Симона РуПовседневная жизнь Парижа в Средние века
Предисловие
Цель этой книги — поведать о повседневной жизни парижан и парижанок в три последние столетия Средневековья, высветить те грани, что еще недостаточно изучены в процессе исследований этого знаменитого города. В каждом веке взгляд на французскую столицу менялся, и новые труды пополняли длинный список посвященных ей книг. Их написано столько, что, казалось бы, новая будет лишней. Но мы попытаемся доказать обратное.
Настоящее исследование проводится в гораздо более скромных рамках и следует менее строгим правилам, чем те, которым подчинялись старинные труды о Париже. Средневековые историки вменяли себе в обязанность охватить всю историю вопроса и даже обратиться к мифологии. Их повествование о Париже зачастую включалось в сочинения, охватывающие огромное время и пространство. Так, в произведении Рауля де Преля (1371) краткая история Парижа включена во французский перевод «О граде божьем» Блаженного Августина. В XIV веке легенда возводила родословную французской столицы к Трое, и название Париж, пришедшее на смену древнему названию — Лютеция, охотно связывали с Парисом, похитителем Елены; столь славное прошлое должно было узаконить высокое положение этого города, легендарная история которого терялась в тумане минувших веков. Понятно, что в такой перспективе не разглядеть повседневной жизни лавочника или мастерового.
В XVI веке, благодаря Жилю Коррозе, история столицы выделяется в отдельную тему и обретает самостоятельность. Настоящая жизнь во множестве аспектов занимает в ней значительное место. Коррозе написал своего рода историю-путеводитель: «Лучшие древности, достопримечательности и чудеса благородного и славного града Парижа, столицы Французского королевства» (La Fleur des Antiquités, singularités et excellences de la noble et triomphante ville et cité de Paris, capitale du royaume de France), которая с 1532 по 1555 год выдержала десять изданий — неоспоримое доказательство большого успеха. Затем произведения о Париже стали многочисленнее и разнообразнее.
Однако история, которой мы займемся, долгое время оставалась без внимания. Город сам по себе — не только его основные достопримечательности, но и улицы, обычные дома — часто рассматривался только как декорация. Описание жизни большинства его обитателей зачастую сводилось к беглым замечаниям или нескольким общим фразам, парижанам отводилась роль статистов, малозаметных в глубине сцены. Жили они в XIII или в XVI веке, это ничего не меняло. В оправдание многим историкам, изучавшим средневековую столицу, следует сказать, что анализировать повседневный быт сложно, потому что о нем сохраняется меньше документальных свидетельств, чем о жизни государей, их правлении и войнах. Таким образом, в нашем исследовании есть кое-что новое или, по меньшей мере, мало изученное.
Исследование охватывает три последних столетия средневекового периода. Углубиться в историю, предшествующую XIII веку, несложно, но тогда придется изменить угол зрения и уже не пытаться вычленить историю города из письменных свидетельств, в которых она играет второстепенную роль. Та история носит более глобальный характер и рассматривает укрепление власти Капетингов и приспосабливание феодалов к этой зарождающейся силе, историю старинных монастырей и новых религиозных учреждений; это история общего подъема Запада начиная с X века с точки зрения Парижа, ставшего столицей королевства при Филиппе Августе. С этого момента можно писать историю города, поскольку в источниках есть упоминания о его развитии, занимаемой им площади, возводимых на его территории сооружениях, а также о приросте населения. В этом законное обоснование отправной точки нашего исследования.
Зато остановка в конце XV века не обусловлена так же четко. Она соответствует традиционному делению истории на периоды, которое можно принять лишь условно, особенно в том, что касается истории городов. Однако нельзя объять необъятное, так что остановимся на пороге Нового времени. Три избранных нами столетия — эра парижского средневекового мира, который, без сомнения, одно время играл основополагающую роль в городской истории. Три века, то есть дюжина сменившихся поколений, если принимать по четыре поколения в век, представляют собой достаточно длительный исторический период, чтобы можно было уловить развитие, изменения, всякого рода подвижки, показывающие, как живет и существует та или иная эпоха.
Содержание исследования определено тремя ключевыми моментами.
Во-первых, читателю будет представлено пространство Парижа — заключенное в рамки городских стен и организованное таким образом, чтобы различные власти могли им управлять, а также более знакомое пространство городских улиц. В третьей главе мы расскажем о том, как это пространство было населено, откуда взялись парижане, как они стали горожанами, которые порой считали себя людьми, стоящими выше других.
Во-вторых, мы рассмотрим основные аспекты средневекового общества исходя из трех точек зрения, являющих собой три организационные оси, которые накладываются одна на другую, дополняют, а порой и перебивают друг друга. Деньги и богатство определяют социальную иерархию, структурирующую столичное общество, и в этом отношении мегаполис — такое место, где крупное состояние предоставляет наибольшее число возможностей. Однако могущество основано также на властных полномочиях, и в Париже у властей всякого рода есть свои агенты, чиновники, уполномоченные и представители. В этом функция политической столицы, резиденции королей и двора, это роль места постоянного пребывания главных органов правительства, которые определяют и классифицируют социальный статус согласно различным уровням почетности и успеха. Наконец, эти шкалы могущества и престижа будут рассмотрены с точки зрения Церкви, которая соединяет и укрепляет все формы превосходства в этом мире, утверждая, что пользуется ими для спасения людей. Эти иерархии, которые в нравственном представлении тех времен считались установленными Богом, а потому непреходящими и неприкосновенными, заправляли повседневной жизнью парижан и парижанок, определяя собой их поведение, их устремления и требования.
В-третьих, не выходя за рамки, установленные этими подходами, мы попытаемся выяснить, как протекала жизнь основного населения. Имея мастерскую или лавку, живя в хозяйском доме или снимая угол, люди трудились, чтобы заработать на хлеб. Париж — огромный центр потребления, столица, обслуживающая богатую клиентуру, центр производства и торговли, что обусловливает предоставление рабочих мест и дает надежду на повышение по социальной лестнице. Местечковая солидарность — цеховая и корпоративная — порождает взаимопомощь, определяет способность жить в обществе. Узы, наложенные семейной и общественной иерархией, легче переносить благодаря этим добровольно выбранным и уравнивающим связям. Чтобы не впадать в анахронизм, а такая опасность возникает, как только недостаток документов побуждает заполнять пробелы более современной информацией, мы обратимся к таким темам для исследования повседневной жизни, как жилье, еда, одежда, распорядок дня, работа и отдых, и другим подобным вопросам, ответить на которые можно лишь в том случае, если это позволяют средневековые источники.
Мы увидим, что рассматриваемые темы пересекаются, возникают несколько раз в разные моменты исследования. Нельзя забывать, что вычленяемые для анализа аспекты в реальной жизни тесно связаны друг с другом. Так, Церкви посвящена отдельная глава, однако религиозная тема присутствует на всех этапах исследования.
Мы не претендуем на точное и полное отражение повседневной жизни столицы, хотя на закате Средневековья документальные источники стали более полными и подробными. Историк должен уметь сказать, что осталось в тени. Еще многое предстоит изучить, чтобы пролить свет на очередную страницу истории.
ЧАСТЬ ПЕРВАЯПАРИЖ И ЕГО ОБИТАТЕЛИ. XIII–XV ВЕКА
Вначале рассмотрим пространство, определенное сооружением городской стены, и людей, преобразовавших это пространство в большой город. Благоустройство средневековой столицы в основном завершилось в XIII веке, в первой половине следующего столетия ее рост продолжился, затем застопорился. Париж пережил период упадка в первой половине XV века, но к концу Средневековья снова начал расширяться и крепнуть.
Улицы с выходящими на них домами (места, где частное соединяется с общественным) открывают более широкий вид на город, позволяют рассмотреть его более подробно; такой подход проливает свет на повседневную жизнь горожан вне их жилищ, дополняет исследование городского пространства. Простые горожане не играли главной роли в большой истории, но именно они сформировали облик средневекового города.
В первой части нашего исследования мы рассмотрим также течение жизни столичных обывателей сквозь призму коллектива. Парижане, укрывшиеся за городской стеной, на своих знакомых улицах, сплачиваются в группы, образуют некое целое, общину, сознающую свое значение. В целом, история Парижа долгое время была весьма успешна.
Глава перваяПространство, четко очерченное властями и освоенное парижанами
Средневековый Париж не занимает много места на территории современного города, который, кстати, не так уж и велик для мегаполиса. Историю этого пространства можно прочесть по следам укрепленных стен, обозначавших контуры столицы, и судить по ним о средневековом градостроительстве. Внутри городских стен пространство было организовано по церковным, административным и военным округам. Приходы, владения, кварталы редко совпадали, и такая сложная география вызывает вопрос о том, как же парижане жили и осваивали пространство своего города и своего квартала.
Городская стена определяет облик города в XIII веке
Сооружение городской стены, начатое по воле Филиппа Августа, — важный этап в истории Парижа. Она придала наглядную форму уже благоустроенным зонам и наметила те, которые король хотел развить. Стена, законченная в начале XIII века, очерчивает почти круглый город, его с юго-востока на северо-запад пересекает Сена, в центре которой находится остров Сите.
Стена на правом берегу, возведенная в рекордное время — с 1190 по 1200 год, финансировалась горожанами, но стена на левом берегу, еще мало населенном в конце XII века, была наверняка оплачена из королевской казны и строилась с 1200 по 1220 год. (В 1262 году суд отказал в иске аббатству Святой Женевьевы, заявившему о своих правах на ворота Сен-Марсель, выстроенные на месте хижины, которая принадлежала аббатству. Суд решил, что ворота принадлежат королю, поскольку и стена, и ворота в ней были оплачены из королевской казны.) Все это сооружение описывает окружность длиной 5300 метров. Кое-что от него осталось, и эти остатки бережно сохраняют в современном Париже. На правом берегу их можно увидеть на улице Жарден-Сен-Поль, а на левом — на улице Кюжаса.
Городской вал состоял из двух стен: вертикальной внешней и внутренней, слегка наклонной; промежуток между этими стенами из тщательно подогнанных камней был засыпан щебенкой и залит известью. Ширина вала составляла три метра у основания и два метра тридцать сантиментов у верхнего края. Сверху проходил дозорный путь, вымощенный каменными плитами и огороженный парапетом с бойницами. С внешней стороны над валом возвышались башни, отстоящие друг от друга примерно на шестьдесят метров (расстояние полета стрелы), что повышало его защитные свойства. Башни были круглые, диаметром примерно в три метра, из города туда можно было попасть по небольшому коридору в метр шириной, проделанному в стене. Проход через ворота (шесть на правом берегу и пять на левом) днем был свободным, а по ночам их запирали в целях безопасности.
Городской вал проходил через пригородные селения с огородами и виноградниками. На правом берегу за городской чертой осталось селение Сен-Мартен-де-Шан, а на левом — Сен-Марсель и Сен-Жермен-де-Пре, хотя последнее можно было бы и включить в черту города, как, например, аббатство Святой Женевьевы. Вопрос о включении селений в пространство Парижа решался в результате переговоров между различными властями: королем, горожанами, интересы которых представляли прево и четыре эшевена, и крупными монастырями, на чьих землях находились селения. Дискуссии с начальством монастырей, владения которых оказались разрезанными пополам городской стеной, наверняка были острыми, поскольку аббаты могли считать себя ущемленными в правах на землю и обманутыми в надеждах на прибыль, которую сулило развитие города. Подробности переговоров не документировались, сохранился только результат: стена.
Зато с уверенностью можно сказать, что Филипп Август хотел способствовать развитию своей столицы и ускорить его. Для первой трети XIII века стена была грандиозным сооружением, она очертила границы будущего города, который должен был быть «полон домов до самого вала», о чем свидетельствует хронист Ригор: «В то лето повелел король Филипп огородить стенами град Париж с юга до самых вод Сены столь широко, что внутрь стены попали поля и виноградники, затем приказал строить повсюду дома и жилища и сдавать их людям во владение, дабы весь город оказался полон до самых стен» («Хроника Сен-Дени»).
Пространство и рост города в XIII веке
Сооружение стены дало мощный толчок градостроительству. В стены города устремилось множество людей, увеличение числа жителей повлекло за собой строительство домов; урбанизация выражалась в прокладке улиц, возведении новых и перестройке старых церквей. Хотелось бы подробнее проследить за этим бумом, но от него сохранилось мало следов. О мощном разрастании города можно судить по спорам между всеми, кто обладал правами на землю, и по деятельности населения. Первый всплеск градостроительства выразился в распределении прав, доходов и компетенций властей, деливших между собой огороженное пространство. Их было нелегко определить, но если заинтересованные лица приходили к согласию, то решали всё четко.
Строительство на правом берегу привело к исчезновению огородов в этой болотистой и влажной местности. Склоны левого берега были заняты виноградниками, обнесенными оградой. В обоих случаях земледелие, уже приспособленное под нужды городского населения, было рентабельно, и деление земли на участки предпринималось лишь тогда, когда ожидаемые выгоды от этой операции во многом превышали существующие доходы. Левый берег начал застраиваться почти через полвека после правого, когда документы составляли уже не так лаконично (а землевладельцы уже лучше разбирались в проблемах, вызываемых урбанизацией), поэтому о разделении виноградников на наделы существуют четкие административные акты.
Названия Брюно, Лаас, Гарланд{1} или Мовуазен, сохранившиеся в топонимике, напоминают о былом значении этих пригородных виноградников. В начале XIII века из них нарезали земельные участки, виноградные лозы вырубили, а землю уступили за денежный оброк застройщикам, обязавшимся выстроить дом на каждом участке. Вне формулировки ad domos faciendas (для сооружения домов), уточняющей цель этой операции, сохранившийся текст в основном посвящен разделению прав владения и прикреплению будущих жителей к тому или иному приходу.
Случай с виноградником Брюно, зажатым между улицами Нуайе, Карм, Сен-Жан-де-Бове и Сен-Гилер, ясно описан в документах. Он принадлежал парижской епархии. В 1202 году Эд де Сюлли урегулировал приходский статус его жителей: епископ уступил свои права на виноградник Брюно в обмен на права, которые принадлежали аббатству Святой Женевьевы, на церковь Святой Женевьевы Малой на острове Сите. Отказавшись от этого прихода, аббатство включило в принадлежавший ему левобережный приход только что вычлененный земельный участок (в тексте сказано: «виноградник Брюно, отданный под жилье»). Однако епископ сохранил за собой право вершить правосудие. По этому пункту прелат вступил тогда в спор с королем, который требовал этого права для себя, но в конечном счете в 1222 году конфликт разрешился в пользу епископа.
Случай с виноградником Мовуазен не менее хорошо документирован. В том же 1202 году аббатство Святой Женевьевы заключило договор со светским сеньором Матье де Монморанси на выделение этого виноградника под земельный участок, ограниченный на севере малым рукавом реки, между улицами Сен-Жюльен и Галанд, а на востоке — площадью Мобер. Название Мовуазен (дурной сосед), вероятно, происходит из-за соседства Сены — довольно опасного в этой низменной местности. Там предполагалось поместить «хозяев». Суть договора: раздел прибылей, ожидаемых от этой земельной операции. Аббатство подтверждает свои права землевладельца на будущие постройки (пошлина в три су восемь денье за землю, на которой стоит дом){2} и право на дорожную пошлину с улиц, находящихся в его власти. Другие феодальные доходы, пошлины на перевозимые товары, на проезд и торговлю аббатство будет делить с Матье де Монморанси. Включив хозяев в свой приход Мон, оно сохраняет за собой ожидаемые от этого доходы. (Прихожане выплачивали приходскому кюре различные «пожертвования» во время церковных служб и подносили ему различные «подарки» по существующему тарифу за совершение обрядов крещения, брака и похорон. Большое увеличение числа прихожан, которого можно было ожидать от разрастания города, означало рост доходов главы прихода.)
В начале XIII века урбанизация левого берега Сены завершилась застройкой земель, до сих пор использовавшихся для сельскохозяйственных нужд (в данном случае виноградников), что было закреплено в письменных договорах с землевладельцами, и заселением их новыми жителями, что означало главным образом прикрепление их к тому или иному приходу. Довольно скоро эти преобразования привели к реорганизации религиозной географии путем раздела прежних приходов, порой разрезанных новой стеной, как в случае с приходом Сент-Андре-дез-Ар. Столь важные перемены вынудили епископа, распоряжавшегося религиозной жизнью Парижа, землевладельцев, по большей части церковных, и короля, решившего развивать свою столицу, прийти к согласию по поводу раздела компетенций и доходов, ожидаемых от новых жителей. Слияние феодального владения и прихода — характерное явление, тем более яркое, что оно оставило более всего письменных свидетельств. Ранее, во второй половине XII века, подобное явление наблюдалось и на правом, торговом берегу Сены, но оставило меньше документов.
Свидетельства о преображениях
Урбанизация вынуждала переосмыслить пространство и способы экономического и административного управления. Поскольку дошедшие до нас источники в основном происходят из парижских поместий, задокументированными оказались представления феодалов о городском пространстве и о постепенном преобразовании управления землями и людьми, ставшими парижанами. В этом отношении показателен пример аббатства Святой Женевьевы.
Выделение участков, намеченное аббатством, стало осуществляться в начале XIII века, однако составленные в 1250-е годы реестры аббатства Святой Женевьевы, куда вносили подати и доходы, весьма противоречивы. По своему содержанию они отражают прогресс урбанизации, поскольку содержат список людей и их домов в той части поместья, которая отошла к городу. По своей форме цензовые реестры составлены так, будто города нет, а управление ведется словно в большом селении.
Действительно, списки, составленные писцом, распределены по старым разделам, которые уже не соответствуют новому положению на этих землях. Имена большинства людей, облагаемых податями аббатством-сеньором, встречаются в двух рубриках: «винный оброк» и «луговой оброк», причем первый список длиннее. Ожидаемый оброк должен поступать с виноградников, однако в этом списке после каждого имени уточняется: «со своего дома», таким образом помечается, что виноградник уже давно исчез. По ходу списка клирик порой помечает название улицы, где находится дом, но изучение этих пометок не выявляет никакого топографического порядка. Другой крупный раздел цензовых реестров середины XIII века (о «луговом оброке») напоминает о том, что оброк связан с доходами от выпаса и сенокоса, что объяснимо, поскольку некоторые дома расположены вдоль берега Сены. Впрочем, в этих же реестрах, в другом разделе, озаглавленном «Имена тех, кто платит оброк сеном», названы люди, которые, похоже, были парижанами и жили в самом городе, поскольку упоминались среди лиц, плативших «с дома». К длинным спискам винного и лугового оброка добавляются более короткие разделы, порой ясно определяемые топографией, а иногда весьма туманно: например, «в различных местах».
Вариантность разделов в реестрах середины XIII века отражает медленную адаптацию феодального управления, организованного и задуманного в сельской местности, к новой, городской реальности. Инструмент управления (в данном случае упорядочение по типам оброка) в городской среде оказывается непрактичным. В этих длинных списках не сразу отыщешь злостных неплательщиков. Уже неактуально разделять тех, кто платит с виноградника, а кто — с луга, тогда как все платят, поскольку обладают домом в городе на территории поместья. С ростом населения увеличивается и риск не знать о тех, кто должен платить. Чтобы угнаться за этим ростом, не позабыть подчиненных, нужно записывать не только их имена, но и названия улиц, где находятся их дома. Поэтому количество топографических примечаний с годами увеличивалось. В реестре 1261 года за названием каждой улицы следует порядок домов, как по одну, так и по другую сторону улицы. В реестре 1276 года окончательно принят топографический порядок. Конечно, в то время топонимия (как, впрочем, и антропонимия) еще не совсем устоялась, и некоторые примечания нам теперь неясны: например, «улица, где живет повар наш Анжис»), но интересен сам прием, ведь он показывает, что город установил свои порядки, в том числе и в управлении поместьем. Можно лишь удивляться, что адаптация к ним проходила так медленно. Аббаты-феодалы повели себя чересчур осторожно. Они старались, чтобы происхождение их прав, сохраняемое в названии подати, не забылось прежде установления новой законности. В конце XIII века все пошлины были объединены в земельный налог, ежегодная уплата которого стала основанием и подтверждением неоспоримых прав сеньора на землю и находящееся на ней недвижимое имущество.
К концу XIII века все парижское пространство было покрыто сетью улиц, имеющих названия, разделено на приходы, которые либо совпадали с цензивой, то есть оброчным округом, либо были отделены от нее, что образовывало довольно сложную географию: беспорядочное скопление крошечных приходов в центре города и огромных — на периферии. Такая религиозная география с незначительными внутренними изменениями сохранялась на протяжении всего Средневековья.
Эти рамки пригодились и для гражданской географии, о чем свидетельствуют податные реестры парижских налогоплательщиков конца XIII — начала XIV века. Сборщики налогов работали по приходам, и в каждом из подразделов имена жителей были записаны улица за улицей. Даже название раздела указывало на маршрут следования. Во времена Филиппа Красивого парижское пространство находилось под строгим контролем властей.
Сложнее установить, каким образом парижане разбирались в этой путаной географии. Прежде всего следует подчеркнуть, что названия городских улиц нигде не указывались. Таблички, вывешенные в начале улицы на стене первого дома, или надписи, высеченные в камне (несколько образчиков дошли до наших дней), получили повсеместное распространение только в конце Нового времени. Другой важный момент: не за всеми улицами названия закрепились быстро, а сеть городских артерий видоизменялась, приспосабливаясь к росту города и его внутренним преобразованиям. Письменных и вещественных указаний было недостаточно, люди того времени знали, что им придется дополнить имеющуюся информацию устными сведениями.
Пространство, огороженное защитной стеной, было заселено не одинаково. Вдоль бывших дорог, ставших главными городскими артериями — улицами Сен-Дени и Сен-Мартен, Сен-Жак, возле старых мостов, Большого и Малого, где в XI–XII веках образовались «посады», — плотность застройки была велика, на что указывает сложность проведения границ между цензивами и приходами. Но районы, прилегающие к городской стене или расположенные по берегам реки, плохо снабжаемые и затопляемые, заселялись гораздо меньше. Сведения о стоимости домов к середине XIII века указывают на то, что в недавно построенных кварталах цены были ниже. Однако не стоит пытаться делить город на зоны, ибо его жители занимались самыми разными видами деятельности, представители разных сословий жили рядом, и столица не расширялась, следуя неким правилам, навязанным властями, и согласно четкой политике социальной сегрегации.
Обычные участники парижского градостроительства
Эти люди чаще всего ускользают от исследования. О тех, кто строил конкретные дома, жил в них и вкладывал свой труд в благоустройство города, мало сказано в источниках. И все же они оставили в документах кое-какие следы. Пример тому являют цензовые реестры аббатства Святой Женевьевы.
В реестре 1261 года перечислены жители или домовладельцы с Поперечной улицы — по порядку домов вдоль одной ее стороны. Рену Башмачник платит «со своего дома»; несколько домов, прилежащих к жилищу этого Рену, принадлежат некоей «дворянке», о которой более ничего не сказано. О перечисленных далее домах не говорится, что они соседствуют с домами «дворянки». Поскольку не уточняется, что дома «примыкают к предыдущему», можно полагать, что между ними существует разрыв — переулок? пересечение с другой улицей? пустырь, еще не застроенный или образовавшийся после разбора развалин? Трудно сказать.
Затем в списке идет дом Агаты, сестры Жана Каменщика, потом — Ришара из Уэльса, Жана Каменщика, брата Агаты. В череде перечисляемых строений попадается новый разрыв.
Далее следуют несколько явно примыкающих друг к другу домов: Жилона из Витри, каменщика, Гильома из Костонна, вдовы Археуса из Монтрея, который платит за три дома. В списках из других реестров снова встречается Археус, покойный плотник. В 1261 году одним из этих трех домов владел Эврар Плотник, вторым — вдова Археуса, а последним — некий «Мал Тинктус».
И снова разрыв в череде домов. Список продолжает дом Ришара Штукатура, ранее принадлежавший Фирмину Каменщику, к нему примыкает дом Никола Ломбарда, книготорговца, Берто — зятя «Клара Медика», которого в списках до 1261 года можно распознать под именем Берто из Коммерси (1256) или Берто Лотарингца (1257). Следующий дом принадлежит Ришару Англичанину, сменившему Эгидия Кровельщика. Ришар Англичанин жил в этом доме в 1258 году, в реестре этого года уточняется, что он прокурор Святого Бернара (то есть представляет монастырь Святого Бернара на судебных процессах или в других делах), его также попросту называют «мэтр Ришар». Затем идет дом Жерве Писаря.
Снова разрыв в перечислении домов, названных прилежащими, затем идет дом Амелена Маслоторговца, который ранее принадлежал «Проповеднице», и два дома, за которые платит Жирар из Бургундии. Эти точные, но сухие сведения дают представление о тех, кто способствовал расцвету города, и в то же время вызывают вопросы.
Во-первых, в том, что касается обычной застройки этой части Поперечной улицы. Составитель реестра следует по восточной ее стороне в направлении на север, поскольку в 1276 году сказано, что Берто владеет домом между Мощеной улицей и улицей Александра Англичанина; это соответствует той части улицы, которая входит во владения аббатства Святой Женевьевы. В списке вычленено пять групп домов на этой стороне улицы, перпендикулярно пересекаемой другими улицами, которые очерчивают пять кварталов. Таким образом, можно определить первый квартал, расположенный между Версальской улицей и улицей Бон-Пюи, второй, из трех домов, между улицей Бон-Пюи и улицей Александра Англичанина, третий квартал (пять домов) между улицей Александра Англичанина и Мощеной улицей, четвертый (шесть домов) — между Мощеной улицей и улицей Святого Николая. Последний квартал должен был помещаться между улицами Святого Николая и Святой Женевьевы. Пробел в перечислении соответствует пересечению с другой улицей. Таким образом, келарь аббатства, составивший эти списки для реестров, точно определил все дома по имени их владельцев и по положению на улице. Следовательно, ни один застроенный участок не мог избежать обложения податями, полагающимися к уплате землевладельцу.
В реестрах содержатся сведения о владельцах, но нельзя с уверенностью сказать, живут ли они в этом доме. Приводится имя, данное им при крещении, и прозвище; женщины зачастую довольствуются одним только именем. Прозвища эти не устоявшиеся, как фамилии, о чем говорят прозвания Берто: «Лотарингец», «из Коммерси», «зять такого-то…».
Возможно ли, что эти прозвища содержат еще некую прямую информацию об их владельце? Пример Берто заставляет в это поверить, хотя и следует проявлять осторожность. Был ли каменщиком Жан Каменщик, брат Агаты? Если допустить такое толкование, то благодаря Археусу-плотнику, Жилону из Витри — каменщику и Эгидию-кровельщику мы получим группу людей строительных профессий, близких соседей, возможно, вместе работавших во время возведения квартала. Если придавать прозвищу буквальное значение, то на улице живут книготорговец и писарь, то есть переписчик, и в этом нет ничего удивительного: университетский квартал переживает бум. Другие указания на владельцев этих домов в 1248–1276 годах, почерпнутые из различных реестров, говорят о «мэтрах» — причетниках на службе у монастырей, как, например, мэтр Ришар Англичанин. Проходя по самой обыкновенной улице на левом берегу Сены, можно повстречать людей самого разного общественного положения.
Примечания в реестрах также показывают, что эти дома не остаются в руках одной и той же семьи — обратных случаев всего четыре, но порой трудно проследить за семейным имуществом, когда нет закрепленных фамилий, а брачные союзы и родство (если не входят в пояснение к имени) не указаны. При таком уровне информации — одновременно очень точной и скудной — не стоит и мечтать подробно узнать об образе жизни в этих домах. Семейный круг повседневной жизни остался за кадром, поскольку ни в коей мере не интересовал феодала, для которого главной проблемой было знать, с кого брать деньги за земельные участки, и сохранить за собой преимущественное право на землю и недвижимость.
Упорство, с каким в бурно растущем городе сохраняется феодальное главенство, вынуждает изменить некоторые аспекты этого преимущества в сторону упрощения расчетов. Это было проделано удачно, с точки зрения феодалов, которые сохранили права и доходы, поскольку адаптация управления опиралась на постоянный рост города. Игра между городским и сельско-феодальным возможна, поскольку продолжается мощная волна иммиграции, состоящей из работников, ремесленников, мастеровых и торговцев — всех тех, кто надеется найти в городе лучшую жизнь.
Париж — город свободных людей
Город привлекал к себе жителей окрестных деревень (о чем говорят прозвища, образованные от названий этих селений), провинциалов и приезжих со всех концов света. В XII и начале XIII века заселение города происходило по особым договорам. Владельцы земельных участков предлагали их арендаторам («хозяевам») на выгодных условиях: феодальные подати сводились к раз и навсегда установленному денежному оброку, предоставлялись льготы на товарные пошлины или другие выплаты с торговли, судебная защита. Например, из документа, определяющего права и доходы дорожного смотрителя аббатства Святой Женевьевы — монастырского чиновника, в ведении которого находились улицы во владениях аббатства, известно, что хозяева были освобождены от налога на покупку вина и зерна для личного пользования, тогда как прочие жители должны были платить пошлины. Возможно, что некоторые хозяева были избавлены от всех податей, кроме оброка. Такие льготы должны были привлечь зажиточных хозяев, которые могли финансировать постройку дома. В этом смысле в Париже поступали так же, как и в других городах Запада, привлекая таким образом новых поселенцев.
Заселение по контракту было широко распространено в XII веке. Так, в 1137 году женщина по имени Гента велела выстроить у Шампо дом и печь. В договоре указано, что в оном доме проживают «хозяева». В списке доходов, ожидаемых епископом или аббатом Сен-Маглуар в середине XII века, указан оброк, выплачиваемый хозяевами.
Хозяева живут рядом с людьми феодала, не смешиваясь с ними. Если почитать архивы, видно, что они составляли две различные категории. Хозяева также могут быть крепостными — другая важная юридическая категория. Ибо феодальная зависимость вовсе не воспринималась как юридический пережиток Об этом, в частности, свидетельствует конфликт между аббатством Святой Женевьевы и двумя крепостными из селения Ванв. Тибо и Одон добились отмены личного оброка в четыре денье (такой оброк был признаком несвободы), однако их сыновьям по-прежнему было запрещено становиться причетниками без разрешения сеньора, а их детям — вступать в брак за пределами поместья; после смерти своего сеньора они должны были перейти в распоряжение его сюзерена и были обязаны выплачивать «вспомоществование» на нужды феодала. В целом — большой груз поборов и общественного презрения даже в такой облегченной форме крепостной зависимости. Без сомнения, статус хозяина выглядел завидным, хотя, за неимением непосредственных свидетельств о заключаемых договорах, мы не знаем в подробностях о налагаемых на них обязательствах.
Ясно, что уже в первой трети XIII века сохранение этого унизительного личного статуса казалось сеньорам менее важным, чем необходимость контролировать и ускорять заселение города, рассчитывая на будущую прибыль. Теперь уже трудно судить, насколько привлекательными были контракты на заселение и последствия переселения в города. Размах этого движения можно оценить, отметив, что к середине XIII века в крупных монастырских владениях Парижа и его округи допускался выкуп крепостных, обретавших, таким образом, за деньги личную свободу. Крепостные из королевского домена освободились в 1246–1263 годах в парижском регионе и в районе Лана. Столичные монастыри могли только последовать их примеру. В аббатстве Сен-Жермен-де-Пре этот процесс завершился в 1250 году. Особой хартией жители этого предместья были освобождены от необходимости испрашивать согласие сеньора на брак за пределами феодального владения и от выплаты сеньору особого оброка за право передачи имущества своей семье. Эти свободы обошлись в сумму 200 ливров, которую заинтересованные лица обязались уплатить. Аббатство сохранило за собой права на землю, на свершение правосудия, а также право взимать плату за пользование печью и прессом для вина.
Аббатство Святой Женевьевы предоставило своим крепостным свободу в 1248 году. Два акта, хранящиеся в Книге келаря, касались жителей Сен-Марселя и Сен-Медара — селений, не включенных в пространство города, а также обитателей селения Мон, включенного вместе с аббатством и его постройками в черту города.
В первом тексте содержится список из шестнадцати человек, которые должны аббатству 200 ливров за освобождение. Они обязуются выплачивать каждый год, на Мартына Зимнего, 50 ливров вплоть до погашения долга, а в залог предоставляют свое имущество. Аббатство-сеньор, однако, напоминает, что эти люди должны всегда откликаться на его зов. Селяне выкупили свою личную свободу, однако они остаются зависимыми людьми, как и все прочие ленники. Второй акт содержит имена шестидесяти трех человек, часто родственников — жены и мужа, родителей и детей, братьев и сестер. Все освобождены от ярма личного рабства, но нет и речи о выкупе или о долге. В акте подробно перечислены феодальные права, которые по-прежнему довлеют над этими людьми. Аббатство вершит правосудие: ленники подлежат суду сеньора за мелкие правонарушения и серьезные преступления, за исключением случаев, рассматриваемых королем (оскорбление величия, фальшивомонетничество), ибо аббатство Святой Женевьевы имеет право выносить смертные приговоры. Оно также является землевладельцем, взимает оброк и подати на военные нужды короля; в последнем случае аббатство выделяет требуемую сумму, а потом возвращает ее себе, распределяя налоговые выплаты между подчиненными ему людьми. Эти люди должны являться на зов своего сеньора. В первый день они являются за свой счет для участия в судебных заседаниях. Если заседание затягивается, они должны остаться, но тогда получают ежедневную плату в шесть денье. В последних абзацах оговариваются вопросы брака освобожденных крестьян. Если они вступают в брак с крепостным или крепостной из другого владения, то вновь попадают в крепостную зависимость. Оба акта дополняют друг друга. В первом приводится согласие глав семей. В нем показано, что у селян есть имущество: личное рабство не являлось синонимом глубокой нищеты, хотя и было нестерпимым, о чем говорят усилия, предпринятые для освобождения. В акте также приводится стоимость этой процедуры. Во втором тексте подробно говорится о последствиях освобождения для семей и обязательствах по отношению к сеньору, которые за ними сохраняются. Среди освобожденных есть главы семейств, чьи имена упомянуты в реестрах в качестве владельцев городских домов. Таким образом, к середине XIII века население Парижа состояло исключительно из свободных людей, разумеется, зависимых должников, но обретших достоинство и повысивших свой общественный статус.
Радости и несчастья большого города в конце Средневековья
Завершился период интенсивных преобразований городского пространства и утверждения юридического статуса горожан, и во второй половине XIII века Париж продолжил свое развитие. Предместья населялись и застраивались, город стал выходить за пределы своих стен. Но его рост проходил неравномерно, о чем говорят общественные работы, проводившиеся во второй половине XIV века по приказу короля и городских властей.
Среди этих преобразований следует подчеркнуть те, что затронули контуры городской стены. На правом берегу Сены город сильно разросся, выплеснувшись за городскую черту XIII века. Когда Карл V, повышавший обороноспособность городов, приказал привести в порядок защитные сооружения столицы, стало ясно, что на правом берегу нужно увеличить огороженное пространство, что и было сделано. На левом берегу король и городские магистраты ограничились модернизацией старой стены, не изменяя ее контуров, поскольку вне ее защиты находилось мало городских районов. Но теперь была утрачена гармония между двумя берегами: правый берег, обозначаемый на планах XVI века как «Город», своим динамичным развитием вызвал изменение городских очертаний, расширив свое влияние.
В этот же период (вторая половина XIV века) на систему имений и приходов наложилась военно-административная география. В городе вычленили кварталы, о которых известно из налоговой документации XV века, поскольку они служили основой для сбора вспомоществования и принудительных займов. Каждый квартал, соответствовавший отряду городского ополчения, подразделялся на полусотни во главе с полусотником, а каждая полусотня — на десятки во главе с десятником. Это были районы, управляемые городскими нотаблями, которые знали, какие улицы находятся в их ведении. Налоговые реестры составлялись с учетом этих знаний, распределяемых между главами кварталов и муниципальными и королевскими властями. Достаточно было назвать квартального, чтобы понять, о каком квартале идет речь. В этих списках парижских налогоплательщиков нет практически ни одного топографического указания — замечательный пример устных знаний, позволяющих жителям прекрасно ориентироваться в организованном городском пространстве.
Упадок городов в первой половине XV века, без сомнения, ускорил процесс, который побуждал сделать административный порядок в столице более четким и ясным.
Первая половина XV века была для Парижа ужасным временем. Повсеместный экономический спад ослабил торговлю и кустарное производство. Столетняя война с Англией, особенно после поражения при Азенкуре в 1415 году, усугубила трагические последствия гражданской войны между арманьяками и бургиньонами, которая началась с убийства Людовика Орлеанского в 1407 году и возобновилась после убийства Иоанна Бесстрашного в 1417 году. Париж захватило вихрем политических катастроф, усиленных безумием Карла VI. Столица была включена в англо-бургиньонские территории, и после заключения договора в Труа в 1420 году парижане надеялись, что юный Генрих VI, английский король из династии Ланкастеров, создаст благоприятные условия для восстановления мира, а вместе с ним — утраченного благоденствия. На деле все обернулось иначе. Карл VII сумел завоевать столицу, которая некогда от него отреклась, и с 1437 года задумал вернуть былое великолепие огромному городу, который его не любил, но политическое значение которого внушало государю уважение. Сначала требовалось отстроить город, частично разрушенный и покинутый своими жителями: за годы кризиса и войн он лишился половины населения. К концу XV века Париж, восстановленный и деятельный, снова начал расти и развиваться.
Отныне короли, как и городские власти, пытались направлять и контролировать его экспансию. Хотя им не удалось договориться о финансировании строительства новой стены, отвечающей всем требованиям фортификационной и военной науки, они старались ограничить выплескивание города за пределы его стен. В частности, государи с согласия муниципалитета решили запретить ремесленникам селиться в пригороде в поисках простора и менее строгого контроля со стороны цехов. Принуждение не возымело действия. Но нам важен не результат, а сама мера. В конце Средневековья Париж становится предметом исследований и проектов, и неслучайно первые дошедшие до нас планы города датированы началом XVI века: теперь власти желают иметь представление обо всем городе, чтобы лучше его контролировать. Едва не погибшая, а затем взбунтовавшаяся столица внушает некоторые опасения. А главное — королевская власть, как и муниципальное правительство, знает, что нельзя позволять городу расти и расширяться без всякой программы. Отныне Париж уже не предоставлен на волю своих жителей.
Парижане у себя дома
Как парижане ориентировались в городском пространстве? Точку зрения власть имущих узнать можно: она выводится из административных и судебных документов. Эти взгляды следовало бы дополнить мнением простых горожан. Но в нашем распоряжении мало прямых источников. Однако можно представить несколько косвенных свидетельств (которые, возможно, придется толковать иначе с развитием исследований).
Судебные процессы о границах проливают свет на сложности, порожденные различными формами организации пространства. Сеньоры следили за сохранением своих прав на городские оброчные округа, жители заботились о них гораздо меньше и могли надеяться, что благодаря распрям об оброке на какое-то время позабудут, а то и снизят подати. Так, контуры городской стены — древнего и неоспоримого материального подтверждения границ между городом и пригородом — еще в XVII веке вызывали нарекания со стороны сеньоров, владевших землями, через которые проходил городской вал. В 1647 году аббатство Сен-Жермен-де-Пре заявило, что не уступало всех своих прав на землю, занятую стеной, а только согласилось с тем, чтобы их использовали для общего блага. Внутри городских стен ревниво следили за границами между цензивами, поскольку их перенос мог уменьшить территорию одного поместья в пользу поместья-конкурента. Но город и его жители стремились забыть, даже стереть эти границы. В результате передачи собственности и перестроек какая-нибудь постройка могла оказаться на перекрестье двух-трех оброчных округов. Тогда требовалось определить по суду, какая площадь дома относится к каждому из округов. Во избежание споров на фасадах домов порой вывешивали щит с гербом оброчного округа, к которому они принадлежали, что было вещественным доказательством власти сеньора. Иногда в мостовые вбивали столбики с указанием границы округа, например «камень Святого Бенедикта». В XV веке этот столбик, представлявший комическую фигурку и разделявший «ведение Святого Бенедикта и ведение Святой Женевьевы», был перенесен в пользу Святого Бенедикта. Аббатство Святой Женевьевы потребовало вернуть столбик на прежнее место, подтвердив свое требование свидетельскими показаниями. Никола Блондо рассказывает, что ребенком он бегал играть «в клюшки или в другие игры, где надо было бить по этому столбику»; один каменщик объясняет, что столбик служил местом встреч; третий свидетель говорит о другом его использовании: когда прихожане несли гроб на кладбище, то использовали столбик, чтобы отдохнуть по дороге. Эти тексты показывают, что сведения передавались устно и были основаны на повседневной практике и что правосудие порой к ним прибегало. Но такие сведения в Средние века не фиксировались систематически на бумаге. Здесь что-то записали, там — нет, и поди узнай, почему.
Сообщая о себе при покупке или продаже дома либо ренты, парижане редко указывают свой приход. В земельных документах всегда указывается только поместье, в котором находится имущество. Но нам неизвестно, то ли это составителю документа не было дела до подобных уточнений, то ли сами жители не привыкли предоставлять такие сведения, хотя приход со своей церковью и кладбищем составлял один из центров повседневной жизни.
Еще более удивляет неточность топографических обозначений, касающихся недвижимости, в земельных актах: они часто носят самый общий характер, ограничиваясь указанием улицы. Порой в качестве ориентира упоминается церковь или памятник, но зачастую подобные документы до прискорбия лаконичны. Точное местоположение определено соседями по обе стороны от дома, являющегося предметом акта, — то есть именами владельцев сопредельных домов. Соотнести это с топографией какой-либо улицы, чтобы затем проследить за развитием ее застройки, — дело гиблое. Даже в то время трудно было избежать ошибок и путаницы, а для историков воссоздание топографии — процесс долгий и ненадежный. Это может привести к нарушению восприятия средневекового города: слишком цепляясь за нечто незыблемое и узнаваемое, можно набросать определенную картину, подразумевающую неизменность, тогда как город беспрестанно видоизменялся, адаптировался и перестраивался. Но если мы можем заблудиться в средневековом Париже, не отыскав главных улиц и крупных зданий, неужели парижан того времени подстерегала та же беда?
Другими словами, знали ли парижане свой город?
Совершенно точно, что они узнавали город, когда участвовали в празднествах и шествиях, проходивших по всей его территории. Они знали пространство, прилегающее к крепостной стене, где проводились военные учения или массовые игры, знали кое-как обустроенные берега реки со стенами и лестницами (в текстах сказано — «ступенями») и песчаными отмелями — широкими и открытыми низменностями, служившими для складирования товаров, а также местом для прогулок; им были известны маршруты больших и малых процессий, к участию в которых их настойчиво приглашали. При каждодневных перемещениях они, без сомнения, ориентировались по большим церковным или королевским зданиям, а также по крестам, устанавливаемым на площадях и перекрестках. Однако истинное знание всего города было свойственно не всем парижанам. Их горизонты ограничивались пространством, где проходила их жизнь, но внутри этих рамок они хорошо знали улицы, дома, людей.
В самом деле: лавочники и торговцы, мелкие конторские служащие, почтенные каноники и их слуги, хозяин мастерской, лакей или ремесленник — все должны были хорошо знать квартал, в котором они жили и работали, а также своих соседей; эти знания приобретались эмпирическим путем. В некоторых судебных документах, где приводятся свидетельские показания или признания, говорится о людях, затруднявшихся назвать улицу, а тем более точный адрес, но предлагавших отвести туда тех, кто их допрашивал. Разумеется, обвиняемые были не только парижанами, но и приезжими, освоившимися во всем пространстве столицы; они могли раствориться в нем, исчезнуть.
Люди из других городов или даже те, кто жил в другом квартале, не могли найти нужный им дом, не обратившись с расспросами к соседям. Таким образом, они были вынуждены заявить о себе. Это служило гарантией всеобщей безопасности, поскольку каждый тотчас был предупрежден о присутствии в квартале чужаков. Просьба о предоставлении сведений позволяла жителям расспросить путника о цели его прихода, о людях, с которыми он хочет повидаться. Такой формой коллективного владения ближней округой объясняется нежелание четко и ясно указывать вывесками или ориентирами названия улиц. Это очень неудобно для посторонних, зато надежно для местных жителей.
Однако нежелание сделать свой мирок открытым и понятным для других противоречило административным и политическим нуждам парижских властей. Муниципальные чиновники, а также магистраты из Шатле, резиденции королевского прево, нуждались в адресах или, по меньшей мере, неоспоримых ориентирах. Сбор налогов и податей, основанный на знании жителей и их доходов, способствовал более четкой идентификации улиц и зданий, и власти работали над тем, чтобы все налогоплательщики были обозначены под точными адресами. Наконец, земельный рынок, в частности земельные ренты с недвижимости, тоже побуждал внести ясность: названия улиц должны быть однозначны, чтобы не возникало никакой путаницы с местоположением домов. Но подспудное противодействие этому было упорным.
Нумерация домов и вывески с названиями улиц, вся эта система, понятная нам сегодня, была учреждена только в XVIII веке. До того местоположение дома на улице можно было определить по вывескам — нарисованным или вырезанным на стене, намалеванным на подвешенной доске, но в Средневековье они имелись не на каждом доме, и мы не знаем точно, как подбирались такие изображения. Большинство исследователей полагают, что владельцы устанавливали и меняли их совершенно свободно; однако редкие свидетельства показывают, что здесь мог вмешаться сеньор и разрешить или запретить перемену вывески, затеянную новым владельцем в угоду собственному вкусу или ради отражения рода своей деятельности. Но изменение могло вызвать путаницу, потому что дом нельзя будет узнать под новой вывеской или потому, что такое же изображение уже имелось на этой улице.
Несмотря на попытки контроля со стороны сеньоров и увеличение числа идентифицирующих изображений к концу Средневековья, такая система не давала полного охвата домов во всем городе. Улицы сделались живописнее, но удобнее от этого не стало, поскольку на них встречались одинаковые вывески. Точный адрес — одновременно прогресс и утрата свободы, ибо судьи, сборщики налогов и прочие представители власти могут вас узнать и найти. Медленность разработки четких и полных систем обозначения объясняется не столько неспособностью к организации или косностью, сколько преднамеренным поведением общины обитателей улицы, желающей сохранить свою власть в своих пределах. Даже в XVIII веке таблички с названиями улиц так часто срывали по ночам, что названия решили высекать в камне.
Точно так же трудно узнать, как воспринимались в городе расстояния: что считалось далеким, а что — включенным в ближний круг. По документам, парижане, казалось, замыкали себя в тесном мирке ближайших соседей, который расширялся до рамок прихода по воскресеньям, в праздничные дни и в моменты важных семейных событий — рождения детей, свадеб или похорон. Но другие источники показывают, что парижане не были домоседами. Порой они сохраняли связи с близлежащими деревнями или же колесили по окрестным дорогам — по делам или направляясь в паломничество. А еще они расхаживали по всему городу. Так что следует остерегаться упрощенных выводов.
Другой момент подтверждает необходимость задаваться вопросами даже о том, что кажется очевидным.
Как нам, современным людям, понять, что значит жить в пространстве, которое с наступлением ночи запирают и которое патрулируют цеховые дружины? Отношение к этому, конечно, менялось в зависимости от времени — военного или мирного. В обычное время, то есть когда военная безопасность города и мир в королевстве обеспечивают общее спокойствие, ворота запирают только на ночь, а днем они направляют потоки людей и товаров. Закрытие ворот дает прежде всего ощущение покоя и безмятежности. В периоды нестабильности или военной угрозы, как, например, в середине XIV века, а затем почти во всю первую половину XV века, городские власти и королевский прево замуровали несколько ворот, чтобы облегчить контроль и надзор за связями города с внешним миром, сосредоточив все передвижение на нескольких воротах. Как воспринималось это более или менее строгое «заключение»? Получается, что если ограда и успокаивала парижан, опасавшихся нападения врагов или разбойников, она все же довлела над течением их повседневной жизни.
Обычно сношения с ближайшими населенными пунктами были многочисленными и регулярными. Все, кто, по имущественным или домашним делам, по нуждам торговли или своей должности, курсировали между своим кварталом и пригородом или провинцией, старались так рассчитать время пути, чтобы не очутиться за городской чертой с наступлением вечера. Неосторожные и невезучие находили убежище на постоялых дворах. Один намек, сделанный вскользь в ходе одного судебного процесса, говорит об этой наверняка обычной ситуации. В конце XIV века прокурор Отенского коллежа внес в счета расходы на постой, ибо он опоздал к закрытию городских ворот, вернувшись из поездки по делам коллежа; во время судебного процесса, в котором магистр коллежа обвинял его в различных злоупотреблениях и растрате, прокурора винили не за опоздание — небольшая неприятность, судя по всему, обычное дело, — а за преувеличение этих непредвиденных расходов, которые должны были быть гораздо скромнее.
Когда количество действующих городских ворот ограничивалось в интересах безопасности, в оставшихся открытыми возникали заторы, и нормальные условия передвижения и поддержания качества дорог не соблюдались. В одном документе содержится тому подтверждение. Здесь тоже речь о судебном процессе, происходившем в 1357 году. В нем противостоят друг другу жители улицы Сент-Оноре и окрестностей одноименных ворот и смотритель дорог. Жители отказываются платить штраф за грязь на улицах — недисциплинированность, которую смотритель хочет покарать. Ответчики возражают, что грязь происходит от множества двухколесных тележек, которые там проезжают. Они зачастую плохо закрыты, и с них высыпаются на улицу отбросы и мусор, которые на них перевозят. Однако, поскольку в этом году несколько городских ворот заперты, количество мусорных тележек, вывозящих отбросы на свалку за городом, сильно возросло, и местные жители не в силах уследить за каждым и поправить дело, когда движение такое плотное{3}.
В общем, если нам, по прошествии нескольких веков, трудно постичь функционирование городского пространства, люди той эпохи прекрасно с ним освоились и использовали все его возможности. Имение, приход, квартал — все это вполне укладывалось в голове у обитателей, да и случайным прохожим или «гостям столицы» было достаточно понятно. Сосредоточим внимание на улице, и нам откроются другие важные и дополняющие друг друга аспекты.