Его не занимали боле;
Потом уж наводили сон…
Полтора месяца (до 20-х чисел августа), которые поэту пришлось провести всё же в деревне, были скрашены двумя обстоятельствами. Во-первых, у хозяев Михайловского были интересные соседи. Неподалеку находилось имение Прасковьи Александровны Осиповой (Вульф), в котором она обитала со всем своим многочисленным семейством: мужем, сыновьями и — что более важно — дочерьми, старшая из которых, Анна, была ровесницей Пушкина[10]. Знакомство с Осиповыми-Вульфами было, надо думать, одним из важнейших событий лета 1817 года. Хотя девочки преимущественно были еще совсем маленькими: Евпраксии всего восемь, а Александре, будущей героине стихотворения «Признание», двенадцать, но открытый дом, большая и дружная семья, радушный прием, оказанный соседу, молодые голоса, раздававшиеся повсюду, — все это было, несомненно, привлекательно. Пушкин наезжал к Осиповым за недели, проведенные в Михайловском, не раз. В альбоме Прасковьи Александровны, незадолго до отъезда, 17 августа, он оставил и свое первое признание в любви отеческим пенатам:
Простите, верные дубравы!
Прости, беспечный мир полей,
И легкокрылые забавы
Столь быстро улетевших дней!
Прости, Тригорское, где радость
Меня встречала столько раз!
На то ль узнал я вашу сладость,
Чтоб навсегда покинуть вас?
От вас беру воспоминанье,
А сердце оставляю вам.
Быть может (сладкое мечтанье!),
Я к вашим возвращусь полям,
Приду под липовые своды,
На скат тригорского холма,
Поклонник дружеской свободы,
Веселья, граций и ума.
В какой степени это стихотворение было лишь данью вежливости, частью игры, в которую волей-неволей включался молодой поэт, воспевая деревенскую свободу и заявляя о своем желании вернуться под кроны родовых лип, — неизвестно. Наверное, все же он немного играл, но несомненно также и то, что связи с семейством Осиповых-Вульфов, завязавшиеся этим летом, будут сопровождать Пушкина практически всю его жизнь. Так что сердце он действительно оставлял в Тригорском и собирался искренне скучать без своих новых знакомых. А насколько это получилось, судить не будем.
Кроме прелестных соседок и их гостеприимного дома были поблизости и родственники, представлявшие для Пушкина живой исторический интерес. Как пишет исследователь, «ко времени пребывания Пушкина на Псковщине знаменитый род Ганнибалов распространился здесь настолько, что по всей Псковской губернии не было тогда, пожалуй, ни одного уезда, где бы не находилось имения кого-либо из Ганнибалов. Поскольку родственные связи были тогда крепче, наверняка Пушкин знал их всех и общался со многими из них»[11]. Иосиф Абрамович Ганнибал, родной дед Пушкина по матери, владевший до своей смерти в 1806 году Михайловским, имел младшего брата, Петра Абрамовича, который к моменту первого приезда Пушкина в родовую вотчину был жив и здоров. Обитал он в соседнем сельце Петровском, в доме, доставшемся по наследству от отца, легендарного арапа Петра Великого, был черен лицом и крут нравом. Как вспоминала дочь Арины Родионовны Мария, П. А. Ганнибал был самый черный из всех детей «арапа Петра Великого» — «совсем черный арап»[12]. К нему-то Пушкин и отправился знакомиться. «…Попросил водки. Подали водку. Налив рюмку себе, велел он и мне поднести; я не поморщился — и тем, казалось, чрезвычайно одолжил старого арапа. Через четверть часа он опять попросил водки и повторил это раз 5 или 6 до обеда»[13] — так описал Пушкин свою первую встречу с двоюродным дедом через семь лет. Но, несмотря на протекшие с той встречи года, у нас нет особого повода не доверять этому воспоминанию.
Скорее всего, в доме Петра Абрамовича Пушкин познакомился еще с одним своим родственником, двоюродным дядей Павлом Исааковичем Ганнибалом[14]. А может быть, тот заехал к Пушкиным погостить во время их краткого приезда в Михайловское. Блестящий подполковник, участник войны 1812 года, отличавшийся исключительной храбростью, недавно вышедший в отставку, в 1817 году он был еще молод (32 года) и любил разгуляться. Думается, что юный родственник вполне мог и желал составить ему компанию. О знакомстве и взаимоотношениях между родственниками оставил любопытный (хотя и очевидно беллетризованный) мемуар родной племянник Пушкина Л. Н. Павлищев, который писал свою семейную хронику, опираясь во многом на воспоминания матери, Ольги Сергеевны: «Соседями Пушкиных, во время пребывания их в Михайловском, оказались родственники их Ганнибалы, хлебосольство которых, радушие, доброта и порою навязчивое гостеприимство вошли у прочих соседей в пословицу: „Это что за ганнибальщина?“ — говаривал зачастую соседний с Ганнибалами помещик другому же помещику, к которому приезжал погостить, если этот последний не отпускал его, приказывая отпрячь лошадей, пряча его саквояжи и проделывая тому подобные штуки <…>. Они были олицетворение пылкой африканской и широкой русской натуры, бесшабашные кутилы, но люди такого редкого, честного, чистого сердца, которые, чтобы выручить друзей из беды, помочь нуждающимся, не жалели ничего и рады были лезть в петлю.
И Петр, и Павел Исааковичи были людьми веселыми, в особенности Павел, придумывавший для гостей всевозможные забавы, лишь бы им не было скучно в деревенской глуши. Веселость его выразилась, между прочим, как рассказывала мне мать, в следующем экспромте, который он пропел во главе импровизованного хора бесчисленных деревенских своих родственников, когда, вооруженный бутылкой шампанского, он постучал утром в дверь комнаты, предоставленной приехавшему к нему племяннику Александру Сергеевичу, желая поздравить дядю с именинами:
Кто-то в двери постучал:
Подполковник Ганнибал,
Право слово, Ганнибал,
Пожалуйста, Ганнибал,
Сделай милость, Ганнибал,
Свет, Исакыч, Ганнибал,
Тьфу, ты, пропасть! Ганнибал!
Александр Сергеевич, только что выпущенный тогда из лицея, очень его полюбил, что, однако, не помешало ему вызвать Ганнибала на дуэль за то, что Павел Исаакович в одной из фигур котильона отбил у него девицу Лошакову, в которую, несмотря на ее дурноту и вставные зубы, Александр Сергеевич по уши влюбился. Ссора племянника с дядей кончилась минут через десять мировой и… новыми увеселениями да пляской, причем Павел Исаакович за ужином возгласил, под влиянием Вакха:
Хоть ты, Саша, среди бала
Вызвал Павла Ганнибала,
Но, ей-богу, Ганнибал
Ссорой не подгадит бал!
Дядя тут же, при публике, бросился ему в объятия»[15].
Мемуары Л. Н. Павлищева биограф Пушкина В. В. Вересаев назвал «чудовищно недобросовестными». Возможно, и в этом эпизоде содержится путаница: племянник спутал двух дядей поэта — вместо Павла Исааковича в первоначальном варианте воспоминаний фигурировал его младший брат Семен[16]. Но для нас это не столь существенно — важнее атмосфера семейных отношений потомков Абрама Ганнибала. «С. И. Ганнибал, — пишет Т. Ю. Мальцева, — отличался такой же веселостью и хлебосольством, как его братья Павел и Петр. Очевидно, когда они летом приезжали в Псковскую губернию, к ним присоединялся их младший брат Семен, и эта троица была неразлучной и стала олицетворением знаменитой „ганнибальщины“. Не случайно Л. Н. Павлищев даже путает Семена и Павла Исааковича между собой в своих воспоминаниях»[17]. Самый эпизод вызова на дуэль и бурного примирения, очевидно, все же имел место в истории семьи и кажется весьма характерным для этих наследников африканской крови.
Дорога, ведущая из Михайловского в Петровское, куда ездил Пушкин навещать своих родственников, завершалась длинной березовой аллеей. Когда-то эти два имения составляли единое владение Абрама (Ибрагима) Петровича Ганнибала, и березы были высажены специально среди сплошных сосен, чтобы выделить подъезд к дому. Большое имение с 37 деревнями и 569 душами крепостных прадеду поэта было пожаловано «в вечное пользование» императрицей Елизаветой Петровной в 1742 году в память тех заслуг, которые оказал генерал-майор А. П. Ганнибал ее царственным родителям. Разделено имение было после смерти легендарного арапа между его сыновьями. Петровское досталось Петру Абрамовичу, а Михайловское — Иосифу (Осипу) Абрамовичу, потом перейдя в наследство его единственной законной наследнице — дочери Надежде Осиповне, матери поэта.
В 1817 году, когда Пушкин впервые посетил родовую вотчину, центром жизни было, несомненно, Петровское, где царили прямые потомки «Арапа Петра Великого» со своими чадами и домочадцами. В Петровском жил раньше и сам Абрам Петрович Ганнибал, который достиг мафусаилова возраста и умер в 93 года за восемь лет до рождения своего гениального правнука. Так что когда Пушкин писал:
В деревне, где Петра питомец,
Царей, цариц любимый раб
И их забытый однодомец,
Скрывался прадед мой, арап… —
он имел в виду, конечно, Петровское. В Михайловском постоянно никто не жил, там хозяйничали нанятые владельцами управляющие — как потом выяснится, далеко не всегда удачно, а зачастую и злоупотребляя своей властью; семья Пушкиных только изредка приезжала в имение.
Петровское, главная усадьба в имении, было организовано в соответствии с эстетическими законами эпохи. По распоряжению хозяина, П. А. Ганнибала, там был разбит регулярный французский парк, состоящий из искусственно высаженных лиственных деревьев — вопреки природе этих земель, покрытых сосновыми лесами. Парк пересекала главная липовая аллея, ведущая к живописному озеру. У него два названия: исконное, видимо финское, — Кучане, и приобретенное от имения — Петровское. Это одно из самых больших озер этого края площадью около 2 квадратных километров. На противоположных берегах его находились и два ганнибаловских имения: Михайловское и Петровское; повсюду, насколько хватал глаз, раскидывались густые сосновые леса. Теперь часть лесов вырублена, но лес Михайловского сохранился. У самого леса, на берегу озера, возвышается высокий холм, носящий таи