«В Америке Бэббит пишут теперь с маленькой буквы — бэббит, — уверяет нас Поль Моран в предисловии к роману Синклера Льюиса. — Имя его стало нарицательным. Теперь говорят — манера бэббита, эпоха бэббита». Действительно так, но сегодня, как и прежде, эпоха бэббита не пользуется доброй славой. Это — время вульгарности, пошлости, тщеславия, материализма. Писатели lost generation (потерянного поколения) и многие другие подвергали период процветания («просперити») ожесточенной критике. С наступлением Великой депрессии 1929 года оно оказалось трагически иллюзорным.
В самом деле, в течение нескольких лет американцы верили в то, что нашли рецепт успеха и процветания, что им, наконец, удалось победить нищету и что они оказались в восхитительном мире массового производства и потребления, всеобщего благоденствия. По существу, США двадцатых годов пережили то, что произошло в Западной Европе после Второй мировой войны. Это еще один повод, чтобы внимательно разобраться в достоинствах и недостатках той американской модели.
«Окончательная победа над бедностью»
После года забастовок наступил год застоя. В 1920 году экономика находилась в состоянии упадка, началась безработица. Послевоенный подъем завершился. Трудности продолжились и в 1921 году, а затем начали исчезать. Небо прояснилось, и ветер процветания разогнал последние облака. Это состояние благоденствия продолжалось до краха биржи в октябре 1929 года с одним или двумя очень короткими периодами некоторого замедления в развитии экономики. Не впервые в истории США происходило экономическое ускорение, но впервые США достигли такой вершины и опередили все остальные государства на планете.
Республиканцы старались приписать себе заслугу подобного взлета. Гардинг, Кулидж, Гувер — три президента- республиканца; несмотря на различия между ними, общим в их политике был отказ от вмешательства федерального правительства в проблемы экономики. Впрочем, к чему бы привело вмешательство Вашингтона? По всей вероятности, ни к чему. Все более успокаивающие и полные энтузиазма заявления следовали одно за другим. В августе 1928 года Гувер утверждал: «Безработица и связанная с ней нужда в основном исчезла…. Одна из древнейших и, возможно, наиболее благородных надежд человечества — победа над нищетой. Под нищетой я подразумеваю угнетение, которому подвергаются те, кто хочет работать, но страдает от недоедания, холода, страха перед старостью. В сегодняшней Америке мы настолько близко подошли к победе над нищетой, как никакое другое государство еще никогда не приближалось».
Это — предвыборная речь Гувера, несколько неосторожная. Что можно думать о человеке, написавшем: «Мы только у порога периода, который войдет в историю, как Золотой век». Можно еще долго приводить подобные цитаты. Все они свидетельствуют об удивлении (изумлении) тем, что происходит, об оптимизме по поводу того, что будет, и о непредусмотрительности, близорукости. Так, президент Национальной ассоциации агентств по недвижимости за пять месяцев до кризиса, в мае 1929 года, убеждал своих коллег в том, что приближается «необычайный подъем благосостояния, которого еще никогда не знала страна».
Экономические показатели подтверждали общее впечатление. Валовой национальный продукт в 1914 году достигал 40 миллиардов долларов, в 1919-м — 78,9 миллиарда, а в 1929-м — 104,4 миллиарда (цифры не учитывают инфляцию во время и после Первой мировой войны). Но если сравнивать с курсом доллара в 1929 году, то валовой национальный продукт на душу населения подскочил с 632 до 710 долларов, затем до 857 долларов, тогда как в начале века составлял в среднем около 500 долларов.[21]
Еще более интересный факт — изменилось распределение активного населения: меньше стало рабочих в первичном секторе экономики, в сырьевых отраслях, а во вторичном, в перерабатывающей промышленности, напротив, увеличилось число работающих в сфере услуг, что стало с этих пор характерно для американского общества. Подобное изменение не помешало повышению производительности труда. Напротив. Между 1919 и 1925 годами производительность возросла на 15 процентов на транспорте, на 18 процентов в аграрном секторе, на 33 процента в шахтах, на 40 процентов в промышленности. Если принять производительность труда в промышленности в 1919 году за 100, то ее индекс вырос до 126,7 в 1923 году, 138,3 — в 1925 году, 139,3-в 1927 годуй 153,1 в 1929 году» Тогда как китаец производил «единицу труда», русский производил 2,5, японец — 3,5, француз — 8,25, немец — 12, англичанин — 18, а американец — 30. Это обусловлено не только ускорением ритма работы в Америке, но и промышленной революцией нового типа.
Одно из объяснений этому явлению дал Андре Зигфрид в блестящем исследовании, написанном в 1927 году: «Предприятия, производящие массовую продукцию, имеющие современное оборудование и умелую организацию труда, могут, несмотря на высокие зарплаты, реализовать продукцию по достаточно низкой цене, преодолевая конкуренцию и даже экспортируя на мировой рынок Они не нуждаются в «защитном тарифе», их подлинная защита против международной конкуренции заложена в организации и условиях труда, которыми не обладает Европа: обилие сырья и необходимых капиталовложений, обширный унифицированный рынок, позволяющий стандартизированное производство, что обеспечивает экономию».[22] Почти исчерпывающее объяснение.
Автор забыл упомянуть потребление электроэнергии. На долю США приходились половина мирового потребления энергии, две трети угля, семь десятых бензина, треть гидроэнергии. Количество энергии, приходящейся на каждого американца в 1923 году, было в три раза больше, чем на француза, в тринадцать раз больше, чем на японца, в девяносто раз больше, чем на обитателя британской Индии. Производство электроэнергии возросло втрое за десять лет, и в то же время была увеличена добыча газа на 50 процентов. Стоит ли тогда удивляться тому, что четыре пятых американских домов были оборудованы электрическими приборами, а на заводах все шире использовали электроэнергию? Конечно, уголь продолжал оставаться главным источником энергии, но его доля снижалась. В 1900 году, например, он составлял 89 процентов общих источников энергии; в 1930-м — 63,4 процента. Что касается бензина, то его потребление возросло с 4,7 процента до 23,5 процента. В то же время добыча угля возросла вдвое. Как видим, энергии в США было достаточно.
Массовая продукция
Фредерик У.Тейлор[23] мог бы торжествовать. Его идеи методов работы, высказанные в конце XIX века, уже использовались ранее, но в двадцатых годах начала распространяться настоящая «тейлоризация», ставшая обязательным предметом изучения в школах бизнеса и управления производством. Решающую роль сыграло внедрение в производство сборочных конвейеров.
С 1908 по 1913 год Форд на своих заводах установил неподвижный сборочный конвейер, что позволило получить интересные результаты. Затем он решил, что лента конвейера должна двигаться, а рабочие оставаться на фиксированных местах. Это нововведение позволило собирать шасси автомобиля всего за два часа вместо четырнадцати часов, как прежде. Другие промышленники тут же подхватили эту идею, особенно во время войны, когда надо было производить «быстро и много. В послевоенный период движущийся конвейер был внедрен повсюду. Это позволяло использовать неквалифицированных рабочих, что было очень важно в условиях нехватки высококвалифицированных рабочих рук. В то же время стали использовать точные автоматизированные станки. Необходимо было экономить время и материалы.
Большое внимание уделялось увеличению производства товаров широкого потребления. Решающую роль сыграло введение стандартизации. Например, было 78 видов корзин для сбора винограда. Слишком много. Решили, что достаточно одиннадцати видов. От 210 форм бутылок переходят к 20; от 175 типов автомобильных колес к 4; от 66 размеров кирпичей к 7; из 287 видов шин к 32; от 428 размеров кнопок и гвоздей к 181; от 4460 разновидностей лопат и совков к 384; от 78 типов пружин для кровати к 2; от 49 бутылок для молока к 9; от нескольких тысяч упаковочных коробок к 15.
Исчезало разнообразие в пользу единообразия, что многие считали прискорбным. Но ведь подобное упрощение было направлено на повышение производительности. Судите сами! Один фабрикант, специализировавшийся на продовольственных товарах, решил сократить на 89 процентов предлагаемый им ассортимент каталога. В результате он смог на 73 процента сократить штат персонала, снизить затраты на рекламу на 78 процентов, накладные расходы сократились на 80 процентов, а продажа возросла в 6 раз. В соответствии с идеологией республиканской партии федеральное правительство не вмешивалось в происходящие в экономике процессы. Оно поддерживало предпринимателей, в частности, через Гувера, министра торговли с 1921 по 1929 год, ничего им не навязывая. Производители сами убеждались в том, что рациональное управление гораздо лучше анархической свободы, приносящей мало дохода. Новые технологии использовали взаимозаменяемые детали. В XX веке техника становится практически универсальной.
Эту технологическую революцию обеспечивали многочисленные исследовательские лаборатории: в 1916 году был создан Национальный совет по исследованиям, который к 1927 году координировал работу тысячи исследовательских лабораторий. Но не только это свидетельствовало о необратимой эволюции — появились и мгновенно стали жизненно необходимыми советники, эксперты по экономике при директорах и президентах крупных предприятий и корпораций.
По образному выражению Зигфрида, «при каждом крупном объединении, и даже при среднем, появился экономический «метеоролог», контролирующий финансовую температуру, «барометр», предвещающий возможные бури в экономике». Следует учитывать также масштабы американского рынка и возможности свободного обмена на столь огромной территории. Напомним, что американские предприятия были защищены таможенными барьерами, что европейские конкуренты были ослаблены войной, к тому же работа предприятий проходила в благоприятной атмосфере, характеризующейся особым «американским духом». Деловые люди глубоко воздействовали на общество своей философией. Они становились героями эпохи. «В этом буйстве коммерции» Бэббит сравнивал «агента по продаже недвижимости с ясновидцем, предвосхищающим будущее развитие города, с инженером, пророчески подготавливающим путь для неизбежных перемен». Агент по продаже недвижимости, добавлял он с обезоруживающей скромностью, обладает даром «ясновидения». Одним словом, бизнесмен оказывает услугу обществу и не ограничивается только стремлением заработать деньги.
Рекламный агент, ставший писателем, Брюс Бартон идет еще дальше. В своем романе «Человек, которого не знает никто» (1925) он утверждает, что Иисус был блестящим деловым человеком, избравшим двенадцать соратников, чтобы завоевать мир, что его проповеди — прекрасные образцы рекламы, а Евангелие — очень эффективное руководство по обучению коммерции. Он даже фантазирует о том, какая заметка могла бы появиться в Capernaum News[24] в тот день, когда Матфей стал последователем Иисуса: «Знаменитый сборщик налогов присоединяется к силам Иисуса Назарета. Матфей покидает дела, чтобы продвигать новую секту. По этому поводу он устраивает большой прием». И Бартон заключает: «Каждому рекламному агенту следовало бы изучать проповеди Иисуса». Фантастические, если не богохульные, предположения. Но успех романа свидетельствовал о том, что он не слишком шокировал читателя.
Итак, США процветали. Но невольно напрашивается вопрос: а стали ли богатыми американцы?
Нация горожан
В США, где перепись населения проводится каждые десять лет, результаты переписи 1920 года оказались подлинным откровением. Впервые в истории США число американцев, проживающих в городах, превысило сельское население. Другой поразительный факт, свидетельствующий о бурной эволюции общества: в 1920 году в США насчитывалось 106 миллионов 466 тысяч жителей, что на 14 миллионов превышало население 1910 года, а в 1930 году оно увеличилось еще на 17 миллионов. Таким образом, население увеличилось на 15,15 процента за 1910—1920-е годы и на 15,96 процента в следующем десятилетии…
Если же оглянуться назад, то придется констатировать слабое замедление роста населения. Темпы роста несравнимы с XIX веком. С 1790 до 1900 года население США возросло с 4 миллионов до 76, то есть в 19 раз за 110 лет. Эти цифры несоизмеримы с темпами роста в Европе в ту же эпоху. И все-таки попытаемся сравнить. За десятилетие — 1900—1910-е годы — рост 21,5 процента. Затем прирост населения начинает снижаться.
Средняя американская семья состояла из пяти человек — родители и трое детей. Женская эмансипация привела к относительному ограничению рождаемости. Процент рождаемости в 1900 году — 32,3, в 1910-м — 31,1. Он снижается в 1920-м и падает до 21,3 в 1930 году. При этом многочисленные демографические исследования показали, что наблюдаемое снижение рождаемости характерно для белого населения и гораздо меньше задело «черных».
Хотя рождаемость стала снижаться, смертность населения претерпела ту же эволюцию: 14,7 процента в 1910 году, 13 процентов в 1920-м, 11,3 процента в 1930-м, причем более высокая смертность постоянно отмечалась в среде чернокожего населения. Словом, повышение уровня жизни населения, улучшение качества медицинского обслуживания и питания привело к увеличению продолжительности жизни: у мужчин с 56 до 59 лет, у женщин — с 58 до 63 лет.
От чего умирали американцы? Детская смертность стала снижаться. Если взять в качестве примера 1920 год, то главные причины смертности — грипп или пневмония. Знаменитая «испанка» привела к огромному числу жертв в мире, в том числе и в американском экспедиционном корпусе. Эпидемия началась осенью 1918 года, продолжалась в 1919-м, а затем пошла на убыль. Напротив, наметился прогрессивный рост сердечно-сосудистых заболеваний. Число заболевших туберкулезом стало снижаться. Следует отметить также, что в связи с увеличением числа автомобилей возросло число аварий на дорогах, что привело к смерти 10 из 100 тысяч американцев в 1920 году и 27 — в 1930-м; цирроз печени продолжал оставаться серьезной причиной смерти. Кроме того, с наступлением экономического кризиса в 1929 году резко возросло число самоубийств, хотя этот рост стал намечаться еще в годы процветания.
Все эти цифры и наблюдения не в состоянии передать всей сложности реальной жизни. Массовая иммиграция прекратилась в 1925 году. С этого момента начинался новый период, когда космополитизм общества ослабевал. Тем не менее американцы продолжали мигрировать внутри страны. La Frontiere, эта зона на пути к заселению Запада, официально была упразднена с 1890 года. Американцы сохранили привычку переезжать с места на место, не пытаясь окончательно обосновываться в каком-либо городе или поселке. Внутренняя миграция поражала. Она только слегка задевала черных. В 1920 году 85 процентов негров все еще проживали на юге Пенсильвании. А белое население перемещалось на Запад и Юго-Восток. В шести штатах Новой Англии, а также четырех штатах центрального Юго-Востока (Кентукки, Теннеси, Алабаме, Миссури) и восьми штатах района Скалистых гор (Монтане, Айдахо, Вайоминге, Колорадо, Новой Мексике, Аризоне, Юте и Неваде) прирост населения был ниже среднего по стране. Два места считались наиболее привлекательными для проживания: Флорида и Калифорния. Флорида — часть Южной Атлантики, где рост населения в среднем составлял 12,8 процента. Но в самой Флориде население возросло с 968 470 в 1920 году до 1 468 211 в 1930 году, что соответствовало росту на 51,6 процента. Еще более впечатляющий прирост населения в Калифорнии — 65,66 процента, а в 1940 году численность населения возрастет вдвое по сравнению с 1920-м. Впрочем, следует заметить, что и в двух других штатах на побережье Тихого океана (Орегон и Вашингтон) наблюдался значительный рост населения, хотя и не достигал величины, отмеченной в Калифорнии.
Одной из причин переселения американцев на Запад и Юго-Восток был мягкий климат. Репутация Флориды как солнечного штата была неоспорима. Торговцы недвижимостью, оценив выгоду подобной рекламы, распространяли представление о Флориде как штате, предназначенном для развлечения и праздности, штате, где люди наслаждаются жизнью. Аналогично рекламировали и Калифорнию, но она обладала и другими достоинствами: традиционным престижем Запада, процветающим сельским хозяйством, быстро развивающейся промышленностью. Это штат, в котором можно было одновременно наслаждаться повседневной жизнью и быстро сделать карьеру.
Таким образом, в США той эпохи были и динамично развивающиеся области, и зоны относительно застойные. Среди первых, помимо тихоокеанского побережья и Флориды, штаты на побережье Мексиканского залива, особенно Техас, а также в определенной степени штаты района Великих озер. Ко вторым относились штаты с традиционным сельским хозяйством, где запаздывало промышленное развитие, а места, привлекающие туристов, были ограничены или слабо используемы.
То, что население городов стало превышать число жителей в сельской местности, не должно было удивлять американцев; это было обусловлено демографической эволюцией в стране. Давно ушли в прошлое те времена, когда городское население составляло всего 5 процентов. В Нью-Йорке тогда проживало 25 тысяч, в Бостоне — 16 тысяч, а самым населенным городом была Филадельфия — 30 тысяч. Это было в 1775 году. Через 100 лет ситуация изменилась. Наряду с городами-чемпионами Запада и Среднего Запада города на атлантическом побережье, особенно Нью-Йорк, превратились в метрополии, куда непрерывно прибывали иммигранты. Однако, несмотря на эволюцию, сельские жители все еще продолжали символизировать Америку, как если бы город, место порока и нищеты, был скорее явлением европейским, нежели американским. Вопреки очевидности, Америка все еще сохраняла верность идеям Джефферсона: чтобы стать «лучшей моделью мира», она должна оставаться добродетельной и сельской. Истинные американцы — те, что живут в сельской местности. В городе сосредоточились иммигранты, еще не освободившиеся от предубеждений Старого Света. Американизация прошла по сельской местности. Идиллия закончилась в 1920 году. Если в начале XX века 60 процентов американцев проживали в общинах, численностью менее 2500, то через двадцать лет тенденция перевернулась, а в 1940 году только 43,5 процента американцев жили в сельской местности, 23 процента — фактически на фермах. Еще более показательна эволюция городского населения. Рост населения наблюдался в основном в городах средней величины. В больших городах часть населения начинала переселяться в пригороды. Эта тенденция еще более усилилась после Второй мировой войны. Нельзя не заметить, что, хотя численность сельского населения снизилась, сторонники сельского образа жизни оставались в большинстве. Они ставили сельскую местность в привилегированное положение, независимо от того, живут ли они в городе или нет, и считали идеалом жизнь на ферме, а землю — главной ценностью. Подобные убеждения долгое время царили в США. Живы ли они до сих пор? Трудно сказать.
Городские пейзажи
Вид больших городов всегда поражал иностранцев. Вот впечатления Анри Озера, профессора истории Сорбонны, посетившего США в начале двадцатых годов.[25] Нью-Йорк потряс его грандиозными зданиями, «удушающей архитектурой», «гигантскими судостроительными верфями». Не меньшее впечатление произвел на него Чикаго, по его словам, «исключительно американский феномен». Затем он добавляет: «Чикаго — это Америка без американцев».
«Сегодня, я посетил знаменитые stockyards (скотобойни). Я увидел вооруженных ножами и топчущихся в крови китайцев, негров и мексиканских индейцев со зловещими лицами. Среди многочисленных женщин, укладывающих мясо в консервные банки, — проворных славянок, рыжеволосых ирландок, толстогубых мулаток всех видов, а также несколько индианок. А среди посетителей я обнаружил меньше чистокровных американцев, чем немцев, жителей Ближнего Востока и турок. Завод в Чикаго или скамейка в метро в полдень — это настоящий этнографический музей».
Здания образуют «музей архитектуры». Это прежде всего небоскребы, которых становится все больше; они свидетельствуют об обогащении делового мира. Поражают и магазины, «храмы торговли», их размеры пока были неведомы Европе. Вот «пятерки» и «десятки», где товары продаются по 5 или 10 центов. Главенствующее положение в торговле занимал Woolworth, но и конкуренты были сильны — Kresge, United Drug Company; United Cigar Stores или Penny. Филиалы этих гигантов коммерции были разбросаны по всей стране. В области бакалеи ведущая роль принадлежала Great Atlantic и Pacific Tea Company. 5000 магазинов в 1922 году, 17 500 — в 1928-м, торговый оборот — 750 миллионов. Их пытались догнать другие крупные компании, как, например, Safeway и American Stores. Следует упомянуть также отели, рестораны, станции обслуживания и многие другие символы жизни современного города. И как похож один город на другой! Стандартные магазины, стандартные продукты, стандартные города. Синклер Льюис описал это однообразие в романе «Главная улица».[26]
«Девять десятых американских городов, — пишет он, — настолько похожи друг на друга, что знакомиться с ними — смертельная тоска. На западе Питтсбурга и иногда на востоке всегда одни и те же леса строек, те же здания вокзала и те же гаражи Форда, кафе, те же коробки домов, те же двухэтажные магазины. Более претенциозные, новые особняки свидетельствовали об отсутствии фантазии в поисках разнообразия: однообразные квадратные строения с имитацией под мрамор или одинаковой мозаичной кладкой кирпича. В витринах магазинов выставлены одни и те же стандартные продукты, рекомендованные стандартной рекламой…. Газеты на расстоянии 5000 километров одинаковой формы и содержания. Мальчик-рассыльный в Арканзасе носил ту же форму, что и рассыльный в Делаваре, оба использовали один и тот же жаргон. И даже если один из них учился в университете, а другой обучался на парикмахера, их было невозможно различить. Они были взаимозаменяемы».
Города были центрами, где бурно развивалась не только промышленность, но и коммерция, не говоря уже о банках, страховых компаниях, всех видах сферы обслуживания, характерных для нового общества. Триумф сферы обслуживания — это прежде всего триумф города.
Богатые
Общество процветало, вне сомнения, но было ли в нем равноправие? Конечно, нет. Хотя принцип равенства возможностей оставался главной «американской мечтой», не было ничего более естественного, чем неравенство результатов. В атмосфере твердого и жесткого индивидуализма, прославляемого Гувером, тот, кто лишен работы, кто зарабатывает мало или занимается неинтересным делом, сам виноват в этом. Немыслимо обвинять в этом общество, где господствует философия индивидуализма.
Неравенство бросается в глаза при сравнении прибылей компаний и заработной платы рабочих, при сопоставлении регионов, где бурно развивается экономика, с регионами, называемыми «застойными», наконец, неравенство между различными социальными группами общества. Процветание — это благословенный период для делового мира. Число получаемых предприятиями заказов непрерывно росло, и профсоюзы рабочих решили разыграть карту сотрудничества. Еще в довоенное время, когда зародился дух прогрессизма, возникло стремление контролировать власть крупных корпораций, что привело к административным мерам, сдерживающим Большой бизнес (Big Business). После войны позиции прогрессивных политиков значительно ослабли, и деловой мир пожинал плоды. Двести наиболее мощных корпораций, помимо финансистов, располагали активами в 26 миллиардов в 1909 году, 43 миллиарда в 1919-м, 81 миллиард в 1929-м. Эволюция способствовала концентрации. Крупные предприятия получили прибыли, располагали ресурсами, которые увеличивались пропорционально намного скорее, чем у менее мощных предприятий. Деловые люди проворачивали блестящие операции.
Так, например, Самюэль Инсалл, создав холдинг, стал контролировать электроэнергетическую империю — одну восьмую производства электроэнергии в стране. Джозеф П. Кеннеди, отец будущего президента, начал свою карьеру в скромном банке Бостона. В 1917 году он перешел в металлургическую промышленность и стал заниматься судостроением. После 1919 года его увлекли одновременно несколько видов деятельности: банк — но на этот раз совершенно иного уровня, чем в начале карьеры, — строительство недвижимости, особенно во Флориде, кинематография — распространение и производство фильмов. В результате через десять лет Кеннеди накопил несколько миллионов долларов, жил то в окрестностях Нью-Йорка, то в собственном особняке в Палм-Бич во Флориде, то на своей вилле на Лазурном Берегу; он разъезжал в «роллс-ройсе» и вел роскошный образ жизни благодаря тому, что избрал верный путь.
Успешно сложилась судьба двух братьев Ван Сверинжен из Кливленда. До 1914 года они владели контрольным пакетом акций железной дороги Nickel Plate. Их холдинг продавал привилегированные акции, а полученная прибыль позволила им взять под контроль две или три других железнодорожных компании. Это было благословенное время и для банкиров, и для биржевых маклеров. Спекуляция возводилась в ранг национального культа. Уолл-стрит становилась привилегированным местом для пышных празднеств. Крупные воротилы получали неслыханные барыши за посредничество, как, например, Морган или Кун и Леб. Они инвестировали газовые, электрические компании или компании по водоснабжению. Страховые компании работали в обстановке жестокой конкуренции. Страховка обеспечивала новые и определенные преимущества. Американцы и в самом деле приобретали все больше страховых полисов, так что часть их сбережений переходила в кассы страховых компаний. В 1926 году было заключено более 25,5 миллиона индивидуальных контрактов по страхованию жизни и 76 миллионов контрактов подписано с компаниями. В результате актив страховых компаний составил 12,5 миллиарда. Концентрация капитала продолжалась ускоренным темпом. В 1929 году 250 банков, составляющих 1 процент от общего числа банков, контролировали более половины банковских капиталов. Это уже были скорее олигополии, чем монополии.
О дальнейшем обогащении богатых свидетельствуют цифры: если в 1914 году в США было 4500 миллионеров, то в 1926-м их насчитывалось 11 тысяч. Число тех, кто получает самые высокие проценты прибыли, увеличилось с 12,2 процента в 1919 году до 19 процентов в 1929-м, причем у 5 процентов наиболее богатых доходы возросли с 24,3 процента до 33,5 процента. Все больше увеличивалась пропасть между ними и остальной частью населения. При этом четыре пятых дивидендов распределялись среди 5 процентов самых богатых людей, причем 71 процент приходился на 1 процент наиболее богатых. Невозможно отрицать, что происходила небывалая концентрация капитала.
Средние классы
Рядом с этими happy few (небольшой группой счастливчиков) — масса рабочих и представителей свободных профессий и коммерции. Довольно сложно разделить их на категории. Тем не менее социологи Роберт и Элен Линд[27] попытались это сделать на примере небольшого городка на Среднем Западе, который они условно назвали Middletown (Мидлтаун). Они разделили население на два класса: те, кто работает с людьми (бизнес-класс), и те, кто работает на производстве, создавая что-то (рабочий класс). Подобное деление весьма условно, так как каждая группа объединяла слишком разные профессии. Существует более определенный критерий, хотя тоже несовершенный: уровень годовых доходов. По мнению Линдов, для семьи из пяти человек (родители и трое детей) необходимый прожиточный минимум в год составлял 1920 долларов. Семейный бюджет распределялся следующим образом.
Продукты питания — 627 долларов.
Одежда — 339.
Квартирная плата — 300.
Отопление и освещение — 80.
Химчистка и покупка новой одежды — 100.
Страхование жизни и против пожара — 115.
Расходы на эксплуатацию автомобиля — 50.
Приходящая домработница (1 день в неделю) или стирка белья — 145.
Расходы на лечение — 67.
Развлечения, в том числе телефон, табак и т. д. — 97.
Все эти цифры весьма относительны. В большом городе, например в Нью-Йорке, расходы, безусловно, намного выше. Согласно сведениям, опубликованным New York Times от 13 февраля 1927 года, служащий Бруклина каждую неделю платил за квартиру 10 долларов, за продукты 15 долларов, тратил 5 долларов на одежду и 9 долларов на другие нужды, что соответствовало 1468 долларам в год, к которым следовало еще прибавить расходы на отопление, освещение, страховку и т. д. В результате общая сумма расходов превышала 2500 долларов. В семейном бюджете каждая строка расходов менялась в зависимости от доходов. В 1929 году 100 семей, работавших у Форда, тратили в среднем 32,3 процента бюджета на питание, 22,6 процента — на жилье, 12,2 процента — на одежду, 6 процентов — на отопление и освещение, 5,2 процента — на мебель, и 21,7 процента составляли прочие расходы. Расходы на питание с 1919 по 1929 год снижались в пользу других статей бюджета.
В 1929 году в США насчитывалось 27,5 миллиона семей, среди которых 6 миллионов, или 22 процента, имели доходы меньше тысячи долларов в год; 12 миллионов — менее 1500 долларов; около 20 миллионов — менее 2500 долларов. А 36 тысяч наиболее богатых семей имели доход, равный доходам 12 миллионов семей, менее богатых. Эта общая картина подтверждается исследованиями, проведенными в Мидлтауне.
Из 16–17 тысяч активного населения города 12–15 процентов в 1923 году имели годовой доход около 5 тысяч долларов, 85–88 процентов — менее тысячи долларов, если они холостяки, и менее 2 тысяч, если это семейные пары. Линды показали, что 39 процентов семей с тремя детьми, 35 процентов семей с двумя или одним ребенком зарабатывали менее 1920 долларов, прожиточного минимума в Мидлтауне.
Заметим, что Бэббит зарабатывал 8 тысяч долларов в год. Это человек преуспевший, пользующийся уважением окружающих. Как писал Синклер Льюис, дому Бэббита было 5 лет. «Все в нем было четко продумано. Он был обставлен со вкусом, убран коврами, лучшими по разумной цене, архитектура была простой и похвальной, и комфорт по последней моде. Повсюду электричество вытеснило свечи и нечистые камины». Учитель средней школы получал в среднем 1350 долларов; профессор университета — вдвое больше. Адвокат зарабатывал не менее 5 тысяч долларов; столько же получал врач; дантист немного меньше. Денежное содержание офицера армии США оставалось без изменений с 1929 по 1941 год — 4800 долларов. Служащий получал от тысячи до 2 тысяч долларов без учета различных вознаграждений; рабочий — в среднем 29 долларов в неделю, то есть примерно 1500 долларов в год, зарплата высококвалифицированных рабочих была выше, а рабочих без квалификации — ниже. Работница была еще более обездолена. Продавец магазина готовой одежды получал 35 долларов в неделю, то есть 1800 долларов в год. Для сравнения напомним, что роды стоили тогда 35 долларов, а визит к врачу — менее 3 долларов.
Лишние люди, или Обездоленные
Детальный анализ позволяет увидеть неравенство, выявить тех, кто влачил жалкое существование на фоне общего процветания. Следует начать с регионов, которых не коснулось процветание. В Аппалачах, где добыча антрацита переживала кризис, в Новой Англии, где текстильные фабрики испытывали жестокую конкуренцию со стороны более развитого Юга, заработная плата рабочих была намного ниже средней по стране. В Массачусетсе рабочий получал 1926 долларов в год при 48-часовой рабочей неделе. В Джорджии рабочая неделя была увеличена до шестидесяти часов, а зарплата, напротив, снижена до 633 долларов, в Алабаме же зарплата падает до 609 долларов без официального ограничения рабочих часов. Средняя зарплата в год на хлопковых прядильных фабриках в 1926 году — ниже 800 долларов, в автомобилестроении — около 1600 долларов, в типографиях — чуть выше 1700 долларов.
Положение детей еще более драматично. Не существовало федерального закона об использовании детского труда. Точнее, закон, принятый Конгрессом в 1916 году, через два года был признан Верховным судом неконституционным. Федеральные власти ограничились введением 10-процентного налога на товары, изготовленные детьми не старше четырнадцати лет. Штаты стали предпринимать ответные меры, которые несколько отличались от штата к штату, но общим был запрет на использование труда детей до четырнадцати лет. Это, однако, не мешало предпринимателям нарушать законы. Точной статистики по использованию детского труда нет, хотя известно, например, что в штате Нью-Йорк в 1928 году на заводах работали нелегально 1500 мальчиков и девочек, а в торговле — 2754. Цифры эти весьма относительны, особенно если учесть, что в большинстве штатов предприниматели старались избегать серьезного расследования по использованию детского труда. Тем не менее можно утверждать, что пропорция работающих детей младше четырнадцати лет снизилась: если в начале века она соответствовала 18 процентам, то в 1930-м — 4,7 процента.
Другая проблема американской экономики — хроническая безработица. Она была вызвана то застоем, как в 1921 или 1924 году, то, напротив, резкой переменой в способах производства, использованием новых технологий. Как бы то ни было, довольно трудно определить число безработных, так как тогда не существовало страхования на случай потери работы. По сведениям Национального промышленного совета США, в 1924 году насчитывалось 2 миллиона безработных, в 1926-м — 500 тысяч, в 1928-м — 1 миллион 900 тысяч и в 1929-м — 500 тысяч, то есть в 1929 году — 1 процент активного населения, если не учитывать работающих в сельском хозяйстве, военных и чиновников, или 6,6 процента — в 1924-м. В 1929 году Бюро труда в федеральном правительстве начало вести статистический учет безработных: по его оценке, в этом году насчитывалось 1 миллион 500 тысяч безработных, что соответствовало 5 процентам активного населения, без учета аграриев, военных и чиновников. Можно считать с определенностью, что наиболее благоприятным был 1926 год, а наиболее тяжелыми — 1921, 1922, 1924, 1928 годы. Никогда уровень безработицы не снижался ниже 1,9 процента. Добавим, что и общество болезненно реагировало на безработицу, а самого безработного порой считали до какой-то степени виновным в этом.
Угроза безработицы была частью повседневной тревоги. Достаточно познакомиться с ответами жителей Мидлтауна на вопросы Линдов, чтобы убедиться в этом. Одна женщина заявила: «Я считаю, что любой, действительно желающий работать, может найти работу». Мнение предпринимателя: «Единственное, что следует преодолеть, — это неритмичность работы предприятия, но это невозможно. Предприниматель не может обеспечивать рабочими местами, если он не может реализовать свой товар». Ответ жены рабочего: «Ему повезло, что он все еще работает. Но он никогда не знает, будет ли работать завтра». Или: «Трудно сказать, когда он встанет на ноги. Он возвращается домой, размышляя о том, что остается без работы, а на следующий день он надеется, что сможет еще поработать две- три недели». Другой пример: «На прошлой неделе, — заявляет женщина, — на заводе все отработали дополнительное время за ту же оплату. Рабочие подготовили петицию, требующую увеличения оплаты труда…. Теперь нам заявляют, что приостановка работы — результат петиции, так как заказы перестали поступать. Я не могу в это поверить». Из 184 опрошенных Элен иробертом Линдами 27 процентов работают на одном предприятии менее года, 35 процентов — менее двух лет, 55 процентов — менее пяти лет. Потерявшие работу пытались найти новое место в том же или в другом городе, или в другом штате. Лишаясь работы, человек лишался также всех преимуществ, предоставляемых на предприятии и в повседневной жизни.
Общество потребления
Чтобы оценить уровень жизни американцев, следует помнить, что они живут в обществе потребления. В сущности, можно представить, например, что семья решает не покупать автомобиль и что расходы на приобретение одежды и развлечения сведены до минимума. Но в обществе потребления происходит смешение понятий необходимого и избыточного. Именно поэтому покупки в кредит все увеличивались. Это была новая черта американской ментальносте… Прежде ценилась экономия. По возможности деньги откладывали, чтобы позже что-то приобрести. Более того, пуританская традиция считала грехом бессмысленные расходы и проповедовала спартанский образ жизни. Если не было денежных средств, сокращали покупки. Старались дома шить одежду, изготавливать мебель; сами строили дома. Внезапно все это исчезло, а реклама без устали искушала американцев, каковы бы ни были их доходы. В результате американское общество превращалось в общество покупателей и потребителей. Со всех сторон на мужчин и женщин обрушивались предложения. Более того, коммерсанты предлагали клиентам покупать все и сразу, заплатив позже. Не только за дом или за одежду, но и за автомобиль и любой другой лишний товар. Производитель мебели изобрел даже гениальную формулу для молодоженов: «Найдите невесту, и мы обставим ваш дом». Как устоять? Радио, фонограф, механическое пианино, костюм, портьеры… Их доставляли немедленно, а оплатить покупку можно было в течение месяца, года или двух.
В 1927 году 15 процентов продаж производились в кредит, но 85 процентов мебели, 80 процентов фонографов, 75 процентов стиральных машин, большинство пылесосов, пианино, швейных машин, холодильников были куплены в рассрочку. Покупательная способность значительно возрастала. Практика кредита способствовала процветанию торговли. В случае потери работы следовало возместить все, что еще не уплачено, или перепродать приобретенный товар за низкую цену, чтобы выжить. Наслаждение и опасность жизни за счет «урожая, который еще не собран или даже еще не взошел»! Шаткость экономики, базирующейся на быстром росте торговли, на обмене богатств, частично не существующих!
Вот почему иностранец, оказавшийся в США проездом, восхищался условиями жизни американского рабочего. Анри Озер был полон энтузиазма: «Единственное сокровище, которого недостает в США, — это человек…. Ему необходимо создавать такие условия труда, чтобы добиваться максимальной производительности, оберегая его при этом от чрезмерной усталости. Вот почему работницы фабрики, ловко орудующие коробками на конвейере, сохраняют под форменной одеждой и защитными шапочками здоровый и элегантный вид. Вскоре они направятся в фабричную столовую, где тысячам рабочих фабрика предоставляет обеды за 25 центов. При фабрике имеются комнаты отдыха и диспансер. Все работницы в светлых блузах выглядят опрятно и кокетливо».
Андре Зигфрид, избегая столь идиллического описания, поддерживает тот же тон. «Американский рабочий, — пишет он, — получает самую высокую зарплату в мире; его жизненный стандарт значительно превосходит уровень жизни того же класса в любой другой стране. Эта разница в уровнях жизни ощущалась уже перед войной, но затем еще более возросла; она представляет собой существенный экономический контраст между Старым и Новым Светом. Короче, труд щедро вознаграждается. «Рабочие руки — это капитал» — в случае США не просто образное выражение».
Сравнение США с другими странами той эпохи, как и сравнение США десятых и двадцатых годов, приводит к завидному итогу Заработная плата поднялась с 1923 по 1929 год, правда, не столь стремительно, как прибыль крупных компаний. Это тем более ощутимо, что наблюдалась тенденция снижения цен. Кроме того, покупательная способность рабочего на предприятии, имеющем профсоюз, возросла в 1927 году в полтора раза по сравнению с 1913-м; в других случаях она возросла не менее чем на 30 процентов.
Число рабочих часов сократилось: стандартом стала шестидневная рабочая неделя при восьмичасовом рабочем дне. Даже Юнайтед Стил корпорейшн, долгое время пытавшаяся сохранить двенадцатичасовой рабочий день, вынуждена была уступить: в 1923 году она согласилась на восьмичасовой рабочий день; как следствие этого, ей пришлось нанять дополнительно 17 тысяч рабочих и к тому же увеличить зарплату. И все же, несмотря на это, прибыли корпорации возросли. В среднем по стране рабочая неделя длилась от сорока четырех до сорока девяти часов, что соответствовало ее снижению на 20 процентов по сравнению с 1890 годом.[28] В итоге торжествовал Форд. Он первым ввел на своих предприятиях высокую зарплату. Хорошо оплачиваемые рабочие не станут участвовать в профсоюзном движении, считал Форд, и превратятся в усердных и счастливых потребителей. Если подобная концепция поначалу удивляла других руководителей компаний, то довольно быстро они убедились в ее результативности. Они последовали примеру Форда, иногда, правда, без энтузиазма, каждый по-своему. Факт, что высокие зарплаты характерны для США двадцатых годов, неоспорим.
Важно отметить также изменение атмосферы во взаимоотношениях между руководителями предприятий и рабочими. Они больше не сражаются друг с другом, а кооперируются. Конечно, нельзя сказать, что забастовки совершенно исчезли — было несколько длительных забастовок на угольных шахтах и в текстильной промышленности. Но многое свидетельствовало о наступлении новой эры. Например, персоналу начали продавать акции предприятия. В 1922 году 14 миллионов 400 тысяч американцев стали обладателями акций, а через три года Pix число возросло до 17 миллионов 800 тысяч. Один из четырех рабочих в U.S. Steel, один из трех в Goodyear, трое из четырех в International Harvester, 95 процентов в Firestone и 100 процентов в Proctor and Gamble стали акционерами. В компании Standard Oil и ее филиалах насчитывалось 300 тысяч акционеров, большинство из которых были ее сотрудниками. Железнодорожные компании, колледжи и университеты, газовые и электрические компании, а также компании городского транспорта также увеличивали число акционеров. Это не означало, что акции давали их владельцам право голоса на общих собраниях, тем более в административных советах. Управление оставалось в руках узкого круга людей, менеджеров. Но какое удовлетворение знать, что U. S. Steel в какой-то мере принадлежит и вам, даже если вы, являясь одновременно акционером и сотрудником, получаете скромную зарплату! Стиралось различие между собственником средств производства и рабочим. Как было сказано в одном периодическом издании: «Каждый рабочий — капиталист».
Не удивительно, что в подобных условиях влияние профсоюзов ослабевало. Профсоюзы объединяли пять миллионов членов в 1920 году, причем четыре миллиона состояли в Американской федерации труда. В течение десяти лет они потеряли 1 миллион 665 тысяч членов. Повинны в этом, как правило, руководители профсоюзов. Разве не решили они сотрудничать с руководством, чтобы прекратить перерасход сырья, чтобы внедрять новую технику и технологии, чтобы способствовать всеми возможными средствами росту процветания? Более чем когда-либо американское профсоюзное движение пребывало в довольстве. Оно защищало то, что существует, и таким образом превращалось в защитника установленного порядка.
Попытки критиковать подобную тактику профсоюзов остались безрезультатными. Условия, разумеется, не были благоприятными. Что касается нанимателей, то они защищали «американский план». Нельзя допустить, непрестанно повторяли они, чтобы профсоюзы распоряжались наймом рабочей силы. Совершенно недопустимо, чтобы профсоюз диктовал условия внутри предприятия. Главное — это индивидуум и корпоративный дух, присущий каждому на предприятии. Работники могут полагаться на социальный капитализм, заботящийся о благополучии каждого, об условиях труда, о здоровье и развлечениях, внимательно прислушивающийся к жалобам и предложениям. И если действительно нужен профсоюз для диалога с дирекцией, почему не создать свой внутренний профсоюз, который не будет находиться под влиянием извне и станет выдвигать справедливые требования? Словом, отношение к профсоюзам сложилось малоблагоприятное.
Без сомнения, страх перед «красными» в 1919 году оставил неизгладимый след в настроениях общества. Активное профсоюзное движение приравнивалось к революционному профдвижению. Но следует привести и другое объяснение. Дело в том, что Американская федерация труда с момента ее создания объединяла в основном квалифицированных рабочих, а именно они теперь были удовлетворены условиями труда, считая, что пользуются преимуществами экономического подъема. Конечно, нельзя говорить о равенстве, но кусок пирога не становится менее вкусным, особенно если считаешь, что сможешь получить его не один раз. Период процветания — это одновременно и период некоторых иллюзий.
Автомобильная революция
Телефоны, появившиеся во многих домах, самолеты и первые коммерческие авиалинии сокращали пространство и время. Но истинным символом процветания и нового общества стал автомобиль. Производство автомобилей — одна из важнейших отраслей промышленности. Если в 1900 году производили 4 тысячи машин, то в 1921-м — 1 миллион 500 тысяч, а в 1929-м — 4 миллиона 700 тысяч. Общее число зарегистрированных автомобилей достигло 23 миллионов в начале Великой депрессии. В 1926 году один из десяти американцев имел автомобиль, в Великобритании один из 43, во Франции один из 44, в Германии один из 196, в Италии один из 325, в Советском Союзе один из 7 тысяч, в Китае — один из 29 тысяч. Через три года уже каждый шестой американец был владельцем автомобиля. Без преувеличения можно сказать, что американцы отныне передвигались на четырех колесах. Наилучшее тому доказательство тот факт, что в 1927 году девять десятых туристических автобусов, четыре пятых автокаров и грузовых автомобилей были американского производства. Поистине автомобильная революция!
Какую модель купить? Выбор большой. Не обязательно покупать у Форда, который до 1927 года предлагал одну и ту же модель «Т», прочную, надежную машину, но только черного цвета, поэтому себестоимость оставалась низкой. После 1927 года Форд начал вводить новшества. Прекратилось производство модели «Т», 15 миллионов которой были проданы за 25 лет. Форд закрыл свои заводы на несколько месяцев, что вызвало всеобщее удивление и заставило ожидать сюрприза. Затем он представил новую модель «А», не отличавшуюся особой оригинальностью, но имевшую существенное преимущество — ее можно было производить очень быстро, а следовательно, недорого.
Главный конкурент Форда — концерн «Дженерал моторе». Он производил различные модели: «шевроле», «понтиак», «олдсмобиль», «окданд», «бьюик», «ла салль», «кадиллак». За ним следует «Крайслер», поглотивший «Додж». Далеко позади — марки, порой престижные, как «штутц» и его знаменитый внедорожник с двенадцатью или шестнадцатью цилиндрами, а также «хадсон», «нэш», «паккард», «студебекер», «виллис-оверленд», «рео», «пирлес», «франклин», «хапмобиль». И наконец, появляются фантастические модели с тремя колесами, как «мартин-скутмобиль», или паровая машина, как «добль», стоимостью 12 тысяч долларов, пробегавшая 1500 миль на 100 литрах воды.
Цены на машины снижались. В 1907 году модель «Т» стоила более 2 тысяч долларов, а через десять лет та же модель стоила около 800 долларов. В середине двадцатых годов «тин лиззи» продавалась за 500–600 долларов, что соответствовало трети годового заработка рабочего. А добавив еще 500 долларов, можно было купить отличную машину. Кроме того, рынок автомобилей менялся. Больше внимания уделялось оформлению внешнего вида и салона автомобиля, совершенствовалась механическая часть, например, стартер заменил ручку для запуска машины; все это побуждало покупать новые модели. Из года в год конструкторы, за исключением Форда, постоянно вносили изменения, стремясь удовлетворить запросы покупателя. Не следует забывать, что в обществе потребления велико стремление поступать так же, как сосед, чтобы «оставаться на уровне Джонсов». Если один покупает отличную машину, как устоять, чтобы не поступить так же?
Автомобильная цивилизация
Автомобиль преображал США Во-первых, пейзажи. Строились новые дороги. Асфальт покрывал землю. Вдоль шоссе появлялись станции обслуживания. В городах и поселках создавались благоустроенные стоянки. Все эти преобразования стоили денег, но они создавали новые рабочие места и приносили прибыль. Сеть шоссейных дорог удвоилась с 1914 по 1926 год. То здесь, то там вдоль дорог появлялись гостиницы, магазины сувениров, площадки для кэмпинга. Флорида не упустила возможности воспользоваться ситуацией. Зимой 1925 года там открылись 178 кэмпингов, способных принять 6 тысяч туристов. Следует отметить, что среди туристов шесть из десяти путешествовали в автомобиле.
Экономические потрясения, порожденные автомобилем, привели также и к социальным изменениям. Самым важным, без сомнения, было то, что автомобиль стал насущной необходимостью для каждого, богатого и бедного. Синклер Льюис верно оценил это чувство. «Для Джорджа Ф. Бэббита, — пишет он, — как и для большинства преуспевающих горожан Зенита, собственный автомобиль олицетворял одновременно поэзию и драму, страсть и героизм. Контора была его пиратским кораблем, а автомобиль — опасной высадкой на берег». Естественно, что автомобиль, как любое другое техническое новшество, наряду с преимуществами обладал и недостатками. Однако для американцев той эпохи первые были намного важнее вторых.
Одно из важных преимуществ — независимость от места расположения работы. До войны старались селиться недалеко от завода, конторы или магазина. Имея автомобиль, можно было проживать за городом, расстояние до работы теперь не имело такого решающего значения. На трех заводах Мидлтауна 27,9 процента рабочих проживали на расстоянии менее 800 метров от места работы, 27 процентов — от 800 до 1600 метров, 22,7 процента — от 1,6 до 3,2 километра, 3,2 процента — от 3 до 5 километров, 13,1 процента — от 5 до 16 километров, а остальные еще дальше. Если возникала необходимость, можно было отправляться на поиски работы в автомобиле, захватив семью и все необходимое. Места работы и проживания больше не были неразрывно связаны.
Другое преимущество — возможность путешествовать. Тогда как во Франции в отпусках многие прогуливались на велосипедах, американцы совершали поездки на автомобиле, сначала по воскресеньям, а затем во время летнего отдыха. Отпускной отдых перестал быть привилегией богатых.
Обычно брали отпуск на пятнадцать дней, чаще без оплаты. Отправлялись на пляж, в горы, на берега озер. Наиболее обеспеченные жители Восточного побережья пересекали Скалистые горы. Калифорния становилась своего рода раем более, чем Флорида, относительно близкая, но менее привлекательная. Лос-Анджелес, с его солнцем, кинотеатрами и экономическими возможностями, начал бурно развиваться. Однако Калифорния столкнулась с конкурентами. На Западе в каждом штате создавались общества, изучающие местные исторические достопримечательности, климатические и природные достоинства. Каждый штат использовал все доступные методы рекламы, стремясь доказать, что является прекрасным местом для отдыха и развлечений. Широко пропагандировался лозунг «Познакомьтесь сначала с Америкой!», чтобы не дать потенциальным клиентам туристической индустрии отправиться в Европу и тратить там свои доллары… Новая Англия напоминала о мягких климатических условиях, что было существенным преимуществом, так как кондиционеров в то время не существовало. Кэп Код и Плимут воскрешали в памяти первых колонистов, паломников, ступивших на землю Новой Англии в 1620 году. Вирджиния вспоминала о Гражданской войне и подготавливала поля сражений для визитов туристов. Мичиган воспевал героиню Лонгфелло.[29] И сотни городов и штаты бережно хранят память о том, что здесь бывал Джордж Вашингтон».[30]
Еще одно преимущество — развитие движения автобусов и грузовых автомобилей. Автобусы использовались для перевозки школьников, как городской транспорт, а вскоре было налажено автобусное сообщение между городами. Это был жестокий удар по железным дорогам, от которого они оправились только с наступлением энергетического кризиса. Грузовые автомобили, в свою очередь, уменьшили объем товарных перевозок по железной дороге, особенно широко грузовики использовались в сельской местности. Таким образом, автомобили всех размеров, от самых крупных до самых маленьких, проникли во все сферы жизни.
Наряду с неоспоримыми преимуществами у автомобиля были и недостатки. Каждая поездка несла в себе некий элемент риска. Появилось много водителей, которые отправлялись по воскресеньям без особой цели, просто испытать удовольствие от самого процесса езды. За рулем прекрасных автомобилей нередко оказывались безумцы, стремящиеся поразить сидящую рядом красивую девушку, намного превышая допустимую скорость. Не все дороги были достаточно хороши для автомобильной езды. В результате — дорожные аварии. Их абсолютное число возрастало, но если учитывать непрерывно увеличивающееся количество автомобилей на дороге, то получается, что их относительное число снижалось. Это свидетельствовало о том, что американцы все лучше овладевали искусством вождения. Однако не все вели себя достойно, некоторые, совершив нарушение, приведшее к аварии, скрывались с места происшествия. Некоторые штаты приняли решение: прежде чем садиться за руль, следует сдать экзамен на права.
Был и другой повод для критики: автомобиль может нанести вред общественной жизни. Например, семья отказывает себе в необходимом, чтобы купить «форд» или «шевроле». Разумно ли это? Ведь это влияет на настроение, нарушает нормальные взаимоотношения в семье. Но сторонники автомобиля отрицали эту угрозу. Одна из опрошенных Линдами семей уверяла с энтузиазмом, что совместные прогулки в автомобиле, напротив, объединяют семью, все они одновременно получают удовольствие… Но в том же Мидлтауне при опросе молодежи о главных причинах разногласий с родителями 35,6 процента юношей и 29,6 процента девушек первой назвали автомобиль, который позволяет поехать потанцевать куда угодно, испытать легкое опьянение от быстрой езды, а также предоставляет укромное место, где можно выпить и пофлиртовать.
Кроме того, назывался еще один вред от воскресных прогулок в авто — автомобилисты забывают о посещении церкви: они предпочитают рулить, а не молиться! Служители церкви часто обращали внимание на то, что люди забывают о религиозном долге. Один из пасторов даже посвятил проповедь этой новой разновидности людей — «автомобилистам». Вообразите изумление пастора, рассказавшего во время воскресной проповеди об искушениях Иисуса и задавшего затем вопрос: «Можете ли вы назвать какое-либо искушение сегодняшнего дня, какого не знал Иисус?» Немедленно прозвучал ответ маленького мальчика: «Скорость».
Автомобиль повлиял даже на образ мышления. К примеру, Saturday Evening Post цитировал банкира: «Человек, работающий шесть дней в неделю и проводящий седьмой день на пороге дома, никогда не заработает дополнительно денег, которые находят на больших дорогах жизни». Марка автомобиля оказывала влияние на поведение ее владельца. «Как часто я замечала, — пишет Эмили Пост, — возможно, со скрытым удивлением, что Джон Ситоен, обычно вежливый в общении с окружающими, часто превращается в автократа, когда ведет машину, особенно новую машину! За рулем престижной модели он воображает, что автоматически становится равным любому другому владельцу подобной машины, и ощущает свое превосходство над теми, у кого модели попроще»*.
Это не мешало многим родителям считать, что молодой человек должен уметь брать на себя ответственность, а наиболее простой способ приучить к этому — подарить ему машину.
Андре Зигфрид довольно справедливо отмечает: «Именно автомобиль наиболее очевидно свидетельствует о достатке американцев…. В семье рабочего нередко не только отец, но и достаточно взрослые сыновья имели собственные машины. Очень часто в семье среднего класса и муж, и жена имели по машине. Конечно, это были не машины класса «люкс» с шоферами; в большинстве случаев каждый водил свою машину сам (…). Три или четыре года назад Европа все еще удивлялась тому, что американские рабочие приезжают на завод на собственных машинах, а в штатах этот факт не привлекал внимания: вокруг строящихся зданий, министерств, промышленных предприятий стояли десятки, сотни, даже тысячи машин строителей, служащих, рабочих».
Бесспорно, автомобиль — это фундаментальный аспект американской цивилизации двадцатых годов, господствовавший в повседневной жизни. Как телевидение в наши дни. Очевидно также, что его широкое распространение связано с развитием городов и промышленности. Тем не менее он играл важную роль и в сельской местности.