь шла о неблаговидных действиях депутатов из лагеря противника.
И теперь, глядя из окна пятого этажа нового здания Госдумы вниз на привычную суету думских машин в Георгиевском переулке, Огоньков поймал себя на мысли, что ему будет всего этого страшно не хватать. И язвительных уколов за кофе в нижнем думском буфете, и обмена важной информацией, и просто думских сплетен в относительной тиши и интимности депутатского кабинета, и политических споров на сизых от табачного дыма межэтажных пролетах. И даже тоскливого вида на серое здание напротив, и выкриков диспетчеров: «Машина госномер такой-то — к десятому подъезду!» — и этого узкого, как пенал, кабинета.
Огоньков заклеил скотчем последнюю коробку, поставил ее рядом с остальными. Теперь оставалось ждать, когда Дымов вывезет барахло на своем «тарантасе». Николай Васильевич предлагал сделать это на думской машине, но Никита Петрович, в глубине души крайне обиженный на начальника, отказался.
Причины для обиды были. Сам Николай Васильевич за шесть лет депутатства сумел сделать немало. Ничем не примечательный депутат из ничем не примечательного российского региона, попавший в первую Думу почти случайно (помогло партийное прошлое второго секретаря райкома КПСС: обозлившиеся на распоясавшихся московских реформаторов, обычно индифферентные жители области поддержали кандидата-партократа в пику либеральной столице), сумел оказаться полезным руководству фракции КПРФ. И, между прочим, не без помощи Никиты Петровича, который, благодаря своей работе в Верховном Совете РФ, сноровке и активности, не только сохранил старые контакты, но и быстро завел массу новых и регулярно снабжал начальника ценной информацией. Уже легко пройдя во вторую Думу, Николай Васильевич терся в окружении лидера КПРФ и Народно-патриотического союза России ровно до оглашения результатов первого тура президентских выборов. Узнав (опять же от вездесущего Никиты Петровича), что Зюганов, вышедший во второй тур с почти равным Ельцину результатом, едва ли не на следующий день после повторного голосования собирается отбыть в санаторий (и уже заказал себе соответствующие билеты и путевки), Николай Васильевич понял, что за власть оппозиция всерьез бороться и не думает, а значит, делать ставку на политическую карьеру бессмысленно.
Осенью Николай Васильевич ушел из КПРФ в группу «Народовластие», перевелся из комитета по законодательству в бюджетный и начал интересоваться преимущественно экономическими законопроектами. Первые попытки бюджетного лоббизма оказались не слишком успешными. Правительство, заинтересованное в принятии бюджетного проекта, торговалось по-крупному с оппозиционными фракциями. И для продвижения личных интересов у новоявленного спеца по бюджету не хватало мастерства и знаний. Однако через год обнаружился весьма перспективный для индивидуального лоббизма предмет: Дума начала рассматривать законопроекты о предоставлении права на разработку месторождений полезных ископаемых на условиях соглашений о разделе продукции. О скандальном законе об СРП Николай Васильевич, как депутат еще первой Думы, конечно, слышал, но в чем его смысл, вред или польза, не понимал совершенно. Истина открылась во время споров Никиты Петровича с Дымовым. Первый кричал о распродаже родины, второй толковал о миллиардных инвестициях. Аргументы Дымова заинтересовали депутата куда больше, и он стал изучать вопрос. После того как лидер депутатской группы «Народовластие», бывший советский премьер Николай Рыжков пробил в список разрешенных к разделу продукции находящееся на территории его одномандатного округа Белгородское железорудное месторождение, Николай Васильевич понял, что нужно действовать. На территории его округа тоже было небольшое, но перспективное месторождение золота, и клиенты, заинтересованные в его переводе на режим СРП, выходили на Николая Васильевича еще раньше. Николай Васильевич с помощью Никиты Петровича и его друга Дымова разведал отношение к этому объекту в Думе, затем поработал с колеблющимися и, хотя не с первой попытки, но сумел провести нужный закон. В результате сын депутата был введен в совет директоров соответствующего предприятия и получил небольшой, но приятный пакет акций.
Успешное выполнение еще нескольких заказов из области, уже не связанных с СРП, позволило Николаю Васильевичу организовать в родном городе консалтинговую фирму, фактически — при администрации губернатора. Возглавила фирму дочь депутата, закончившая Академию госслужбы, куда папа дальновидно ее пристроил, едва осмотревшись в Москве.
Подготовив неплохие плацдармы на родине, можно было оставлять суетную Москву. Как старый номенклатурный работник, Николай Васильевич понимал, что достиг потолка, выжать большего на парламентской ниве ему не удастся — и возраст не тот, и калибр. К тому же лоббисты — ему не нравилось это емкое иностранное словечко, не имеющее русских аналогов (ну как сказать — толкачи?), — становились все профессиональнее. За шесть лет, с начала первой Думы до конца второй, на глазах Николая Васильевича выросли и появились люди, которые, представляя и государственные и частные структуры, занимались только этим. Люди эти были более подкованными, молодыми и дерзкими, чем Николай Васильевич. Заниматься же в Думе политикой — дело совершенно безнадежное. Николай Васильевич, который — смешно теперь и вспоминать — шел в парламент с твердым желанием разрушать ненавистный ельцинский порядок, довольно скоро понял, что Дума — такой же оплот этого режима, такой же необходимый элемент новой системы, такой же декор, каким старый, догорбачевский Верховный Совет СССР был для советского строя. Поняв это, он стал медленно, но верно отходить от псевдополитических думских баталий и заниматься сугубо практическими и конкретными делами: бюджетом, налогами, кредитами и т. п.
Благодаря этому, прекратив депутатствовать и вернувшись в родной город, Николай Васильевич имел возможность либо стать председателем совета директоров ОАО «СРП-золотодобыча», либо возглавить фирму по консалтингу, вполне поднявшуюся за три года на заказах местных властей. Уставшая давать советы «провинциалам» дочка хотела перебраться в Москву. Тем более что папа оставлял ей депутатскую квартиру в Митине, которую предусмотрительно приватизировал еще после первого думского срока. Полученных от продажи депутатского места денег кандидата Сергея было достаточно и для обмена митинской «трешки» на более приличный район, и для радикального переустройства дачи в родном городе.
Обо всем этом Никита Петрович знал отчасти напрямую (как бессменный помощник депутата он принимал участие во всех думских делах Николая Васильевича), отчасти реконструировал из обрывков телефонных и иных разговоров шефа со вторым помощником по Думе (тот был родственником и доверенным лицом и на Охотном Ряду появлялся только по случаю) и рассказов его помощников по округу. Какая-то информация была получена из бесед с коллегами из думского аппарата — не только с Дымовым, но и с помощниками депутатов из КПРФ и «Народовластия». От последних, правда, поступали в основном внутрипартийные слухи и сплетни: о том, кто реально рулит во фракции — Зюганов, лицо партии, или Купцов, который отвечает за финансирование; почему главой экономического комитета после ухода Маслюкова в правительство сделали серого Тихонова; правда ли, что Зюганов разочаровался в главном экономическом эксперте фракции депутате Савельеве и в следующую Думу его не возьмут, а пригласят прозябающего в аппарате Совета Федерации Глазьева? Текущие деловые новости: как идет тот или иной законопроект, кто реальный автор поправки, внесенной депутатом таким-то, и сколько он за нее получил, будет ли вето президента на другой спорный закон и какова позиция сенаторов по третьему, — можно было узнать от сотрудников аппаратов комитетов. Там народ в целом был более профессиональный и менее случайный, чем депутатские помощники и, тем более, сотрудники фракций. Хотя, конечно, это очень зависело и от комитета, и от фракции.
Больший профессионализм и независимость аппаратчиков из комитетов были связаны еще и с большей стабильностью их работы. Набор комитетов из Думы в Думу оставался приблизительно одинаковым, и состав экспертов и технических работников комитетов менялся нерадикально. В отличие от помощников депутатов и сотрудников фракционных аппаратов, которые в случае провала депутата или партии на выборах автоматически становились безработными, профи из комитетов сохраняли свои места. Во всяком случае, до того момента, пока новый председатель комитета и новый начальник аппарата комитета не начинали кадровой чистки. Но поскольку профессионалов ценили все, то зачастую даже при смене фракционной принадлежности комитета не только большая часть сотрудников, но и руководители аппаратов оставались на местах. Мало менялся и кадровый состав собственно думского аппарата — специалистов, работавших в одном из семи управлений (кадровом, организационном, правовом, аналитическом и др.) и пресс-службе Государственной думы.
Никита Петрович положил в кружку пакетик чаю, плеснул кипятку из чайника (который он тоже собирался забрать, если этого не сделает давший на «Тефаль» деньги Николай Васильевич) и вздохнул. Ему, отставной козы парторгу предпенсионного возраста с давно забытой специальностью инженера-гидравлика, ничего не светит, и ни в аппарат Думы, ни в какой комитет его не возьмут. Там сидят или зубры, или молодые и перспективные, которые карьеру делают. Примеров тому полно. Моторин, руководивший аппаратом бюджетного комитета, теперь замминистра финансов. Пансков, занимавший ту же должность в самом начале Думы, потом и вовсе министром стал[160]. Еще несколько человек из аппарата бюджетного комитета сейчас в Минфине на хороших должностях. Пресс-секретаря комитета по экономической политике Антона Сурикова Маслюков забрал с собой в Белый дом.
Правда, Боос, став министром по налогам, назначил свою помощницу Наташу Аристархову начальником отдела[161]. И Головков, возглавив Росгосстрах, взял с собой свою помощницу Таню Разбаш[162]. Бывшие помощники Хакамады — Степан Орлов и Владимир Коптев-Дворников — и вовсе в депутаты попали. Первый — в Мосгордуму, второй — только что избран в новую Госдуму по списку «Единства». А Николай Васильевич… тут Огоньков потянулся за валидолом.
А, с другой стороны, что он может сделать, если только что в курилке Никита Петрович слушал, как Дымов утешал хорошенькую девчушку из аппарата НДР? Даром, что в начале Думы это была главная проправительственная фракция, занимавшая лучшие думские апартаменты (правое крыло третьего этажа старого здания), — теперь ее люди тоже не знают, куда деваться.
Днем раньше, зайдя вместе с тем же Дымовым в огромный кабинет в старом здании, который в последние предвыборные месяцы занимала пресс-служба фракции НДР, он застал сцену эвакуации «Нашего дома». Пол, столы, стулья — все свободное от людей и ненужных теперь компьютеров и папок с документами пространство было уставлено коробками, завалено бумажными рулонами, календарями, майками, кепками, флажками. На столах россыпью лежали круглые значки с тремя уже совершенно бессмысленными буквами. На одной из обшитых деревянными панелями стен от высоченного потолка до пола висел громадный предвыборный плакат улыбающегося Владимира Рыжкова. На противоположной стене с плаката поменьше улыбался Виктор Черномырдин. Под ним с хмурым видом чистил папки, периодически отправляя какие-то бумаги в корзину, молодой человек из аппарата НДР. Несколько известных думских журналистов над чем-то хохотали, чокаясь новенькими кружками с надписью «НДР». Судя по царившему веселью, пили они вовсе не чай. Повышенным спросом у гостей, приглашенных на «бесплатный аукцион, посвященный закрытию „Нашего дома“», как назвал это мероприятие Петя Громадин, обозреватель демократической газетенки «Либералъ», пользовались весьма добротного качества рубашки-поло, особенно синие. «Это — цвет настоящего консерватизма, Рыжков лично подбирал оттенок, — смеялась пресс-секретарь лидера фракции Маша Андреева, закуривая очередную сигарету. — Ну, хватит тряпками заниматься, разбирайте лучше плакаты. Хочешь, мы снимем для тебя вот этот большой, с Рыжковым? Дома повесишь». Юная журналистка, влюбленная, по словам Дымова, в молодого лидера НДР, услышав Машин вопрос, закатила карие глаза и учащенно задышала, чтобы не заплакать.
Плакать же впору было не этой вертихвостке, а строгой секретарше из приемной Рыжкова. Новый лидер новой фракции власти наверняка приведет свою. Хотя, как сообщил Огонькову мрачный юноша, рвавший ненужные документы, большая часть сотрудников фракции НДР рассчитывает зацепиться в аппарате свежеизбранного «Единства». «Профессионалы всегда нужны, а этих собирали с бору по „мишке“ по всей России — откуда у них люди?» — успокаивая самого себя, заявил он, виртуозно кинув окурок в высокую белую фарфоровую пепельницу с сосудом для воды внутри.
Когда таких профессионалов полторы тысячи (а численность аппарата Госдумы с сотрудниками фракций и комитетов, не считая депутатских помощников, была близка именно к этой цифре), то уникальность и нужность каждого из них выглядят как-то сомнительно. С другой стороны, Никита Петрович, наблюдавший работу Думы не по телевизору из Малого зала, как эти бездельники из газет, а изнутри, понимал, насколько большую роль играет думский аппарат.
Это ведь только говорится, что депутаты пишут законы или работают над поправками. И тем и другим занимаются никому не ведомые рядовые думские чиновники. Нет, бывают, конечно, суперпрофи, которые могут, если надо, и сами закон сочинить. Но в основном… Огоньков вспомнил, как однажды в дверях кабинета Олега Миронова столкнулся с Василием Шандыбиным. Олег Орестович, находясь, очевидно, под интеллектуальным впечатлением беседы с товарищем по фракции КПРФ, задумчиво протянул: «Вот Василий Иванович — хороший человек, но может он закон написать? Нет!» Сам Миронов, ставший позже уполномоченным по правам человека, тогда бился над проектом закона о Конституционном собрании. Но он был не просто юрист-конституционалист, а профессор! Есть, правда, и категория депутатов-графоманов, вроде либерал-демократа, главы комитета по труду Владимира Лисичкина. Его личный план законопроектных работ в начале второй Думы состоял из 104 пунктов.
Среднестатистический же депутат не только не пишет законов, но не всегда и прочитать их может. И впрямь, пойди разберись, что там в Налоговом кодексе понаписано. Кроме депутата-адвоката Андрея Макарова, который этот самый кодекс и докладывал Думе, его понимают еще, возможно, полдюжины членов бюджетного комитета, Моторин в Минфине и Починок в МНС[163].
Отсюда и профессионализация лоббизма. Что успеет осмыслить народный избранник, который получает к пленарному заседанию пакет документов килограмма на три весом? Из них килограмм — поправки к какому-нибудь кодексу: Налоговому, Бюджетному, Уголовному — все равно. Вот и голосуют. Кто по решению фракции. Кто по совести. А кто и по спецзаказу.
Заказов в Думе было достаточно. И самых разных. В принципе, толковый человек в Думе без приработка не пропадет. Подрабатывают все — от депутатов до думских водителей.
Думскими, правда, они только называются. На самом деле и сами водители, и их машины относятся к автохозяйству Управления делами президента. Строго говоря, ничего своего у Думы нет. От бумаги для законопроектов и скрепок, которыми их сшивали, до туалетной бумаги и булочек в думском буфете — все закупается, выдается и управляется всемогущим ведомством кремлевского завхоза Павла Бородина[164]. Но и на «давальческом сырье» обитатели Охотного Ряда делают свой бизнес — большой и маленький.
Думские шоферы по обыкновению калымят. Особой любовью разгонных водителей пользуются депутаты, которые берут машину для поездки по нескольким адресам и, приехав в нужное место, помечают конец маршрута более поздним временем. Это дает шоферу возможность еще час-другой поработать на свой карман на государственных машине и бензине, а не мчаться к одной из диспетчерских — в Георгиевский переулок или на Звенигородское шоссе. Шеф Никиты Петровича никогда не проявлял такой доброты, а в ответ на подобную просьбу однажды устроил скандал и пообещал написать на водителя жалобу. Впрочем, машиной он пользовался нерегулярно: как человек, привыкший к режиму и порядку, он ездил на думском автобусе, который централизованно с утра доставлял парламентариев из Митина на Охотный Ряд, а вечером — отвозил обратно. «Так и спокойнее и полезнее, в дороге с коллегами пообщаешься. А езда на этих раздолбанных „Волгах“ — одна нервотрепка. То водитель опоздает якобы из-за пробок, то машина сломается», — объяснил как-то свою нелюбовь к автомобилям Николай Васильевич.
Рядовым депутатам персональных машин не полагалось, только руководству Думы — председателю, его замам, главам комитетов и лидерам фракций. Думская номенклатура ездила на иномарках. Спикер — на огромном «мерседесе» с красной и синей мигалками наверху и машиной сопровождения, вице-спикеры — на «Ауди-8» с синими мигалками, главы комитетов — на «Ауди-6» без мигалок, зато с федеральными номерами, на которых вместо цифр, обозначающих регион, красовался большой российский триколор. Лидерам фракций полагались седьмые БМВ с синими мигалками, но многие из них дополняли и разнообразили свой парк Лидер ЛДПР Жириновский всегда ездил под прикрытием джипов охраны. Потом его примеру последовали и некоторые другие. Что особенно возмущало старого коммуниста Никиту Петровича — и Зюганов. Самым скромным долгое время был Явлинский — он ездил на «Волге», причем не думской, а своего «ЭПИцентра». Это раздражало Никиту Петровича еще больше, чем барство товарища Зюганова. «Дешевый популизм», — говорил он, и Дымов, не любивший «Яблоко», как всякий приверженец гайдаро-чубайсовского либерализма, согласно кивал головой. Друзья успокоились, когда и Явлинский к середине работы второй Думы пересел на 728-й БМВ.
Машины, правда, косвенно — источник прибыли не только для водителей, но и для депутатов. Продажа думских пропусков на машину — одна из статей незамысловатого бизнеса. Бумажка с буквами «ГД», формально дающая всего лишь право парковаться возле думских зданий на Охотном Ряду и в Георгиевском переулке, востребована и теми, кто никогда не имел никаких дел в окрестностях Думы. Никита Петрович обнаружил это совершенно случайно (его депутат мелкой розничной торговлей думских документов не промышлял). Как-то, вопреки своему обыкновению, он был вынужден взять «частника». Каково же было удивление Огонькова, что хозяин автомобиля, на лобовом стекле которого красовался пропуск, представления не имел, где расположена Государственная дума. На вопрос о том, откуда у него этот документ, водитель ответил фразой из старого анекдота: «Почему купил? Друзья пришли на день рождения, подарили». Стоимость «подарка» он назвать не смог[165], зато похвалил его полезность: «Представляешь, за парковку нигде не плачу — даже не просят, а отъедешь от Москвы километров на сто, там вообще почет и уважение, менты честь отдают». В начале работы первой Думы количество пропусков, которое мог получить депутат, не было строго лимитировано, под конец второй заявок стало поступать так много, что комитет по регламенту и организации работы Думы решил навести в этом какой-то порядок Ограничить количество пропусков вынуждало и возросшее количество личных автомобилей депутатов, их помощников и сотрудников аппарата: припарковать машину у Думы становилось все труднее[166].
А вот ограничить число помощников депутатов на общественных началах (штатных не может быть больше пяти, при этом не более двух — в Думе, остальные — в регионе) долго не удавалось. Меньше пятнадцати — двадцати помощников не было, пожалуй, ни у одного народного избранника. Были среди думцев и истинные рекордсмены: их «группа поддержки» составляла несколько сот человек[167]. Больше других, если судить по количественным данным, нуждались в помощи и совете жириновцы. Но встречались такие «ослабленные» депутаты и в других фракциях — и у коммунистов, и у демократов. Продажа удостоверений помощников была одним из самых распространенных думских приработков. И уж точно — самым скандальным. По частоте попадания в криминальную хронику помощники Государственной думы делили строчку в милицейском рейтинге, наверное, только с «ночными бабочками». Никиту Петровича это обстоятельство весьма расстраивало, поскольку бросало тень и на весь корпус думских помощников, и на саму Думу. В удостоверении не указывалось, что его хозяин является помощником всего лишь на общественных началах[168]. Понятно, что «браткам» на крутых машинах и в золотых цепях бесплатный проезд на общественном транспорте (из-за чего многие депутаты быстренько оформили помощниками своих родственников и знакомых) был не нужен. Но помимо этого думская «ксива» давала возможность прохода не только в Думу, но и «по поручению депутата Государственной думы… в здания органов государственной власти, органов местного самоуправления». Кроме того, удостоверение помощника было своего рода охранной грамотой: в случае его задержания, ареста, привлечения к ответственности депутат должен был быть немедленно поставлен в известность.
Среди внештатных помощников депутатов попадались и действительно дельные люди. Чаще всего, по наблюдениям Никиты Петровича, это были эксперты, трудившиеся в каких-то институтах или исследовательских центрах и реально помогавшие депутатам писать законы или поправки, либо люди, занимавшиеся партийной деятельностью и нужные не столько парламентарию, сколько фракции и партии. Третью категорию полезных внештатников составляли активисты в регионах. В провинции, в отличие от Москвы, удостоверение помощника депутата Госдумы производило впечатление на чиновников, что помогало решать хотя бы мелкие проблемы, с которыми обращались к своим избранникам граждане.
А в столице и влияние, и материальное обеспечение даже штатных помощников депутата оставляли желать лучшего. Это Огоньков, проработавший помощником два срока, знал не понаслышке. Влияние, правда, было материей субъективной, зависящей и от депутата, и от расторопности его помощника. Что же касается зарплаты, то она устанавливалась каждым депутатом лично. На всех помощников ему выделялся фонд в размере 1,65 депутатского оклада, и народный избранник определял, сколько штатных помощников ему нужно и как делить между ними эти деньги. Правда, работу помощника можно было совмещать с другой деятельностью. И некоторые коллеги Никиты Петровича, например, Дымов, этим правом пользовались. Правда и то, что, помимо государственного оклада, многие депутаты доплачивали своим помощникам из иных источников. У Николая Васильевича в первые годы работы в Думе таких источников попросту' не было (тогда, впрочем, они были не у многих думцев), а когда они и появились, он нарушать заведенного порядка не стал. Хотя иногда подбрасывал Никите Петровичу' «премиальные»: долларов 100–200.
Но Огоньков никогда не жаловался: на фоне тотальной нищеты населения его обеспечение, а тем более, депутатское, казалось ему просто роскошным. И когда Николай Васильевич, довольно быстро позабывший о том, как до своего чудесного избрания в Думу он радовался хорошему урожаю картошки на даче, начинал рассуждать о зарплатах американских конгрессменов или членов германского бундестага, его помощник заводился не на шутку.
Оклад депутата, приравненный одним из первых постановлений нового парламента к окладу федерального министра, в 1994 году более чем в три раза превосходил среднюю зарплату по стране (зарплата всех думцев, за исключением председателя палаты, чье денежное вознаграждение и социальные льготы приравнены к премьерским, одинакова). Кроме того, депутатам ежемесячно выдавали еще пять минимальных зарплат на возмещение так называемых представительских расходов. Иногородние депутаты для переезда в Москву получали «подъемные»: половину от ежемесячной депутатской зарплаты на самого народного избранника и по четверти — на каждого члена его семьи. Помимо отпускных (депутатский отпуск длится 48 рабочих дней) парламентариям выдавали «лечебные» — по два ежемесячных оклада. И, наконец, в отличие от Никиты Петровича, которому для получения повышенной пенсии нужно было довести стаж работы на госслужбе до пятнадцати лет, любому депутату для этого достаточно было одного года. Всего одного года, чтобы, уйдя на заслуженный отдых, получать пенсию в размере 55 процентов зарплаты действующего депутата! Николай Васильевич же, чей депутатский стаж вдвое превышал трехлетний порог, будет до конца жизни получать 75 процентов думского оклада.
Иногородним депутатам, разумеется, предоставлялся бесплатный кров. Сначала парламентарии размещались в гостиницах. Одни, как Николай Васильевич, жили в «Москве», другие — в «России». Позже столичные власти начали выделять им служебные меблированные квартиры в новостройках нового московского района Митино. Всем депутатам полагался бесплатный проезд на всех видах общественного транспорта, за исключением такси. Последнее им ни к чему, к услугам каждого народного избранника круглосуточно бесплатное думское такси — прикрепленные к Думе машины. Государство оплачивало и все поездки депутатов по стране. В родной город, неважно, где он находится — на Чукотке или в Центральной России, депутат мог летать, ездить, плавать совершенно бесплатно хоть каждый день.
Парламентариев обслуживала находящаяся в новом здании Думы специальная касса, которая всегда имела брони на поезда и самолеты в любом направлении. Поначалу услугами этой кассы могли пользоваться не только депутаты. И билеты (за деньги, разумеется) можно было приобретать не только для парламентария, членов его семьи и его помощников, но и для любого человека. К концу второй Думы эту практику запретили, как уверял Никиту Петровича Дымов, из-за расцветшей пышным цветом спекуляции (еще один скромный думский приработок) билетами на популярные направления в период летних отпусков, зимних каникул и т. п.
Депутаты-москвичи (в первой Думе их было большинство — 280 человек, во второй уже только треть — 154)[169], которым не нужно было предоставлять жилье, пользовались другими льготами, распространявшимися, естественно, и на иногородних: бесплатные разговоры (хоть междугородные, хоть международные) и со служебного, и с домашнего телефонов; бесплатное медицинское обслуживание в поликлиниках Управления делами президента (во взрослой — на Сивцевом Вражке, и в детской — в Старопанском переулке) и больницах и самих депутатов, и членов их семей. Понятие «семья» было очень широким: Никита Петрович с удивлением узнал, что ее членами считаются не только несовершеннолетние и учащиеся дети депутатов, но даже их внуки.
Наконец, депутаты могли с комфортом отдохнуть. К их услугам были президентские «Лесные дали» в Подмосковье или «Русь» в Сочи. А кроме того, еще не один десяток санаториев и домов отдыха по всей стране — от Алтая до Пятигорска и от Калининграда до Сочи — прибранные к рукам самым крепким хозяйственником страны Павлом Бородиным. Депутатам и членам их семей санаторно-курортные путевки полагались примерно за треть рыночной цены. «Зачем мне ехать в какую-то Испанию или Турцию, когда я за втрое меньшие деньги могу отдохнуть в „Руси“ с женой и сыном и меня еще все местные чиновники будут на руках носить, на машинах возить, шашлыками кормить», — случайно услышал прошедшим летом телефонные откровения председателя одного из комитетов Никита Петрович.
Многие рядовые депутаты, включая Николая Васильевича, рассуждали так же. «Дают — бери, бьют — беги», — еще в первой Думе пояснил он Огонькову незамысловатую философию народных избранников. И Никита Петрович, которого из горящего Верховного Совета 4 октября 1993 года выводил ОМОН, вздрогнув, подумал, что любовь к халяве и привилегиям в зародыше убивает всякую политическую оппозицию в стране.
Так он думал тогда, шесть лет назад. За прошедшие годы непримиримые противники Ельцина стали его верноподданными губернаторами, а рьяные сторонники — заклятыми врагами. Белое много раз оказывалось черным, а черное — белым. Политика, парламентская, в частности, в которой во времена работы в Верховном Совете Никита Петрович видел инструмент для отстаивания интересов народа, на его глазах окончательно выродилась в способ удовлетворения интересов отдельных граждан или их небольших групп. А главное, то ли постаревший, то ли уставший, то ли прозревший Огоньков так привык к не шикарной, но стабильной жизни госчиновника, причем особенного чиновника, обладающего всеми преимуществами, но в условиях думской вольницы не несущего тягот казенной службы, что сама мысль об уходе из Думы представлялась невыносимой. Казалось бы, позови его сейчас какой-нибудь «медведь» или даже проклятие России — Березовский, и к ним бы помощником пошел.
На этих невеселых мыслях дверь отворилась. И в кабинет как-то боком вошел депутат Николай Васильевич. «Собрался? Не торопись. Я поговорил с Райковым. Он обещал взять тебя в аппарат „Народного депутата“ (два месяца назад Николай Васильевич, решая некие, ему лишь известные задачи, ушел из „Народовластия“ в „Народный депутат“, сколачиваемый Геннадием Райковым по заказу Кремля. Совет Думы, правда, отказался регистрировать новую группу). В Кремле ему твердо сказали, что в новой Думе эту группу создадут».
Никита Петрович растерянно смотрел на начальника, пытаясь понять смысл сказанного. Когда слова депутата трижды прокрутились в голове, протяжно, как пленка, пущенная на более медленной скорости, помощник, сбивая верхнюю коробку со столь тщательно упакованными сувенирами, кинулся жать руки Николаю Васильевичу. Жизнь. Настоящая жизнь. Думская жизнь не заканчивалась для него этим холодным декабрьским днем… Надо будет порадовать жену: в январе они теперь, как всегда, смогут съездить на недельку в «Лесные дали»!
Глава 3ПараднаяКомментарии школьника к экскурсии в Государственную душу (2001 год)
«Здание, в котором мы сейчас с вами находимся, было сооружено в 1932–1936 годах по проекту архитектора Александра Лангмана на месте снесенных торговых строений Охотного Ряда и церкви Параскевы Пятницы. Сначала оно предназначалось для Совета труда и обороны, впоследствии здесь размещался Совнарком СССР, переименованный в 1946 году в Совет министров СССР. Позднее здание было передано Госплану СССР, а с 1994 года здесь заседает Государственная дума — нижняя палата Федерального собрания Российской Федерации. Переходом это, так называемое старое здание Госдумы соединяется с новым…»
На этих словах Василий Спирин, ученик 10 «А» класса московской школы №*, перестал прислушиваться к заученной речи, которую приставленная к их группе думская тетка произносила с большим пафосом, и стал озираться по сторонам. Ничего, а главное, никого интересного он не увидел, но слушать про Леонида Павлова, который чего-то там строил в 1967 году, у него не было ни малейшего желания.
Он куда на экскурсию пришел? В архитектурный музей или в Думу? Он на живых политиков посмотреть хочет: на Жириновского, Зюганова, на этого, который дефолт организовал, — Кириенко, а ему про конструктивизм какой-то уже десять минут талдычат. Хотя всем известно, что ничего конструктивного депутаты эти не делают. Только мешают правительству и президенту. Так, во всяком случае, уверяет их историчка Марина Антоновна.
Правда, куратор на подготовительных курсах при университете считает, что какие-то полезные экономические законы Дума все же приняла. Идея организовать этот культпоход принадлежит именно ему. А ребята, конечно, обрадовались, особенно, когда пообещали, что всем дадут справки для школы. Что такой-то в пятницу не просто прогуливал уроки, а посещал важное государственное учреждение, смотрел, как законы принимают, беседовал с депутатами, давал им эти, как их, ага, вспомнил — наказы.
«А теперь мы поднимемся наверх по лестнице и попадем в зал заседаний» — на этих словах Вася очнулся от своих мыслей и стал подниматься вслед за остальными. Пролет, еще пролет, холл какой-то с кучей людей, еще лестница, длинный узкий коридор и… «Уважаемые депутаты! Прошу определиться. Включите, пожалуйста, систему электронного голосования…» — Васька вздрогнул, услышав знакомый и в то же время незнакомый голос. Распихав девчонок, которые, несмотря на шиканья сопровождающих, тихо взвизгивали, глядя куда-то вниз, он оказался прямо у барьера балкончика, нависавшего над залом. Гостевой балкон, честно сказать, с трудом вмещал 30 подростков, которые вынуждены были активно толкаться, чтобы что-то увидеть. Зато внизу, как на ладони, не по телевизору, а вживую, сидели депутаты, самые настоящие депутаты! Васе это напомнило театр, когда сидишь на балконе верхнего яруса и смотришь на сцену. Только в театре темно и далеко, а здесь зал залит светом, и люди — внизу, прямо под тобой. Спирин стал выискивать глазами знакомые лица. Но сверху все казались одинаковыми: полупустой зал с кремовыми креслами и дяденьки в темных костюмах бегают зачем-то туда-сюда. Узнал Вася только Селезнева, который и призывал депутатов голосовать. Он сидел в президиуме и говорил с кем-то по телефону — не по мобильному, а по самому обыкновенному. В этот момент табло напротив балкона стало красным: на нем появились результаты открытого голосования: «за», «против», «воздержались», «не голосовали». «Закон отклоняется, переходим к следующему вопросу повестки дня», — вместо Селезнева, который, пока Вася изучал красное табло, куда-то испарился, заговорила дородная женщина, смахивающая на учительницу по труду. «Это первый заместитель председателя Государственной думы Любовь Константиновна Слиска», — торжественно провозгласила думский экскурсовод и пояснила, что в отсутствие председателя заседание ведет его первый заместитель или кто-то из простых замов. Тут все одновременно начали галдеть, задавая вопросы, и она попросила всех помолчать, чтобы не мешать работе депутатов, поберечь вопросы на будущее и послушать ее.
«Перед вами зал пленарных заседаний. Это основное рабочее место депутатов. Именно в этом зале принимаются законы и другие важнейшие решения. В президиуме, который находится перед нами, сидят председатель Госдумы и его замы. В Думах двух первых созывов замов было меньше и они постоянно находились в президиуме. В нынешней Думе заместителей девять человек, по числу депутатских объединений, и они, если не ведут заседание, сидят на своих местах в зале. В зале у каждого депутата — персональное место в отсеке, отведенном его фракции или депутатской группе. Если смотреть со стороны президиума, то левый фланг занимает фракция КПРФ, за ней — депутаты Агропромышленной группы. Центр отдан „Единству“, сразу за ним сидит ЛДПР. Правее от „Единства“ размещается ОВР, за которым — места „Народного депутата“. Правый фланг — у „Союза правых сил“, крайние правые ряды занимает „Яблоко“. За СПС и „Яблоком“ располагается группа „Регионы России“». — Пока тетенька-экскурсовод монотонно расписывала порядок рассадки депутатов, тетенька в думском президиуме опять поставила что-то на голосование, и депутаты, словно по команде, начали бегать между рядами. Причем делали это так быстро и ловко, что было видно — тренируются часто. «Если у каждого свое место, зачем же они бегают?» — поинтересовался Вася. «Они голосуют, — пояснила экскурсовод, — бывает, что у депутата во время заседания какая-та важная неотложная встреча, а голосование — тоже важное, вот он и просит коллегу по фракции проголосовать и оставляет свою карточку». — «И важные встречи, очевидно, сразу у половины депутатов, а другая половина в это время бегает с карточками. Они хотя бы меняются?» — язвительно спросил Женя, знайка и зазнайка, которого Вася терпеть не мог. «Обычно во фракции есть дежурный, который отвечает за голосование, — наверное, на автомате ответила экскурсовод и тут же осеклась: — Всё, наши полчаса истекли, скоро перерыв. Если хотите пообщаться с депутатами, идемте. Вопросы зададите потом, нам надо еще фракции посмотреть».
К двум часам, когда Васькина группа спустилась с балкона и оказалась вновь в холле у Малого зала, заседание действительно закончилось, потому что из боковых коридоров начали выходить люди со значками на лацканах. Большинство из тех, в чьи лица жадно вглядывались Спирин и его друзья, были им совершенно неизвестны. Но вот раздался радостный девчачий вопль: «Жириновский!!!» — и Вася увидел, как девчонки, несмотря на внушительных размеров парней, окружающих лидера ЛДПР, пробились к нему и он уже добродушно треплет кого-то по щеке.
Пока Жириновский и большая часть школьников располагались для памятного фото, пока тетя из Думы разбиралась с кнопками врученных ей фотоаппаратов, из коридора повалили знаменитость за знаменитостью. Вон прошел курчавый Немцов со стриженной под пацана Хакамадой в диковинных широких штанах; вот Комиссаров, который в «думской семье» выглядел толще и старше, чем в телевизоре. А вот группа каких-то распонтованных молодых людей с депутатскими значками, в розовых галстуках и туфлях с загнутыми носами. «О, депутаты — плейбойчики!» — пропел противный Женька прямо в ухо Ваське.
Съемка наконец закончилась, и только все собирались рвануть в буфет, как предложила думская сопровождающая, появился Зюганов и сказал густым голосом: «Ну что, молодежь, пришли посмотреть, как работает Дума?» И все, и Вася тоже кинулись за автографами к Зюганову, а потом еще минут пять снимались с ним. Потом Вася сдуру потащился на его пресс-конференцию. Но там было довольно скучно. Зюганов критиковал какие-то законы, ругал «Единство» и некоего Вешнякова, слегка лягнул Путина и больше всего говорил про антинародный режим. Уходить посреди речи коммунистического лидера было неудобно, но Спирин, боясь отстать от своих, тихонько вышел из зала.
В пустом холле на диване дремал какой-то дядька, рядом стояла камера и лежали штативы. А у лестницы Настя и Арина, две самые симпатичные девчонки курсов, кокетничали с двумя довольно молодыми парнями. Одного из них — невысокого очень светлого блондина — Вася узнал. Он участвовал в передаче «Форт Боярд». Увидев Ваську, девчонки быстро распрощались с героем, у которого тоже взяли автограф, и припустили вниз по лестнице.
А позже, в буфете, запивая кока-колой дешевые и очень даже съедобные пирожки, Спирин слышал, как за соседним столиком над блондином подшучивали. «Ты учти, Эрни, за совращение малолетних… это не тост», — говорил, смеясь, высокий толстяк.
«Весело тут, — подумал Вася. — Некоторым». После посещения нескольких фракций, в каждой из которых дяденька или тетенька долго и нудно рассказывали про свою славную партию, про работу с избирателями, и Спирин, и другие ребята начали уставать.
То прикольное ощущение от Думы, которое они испытали, глядя на бегающих по залу депутатов или непосредственно общаясь с думскими знаменитостями (Зюганов Васе руку пожал), сменилось конкретным ожиданием «звонка». Особенно, когда их начали грузить рассказом о работе над законом. Сначала его вносят в какой-то Совет Думы, потом рассылают по комитетам и фракциям, затем рассматривают в профильном комитете, после чего — на пленарном заседании в первом чтении. Если проходит, опять всем на свете рассылают и ждут поправок, которые обсуждают в комитете, а затем — снова всей Думой, во втором чтении. Перед тем как голосовать в третьем чтении, проводят юридические и лингвистические экспертизы, голосуют и отправляют в Совет Федерации, а оттуда — президенту.
И это, если закон всех устраивает. А нет — так согласительные комиссии, отклонения, вето, переголосования, и так — без конца. Зачем писать такие плохие законы, если их потом столько народа переписывает? Попробуй накатать так контрольную — два балла обеспечено.
Они тут все время должны что-то изучать, писать и переписывать — и это очень на школу похоже. Судя по телеку, Вася думал, что депутаты веселее время проводят. А так — тоска. Одно от школы отличие — можно «уйти на важную встречу» и за тебя без проблем кто-то ответит. Вот бы и в школе так!
Глава 4СтроеваяИз личных наблюдений думского охранника (2002 год)
Власть всегда должна оставаться властью, иначе это не власть, а посмешище какое-то. Мало прицепить вывеску на вход и раздать красные корочки, надо еще выглядеть соответственно — и внутри, и снаружи.
Многие нам завидуют, поскольку охранять Государственную думу, дескать, веселее и проще, чем то же правительство. Черта с два! В Белом доме просто приятно работать. Люди степенные и важные, порядок знающие: зашли утром на работу, а вечером — по домам. И из кабинета в кабинет ходят, не потому что время убить надо, а по делу. Четко прописано, кто куда ходить может, где закрытая для прохода зона, а где посвободнее. Красота! Не то что у нас.
Ребят, которые у второго и десятого подъезда стоят, иногда просто жалко. Особенно тех, что у десятого, в новом здании: там больше всего народу в Думу проникает. Через них основной поток идет. Им и вздохнуть некогда, в особенности, когда в здании какие-то большие мероприятия происходят. Только успевай документы проверять. А люди в очереди еще претензии предъявляют: мол, что вы там копаетесь, мы опаздываем.
Я раньше думал, что тяжелее всего парням приходится в дни пленарных заседаний. Оказывается, нет. В пленарку что: депутаты явились — из тех, кто сюда ходят постоянно, сотрудники аппарата. Журналисты. У большинства постоянные пропуска, кое-кого ребята в лицо знают. В общем, ничего хорошего, но жить можно.
А вот когда большие парламентские слушания происходят или сразу несколько на один день приходится, так совсем беда. Под это столько народу по разовым пропускам на объект прется — ни в сказке сказать, ни пером…
Да еще и выглядят они в массе своей, конечно, просто непотребно.
Я давно работаю в системе охраны и помню, как в государственное учреждение не то что в джинсах — без костюма и галстука зайти было нельзя! Сейчас те времена вспоминаются как благословенные.
Подхожу раз к посту охраны на втором подъезде и вижу, как они пропускают какого-то патлатого типа с барсеткой в руках и — я даже глазам не поверил — в тренировочном костюме! Я и спрашиваю ребят: «А что вы этого братка пустили? К кому он пришел?» А они и объясняют, что депутат, мол. Самый настоящий депутат. Идет на свое рабочее место, законы принимать. Я хотел было проверить, неужто так и попрется в зал заседаний, а потом вспомнил: день-то не пленарный. Значит, просто в кабинете посидит, секретаршу пощупает и куда-нибудь еще поедет. Только не в ресторан — туда в таком виде не пустят. Не Дума все-таки! Я потом посмотрел по базе данных: и правда, этот чудик — депутат. А по первой профессии — артист одного из московских театров. Артист! Вот потому и Дума такая, что артисты в Думе сплошные.
Депутаты, надо сказать, в целом еще более-менее выглядят. Аппарат тоже в последнее время подтянулся, хотя по некоторым помощницам сразу видно, в чем они помогают. Жаль, непонятно почем. Среди тех, кто по разовым пропускам идет, бывают самые разные люди: кто-то прилично выглядит, кто-то — обтрепано.
А вот журналисты — смех да грех. Все в джинсах, некоторые волосами так заросли, что и лица не видно. Я раз в пресс-службе поинтересовался, а нельзя ли с руководством изданий провести работу, чтобы пару-тройку хиппи в чувство привести. Нет, говорят, нельзя, нет у нас таких полномочий.
Да бог с ним — с видом, но ведут они себя… Чума настоящая, когда депутаты с послания президента к себе возвращаются. Соберутся толпой у входа и давай бросаться на каждого, кто входит. Толчея, шум, гам. Телевизионщики со своей аппаратурой охрану теснят, а та и ответить не моги — шуму будет!
Но журналюги хоть хлеб свой отрабатывают, профессия у них такая. Я в ней, честно говоря, смысла особого не вижу, однако раз так заведено, пусть будет. Кроме того, многие ребята с постоянно действующими корреспондентами какие-то свои отношения установили, а с журналистками помоложе даже перемигиваются.
Депутаты объективно утомляют. Не все, конечно, но многие.
Еще два года назад какой-нибудь провинциал сидел у себя дома, руководил ЗАО «Сивка-Бурка» или считался ведущим специалистом в каком-нибудь местном органе власти. Потом занесла его нелегкая в Думу, мне и моим ребятам на голову. Первые месяцы он еще ничего, а потом, как попрет из него…
Приходит тут один, жалуется, зачем, мол, к нему пропускают каких-то людей, которых он видеть совсем не хочет. Из области его претензии ему предъявляют за прошлую деятельность. Я объясняю, что охрана сама по себе пропуска не выписывает, нам бы — волю, мы бы половину тех, кто сегодня по Думе бродит, один раз бы выгнали и никогда больше обратно не пустили. Начали разбираться, выяснилось, что пропуска выписывает его политический оппонент из того же города. Ну, тут уже наши полномочия кончаются: запретить это народным избранникам мы не в силах.
Есть и еще одна категория — бывшие. Сильные мира сего, которые из большой власти вылетели и теперь здесь, у нас в Думе, обретаются или заходят по какому-то делу.
Проверяю я пост на втором подъезде и вижу, как к ребятам подходит парень с очень знакомым лицом. Шепчется с ними о чем-то и идет на улицу обратно. Я решил посмотреть, чем кончится. Смотрю, через двери входит Филатов Сергей Александрович, бывший глава администрации президента, а сегодня — никто и звать его никак. Охране улыбается, руку за «ксивой» тянет, а ребята ему в ответ улыбаются и машут рукой: мол, знаем мы вас, не надо никаких удостоверений, проходите. Я потом спросил, выясняется: охранник Филатова, закрепленный за ним навсегда, подошел к ним и попросил босса без проверки документов пропустить. Оказывается, он так в каждом учреждении просит, чтобы у его босса иллюзия сохранялась, что его до сих пор помнят и ценят. Вот чудак! Ты будь властью, так тебя и без особых напоминаний помнить и уважать будут.
Я, с избранием третьей Думы, когда чуть ли не все бывшие премьеры с вице-премьерами у нас оказались, строго-настрого велел у всех документы проверять. Вылетел из власти — так веди себя соответствующе. А то посидел с полгодика в Белом доме, дел наворотил, а теперь валит с улыбочкой — дескать, привечайте меня. А ты кто такой, чтобы тебя привечать? Депутат? Так таких тут много. Не власть это, и все тут. Они, может быть, и сами понимают, что ничего не решают и ничего от них по большому счету не зависит. Потому и глотку дерут, что от власти реальной их отдалили. И осталось им только тусоваться и народ всякий непонятный привечать.
Потому и с проходом в Думу полная неразбериха. Выписать пропуск может каждый депутат — 450 человек. Могут пропуска заказывать и аппараты фракций и комитетов, в общем, все, кому заблагорассудится. От того и получается, что народу в здании бывает, как на стадионе.
Мы в свое время предложили изменить порядок прохода в Государственную думу: сделать так чтобы разовый пропуск мог заказать не каждый депутат сам по себе, а только через комитет или фракцию. Кроме того, когда человек приходит, его внизу должен сотрудник думский встречать. Прошел, зашел, куда тебе надо, и — на выход. И народу меньше, и охране спокойнее. Проект рассмотрели и отложили — депутаты не поймут. А где же им понять? Они только жаловаться потом могут, что их от государственных дел отрывают.
Зато что нам удалось, так это ограничить хождение вокруг зала пленарных заседаний. Раньше как было: ребята стоят около каждого входа в сам зал, а по периметру народ какой-то непонятный колготится. Было неудобно перед коллегами, которые министров или даже премьера сопровождают: выходит охраняемая персона из зала, а на нее толпой не пойми кто бросается.
Такая суета начиналась, не приведи господь!
Теперь все по-другому. В день пленарных заседаний попасть в окрестности Большого зала могут только те, кому это положено: депутаты, сотрудники аппарата и, разумеется, приглашенные гости. Журналистов к залу не подпускают, правда, пресс-служба раздала нескольким своим кадрам пропуска[170]. Тоже бывают неприятные ситуации. Но все равно с прежними, недоброй памяти временами не сравнить.
К спикеру просто так тоже не попасть. Его крыло отгорожено, ребята на входе стоят, спрашивают: а что это ты, мил человек, к председателю Государственной думы идешь — по делу или просто так?
Да, дай бог, и повсюду порядок наведем. Меня на оптимистичный лад новый президент настраивает. Вот кто к охране относится со всем вниманием. Когда еще на премьера утверждаться приезжал, так его охрана все подходы перекрыла, все под контроль взяла. И говорят, так всегда и всюду. Очень большое внимание уделяется вопросам безопасности.
А человек, который знает толк в охране, понимает, что такое власть!
Глава 5ЗастольнаяСлухи и сплетни думской обслуги (2003 год)
Никогда Дымов не выпивал и не закусывал столько, сколько в последние дни уходящего 2003 года, последние дни его думской жизни.
СПС не сумел преодолеть пятипроцентного барьера, депутат, помощником которого Дымов трудился последние четыре года, проиграл выборы в округе единороссу. И Дмитрий Михайлович эвакуировался из Думы, как «партийное знамя», ни нести, ни оставить которое теперь было абсолютно некому.
Выбрав десять лет назад роль думского наблюдателя, Дымов жил на Охотном Ряду налегке, никакого барахла, кроме самых срочных бумаг, здесь не держал, и собирать ему было нечего. А потому он мог располагать оставшимся и теперь совершенно свободным временем как угодно. И легко переходил от чинного застолья в комитете на стихийную пьянку во фракции, от запланированного «на посошок» с симпатичными ему людьми из аппарата официального представителя правительства к стремительному опохмелу с друзьями-журналистами. А между этими официальными и дружескими, казенными и слезливыми попойками опрокидывались бесконечные рюмашки, чашки и стаканчики с самыми разнообразными людьми, с которыми общительный и толерантный Дмитрий Михайлович подружился за годы работы в Думе.
Сегодняшний банкет был седьмым или восьмым в чреде прощальных возлияний, но отказаться от него не было никакой возможности. Да, честно говоря, и желания. Потому что учитель впервые был приглашен на новогодний бал тех, кто обслуживал многочисленных обитателей и посетителей Охотного Ряда. Короче говоря, Дымову предстояло вальсировать с поварихами, буфетчицами, парикмахерами, официантами, комендантами, кастеляншами. Заслуги Дмитрия Михайловича в получении такого эксклюзивного приглашения не было никакой: его в качестве кавалера взяла бывшая соседка по коммуналке Люба, или, как все ее называли теперь — тетя Люба, работающая в думском буфете.
Новогоднее застолье обслуживающего персонала проходило в нижней столовой, там же, где днем раньше гуляли депутаты: одни из них радостно встречали Новый год, другие — безрадостно прощались с Думой.
Ассортимент новогоднего стола, на который, в отличие от депутатского, явно не выделялись деньги по смете Госдумы, мало чем отличался от обычного думского банкетного. То же колбасное ассорти, те же волованы с икрой, те же мясные «шарики» на горячее. Даже напитки были аналогичными. Люди сервиса, правда, явно предпочитали «Гжелку» «Ахтамару», и фужеры с рюмками были не с двуглавыми орлами, а самые обычные, какие всегда подавались в столовой и буфете.
«Не хватало еще нашим гербовую посуду ставить, — пояснила Дымову тетя Люба, — если эти прут…» Выяснилось, что после каждого думского банкета пропадает посуда: рюмки, бокалы, которые на протокольные мероприятия подаются не абы какие, а с российским гербом. «Неужели депутаты стаканы таскают?» — усомнился Дымов, наливая себе коньяк. «Они ли, те ли, кто их обслуживает, не скажу, но недостача — налицо, и боем она не покрывается. Депутата с фужером, врать не буду, за руку не ловила, а журналистика, сунувшего рюмочку в карман, сама видала на банкете, который этим щелкоперам Селезнев в январе давал».
Видя, что Дымов задумался, тетя Люба сказала: «Да ладно, что стекляшки эти — тут мебелями вывозили. Мне Нинка-кастелянша рассказывала», — и ткнула в женщину с лицом недовольным и изможденным. «Это она о первой Думе, наверное, про скандал, когда Бауэра и его комитет по организации работы Думы обвиняли в пропаже диванов», — сообразил думский старожил. Диваны в Думе изнашивались просто-таки стремительно. Петя Громадин веселился, что вместо солидных кожаных диванов, которые стояли в кабинете первого вице-спикера во второй Думе, Слиске поставили дешевые, плюшевые, «как в борделе». Никогда не обращавший внимания на такие мелочи, после этого разговора Дмитрий Михайлович заметил, что на такой же сомнительный плюш поменяли кожу и в апартаментах левого крыла третьего этажа, которые занимало руководство фракции СПС. Аннигилировалась, впрочем, не только мебель. «Каждую смену созыва считают компьютеры, технику — и не досчитываются», — пояснял лидер Агропромышленной группы Николай Харитонов журналистам причины ужесточения пропускного режима, введенного перед недавними выборами по распоряжению главы думского аппарата Александра Лоторева.
«Депутатам стол не на что домой купить? Они вон себе здесь какие хоромы отделывают». — Тетя Люба потянулась за волованом. «Не говори, Любка, особо те, что на деньгах сидят», — подключилась к разговору соседка по столу. Она оказалась кем-то вроде бригадного генерала думских уборщиц и долго, со смаком расписывала Дымову и Любе, какие евроремонты сделали в своих кабинетах некоторые народные избранники. У того депутата, «дружка которого теперь посадили» (Дымов не сразу сообразил, что речь идет о Владимире Дубове из ОВР, одном из крупнейших акционеров ЮКОСа), по описанию статс-уборщицы, «приемная обшита буком или чем-то вроде того, а в ней — секретарша и барная стойка, а кабинет современный, в общем, как в кино». Еще один депутат — Гальченко, чтобы расширить свой кабинет, присоединил часть холла перед залом заседания бюджетного комитета. «Кто ему это разрешил и, главное, за сколько?» — кудахтали женщины. «За сколько, за сколько? В 2000-м, я слышала, депутаты новые от одной до пятнадцати тысяч „зеленых“ за хороший кабинет отдавали. Это только за само помещение. А этот, „пейте без остановки“, две лучшие комнаты в крыле у „бюджетников“ себе захапал и все полностью „под люкс“ отделал», — продолжала выдавать «жилищное» досье новая знакомая. Только после того, как тетя Люба заметила, что «с его появлением в буфете стали продавать исключительно „напитки из Черноголовки“», Дмитрий Михайлович разгадал, что с полуслова понимающие друг друга дамы имеют в виду депутата Владимира Пекарева, главу группы компаний «ОСТ».
В зале становилось все шумнее, сказывалось количество опустошенных бутылок из-под более крепких напитков, чем пекаревский лимонад. Народ начал танцевать, фланировать от столика к столику, и когда тетя Люба пустилась в пляс с каким-то усачом, вместо нее к Дымову подсела женщина с «карнавальной» раскраской на лице и праздничным сооружением на голове. После пары рюмок Лена, так звали женщину с вызывающим макияжем и пугающей прической, сообщила, что она — «лучший мастер в думской парикмахерской».
Очевидно, чтобы поддержать светскую беседу с помощником депутата, как представился Дымов, Лена начала говорить о своих клиентках: «О! Когда Любка избралась и пост такой заняла, она поначалу все к нам бегала. Минимум два раза в неделю у меня укладку делала. Ты помнишь, что у нее на голове-то было? Жалкий саратовский перманент! А мы ей и мелирование делали, и причесочки всякие модные. И по одежде советы давали. А то, как она одевалась-то поначалу? В барахло турецкое, рюшки с рынков. Шубы, и то приличной не было — облезлая из кусков норки. Потом-то Слиска загордилась. В „Веллу-Долорес“ ходить стала. И тряпки у нее теперь все — фирменные. Денег, наверное, подзаработала. У нас-то цены — коммунистические. Укладка — 200 рэ. А в салоне — в пятнадцать раз дороже. И, ты думаешь, лучше? Нет. Мы на государственных людей работаем! Я еще в брежневские времена в УПДК трудиться начинала. Кто из депутатов понимает, к нам ходит. Коммунистические все дамы — у нас. Но они денег столько не гребут, совесть имеют. Или не дают им?» Каждое последующее предложение этого длинного монолога давалось новой знакомой Дымова с все большим трудом, поскольку перемежалось добрым глотком горячительного. Дмитрий Михайлович, страшно боявшийся пьяных женщин и сцен, был счастлив снова увидеть тетю Любу. Она застала финальную часть пламенной речи парикмахерши. Но и этого было достаточно, чтобы ненавидящая коммунистов буфетчица (на идеологической почве они и подружились с Дымовым в далекие шестидесятые), к тому же изрядно подогретая прогулкой по залу, взвилась, как ракета: «Это коммуняки твои бедные?! Да они сколько лет подряд на этой Думе паразитировали! Хозяйство думское у них только полтора года как отняли[171], а до этого все было под ними: и комитеты, и все ресурсы думские. Даже в санаториях они лучшие комнаты занимали. И в новом доме на Улофа Пальме им первым квартиры давать начали. А они в них и сами не жили, и государству не отдавали!» Пока тетя Люба переводила дух, вдруг протрезвевшая Лена завопила: «А Слиске твоей квартиру там не дали?! Еще какую — пять комнат! А куда ей столько с одним мужем?! И все эти ваши дерьмократы поганые за квартиру душу продадут — не только партию. Вон еще одна такая юристка, Мизулина, ради квартирки новой из фракции сбежала. Чубайсу продалась!»
Дымов, пораженный осведомленностью и, главное, политизированностью думской обслуги, пытался унять разбушевавшихся женщин, переведя разговор на другую тему. И рассказал смешную историю о том, как год назад его знакомые журналисты из «Комсомолки» разыграли депутатов. Они обзвонили десятка полтора думцев из самых разных фракций и предложили каждому из них подзаработать на некоем корпоративном новогоднем празднике, изображая Деда Мороза с последующим разоблачением своего инкогнито. К великому удивлению корреспондентов, гонорар в полторы тысячи долларов заинтересовал всех без исключения — от коммуниста Василия Шандыбина до члена СПС Маргариты Баржановой, от единороссов Кадыр-Оола Бичелдея и Дмитрия Солдаткина до «народного депутата» Александра Чуева и «независимого» Виктора Черепкова.
Не только тетя Люба и Лена, успевшие уже выпить за мир и дружбу, но и другие участники банкета хохотали над новогодней историей, которая в изложении профессионального рассказчика Дмитрия Михайловича казалась еще смешнее. Как это часто бывает, после общего бурного веселья вдруг наступила тишина. Ее нарушил женский плач: «Полторы тысячи долларов! Зарплата у них маленькая — 500 долларов. А как мне на мою — в тысячу рублей жить?» Дымов с удивлением посмотрел по сторонам. За соседним столом обиженно всхлипывала маленькая худенькая женщина, которой на вид можно было дать и тридцать, и пятьдесят. «Это мои кадры». — Дмитрий Михайлович увидел, как к плачущей направилась его соседка по столу, начальница думских золушек.
«Не расстраивайся, бабонька, сейчас их всех отсюда выкинут, а мы останемся, — решила успокоить уборщицу парикмахерша Лена. — И из Пальмы этой выкинут. Я точно знаю, мне человек из аппарата лоторевского сказал, когда я его стригла. И бумажки им уже вручили. Как в Митине было, никого не оставят — ни Мизулину эту, ни этого, как его, который Ходорковского посадил. А не пойдут — так по суду с ОМОНом выселять будут!»[172] После этого всплеска политических и человеческих эмоций банкет стал вянуть, музыка — стихать, народ — скучнеть и потихоньку расходиться. Легкая позолота элитарной жизни, к которой приобщились выпивавшие, закусывавшие и танцевавшие в депутатской столовой простые думские люди и рядовые избиратели, слетела с них тут же, на выходе из тяжеловесного здания с российским флагом на крыше и советским гербом на фасаде.
Дымов, с трудом прикурив сигарету на холодном декабрьском ветру, медленно пошел к метро. У перехода он оглянулся. Жалости, что приходится уходить из этого дома, где столько пережито, передумано, переделано за десять лет, больше не было. После банкета «в людской» он чувствовал только жгучее разочарование, разочарование от того, что эти десять лет «не потрясли мир» и все было напрасно.