Впереди ополчению предстояла большая и сложная задача – очистить Москву от поляков и русских изменников. На этот подвиг ополченцев звал в своих письмах из столицы патриарх Гермоген. «Унимайте грабежи, сохраняйте братство, положите души свои за веру православную и за правду!» – обращался к ратным людям патриарх. За эти призывы поляки и русские предатели бросили святителя Гермогена в темницу и уморили голодом. Но зажжённый им и всё сильнее разгоравшийся огонь сопротивления оккупантам уже было не погасить.
На исходе зимы ополчение двинулось с разных сторон к Москве. В столице уже давно готовилось восстание против польских захватчиков. Эти новые «хозяева» не стеснялись бесчинствовать в городе, творить насилия, грабежи, глумиться над жителями, над православной верой. Русские изменники – небольшая кучка высокородных бояр и дворян – во всём потакали им.
Одним из организаторов восстания был князь Пожарский. Ещё зимой он тайно прибыл в Москву, начал вести переговоры с теми вельможами, в которых не угасла любовь к родине, которые не обменяли свою честь на выгоду. Заготавливалось оружие и брёвна для защитных сооружений, разрабатывался план. Ждали только подхода ополчения.
Но Москва содрогнулась раньше времени. Поляки узнали о приготовлениях и пошли в наступление. Мартовскую снежную кашу на столичных мостовых обагрила кровь. Оккупанты убивали всех подряд, не разбирая, врывались в дома, пустили на пеших горожан конницу. Но и русские не оплошали. Повсюду на улицах вмиг завязались бои. Москвичи сооружали баррикады, стреляли из пушек по конным полякам и немцам-наёмникам. Оккупанты отступали, выманивая русских бойцов из-за укреплений. А те преследовали врага, неся с собой дубовые столы, лавки, брёвна. Когда неприятель поворачивал вновь в атаку, перед ними опять вырастала баррикада, из-за которой летели пули и ядра. Над городом стоял страшный гул сражения, били тревогу сотни колоколов…
Пожарский с отрядом держал оборону на улице Лубянке, где находилась его родовая усадьба. Рядом был Пушечный двор, оттуда брали боеприпасы. В этот первый день мартовского восстания победа оказалась за москвичами. Польский гарнизон заперся в стенах Кремля и Китай-города. Но на следующий день случилась катастрофа.
Поляки начали жечь город – причём по совету русских изменников! Заполыхали улицы, вспыхивали, как факелы, деревянные хоромы, усадьбы, церкви. Ветер разносил огонь от дома к дому. Отрядам москвичей пришлось вести борьбу на два фронта – против врага и против пламени. А ополчение всё ещё опаздывало!
Русские дрались отчаянно, но отступали от стены огня, пожиравшего их укрепления. Один Пожарский со своими людьми стоял, как скала. Они не давали полякам поджечь окружающие дома, били из пушек, атаковали. Дмитрий Михайлович получил уже две раны, и бойцы ждали, когда он скажет: «Всё! Уходим. Мы сделали всё, что смогли». Но князь, изнемогая от ран, только подбадривал ратников. Пожарский стоял насмерть!
Лишь третья рана свалила его наземь. Его вынесли из боя едва живого. По лицу князя катились слёзы. Он смотрел на чёрные руины Москвы, и из груди его вырвался стон:
– Лучше мне умереть, чем видеть такое горе! Народ русский погибает, и никто не может помочь ему!
Два Кузьмы
Земское ополчение подоспело к Москве, когда восстание уже задохнулось в дыму пожара. Столица на две трети обратилась в пепел, только каменные стены Кремля и Китай-города возвышались незыблемо. За этими стенами засели оккупанты. Ополчение взяло московскую крепость в осаду. А над горелыми развалинами опустевшего города ещё долго каркало вороньё.
До следующей зимы князь Пожарский залечивал раны в своём имении за сотню вёрст от Нижнего Новгорода. Лёжа на постели, он то горячо молился Богу о спасении страны, то снова горько плакал, то впадал в мрачное уныние. Погибла Русь, некому вступиться за неё, чёрная мгла накрыла её города и земли!
– Видно, много нагрешил русский народ, много совершил зла. Испохабились души русские, потому и казнит нас теперь Господь, – в тоске говорил себе князь. – Последняя надежда сгорела вместе с Москвою…
Не ведал он, что в Нижнем Новгороде уже задумали собирать второе ополчение. Земский староста Кузьма Минин, простой торговец, воспламенял своими речами жителей Нижнего:
– Православные! Не пожалеем жизни свои и имущество для спасения государства русского! Дело великое – постоять за веру и Отечество, как зовёт нас в своих грамотах патриарх. С Божьей помощью совершим его, если не ослабнем духом, если выберем себе вождей начальствующих. Многие города к нам пристанут, как только начнём дело, и тогда избавимся от иноплеменников! Встанем вместе за одно!
– Вместе за одно! – подхватили призыв нижегородцы.
– Рать-то собрать мы сумеем, коли поднажмём всей землёй. А кого во главе поставить? – возражали Минину из толпы народа на городской площади. – Где взять вождей, воевод сильных, которые б изменой не запятнались? Те, что под Москвой встали на осаду, и то перегрызлись меж собой. Казаки с дворянами рассорились, Прокопия Ляпунова зарубили во вражде!
– Есть такой воевода! – крикнул Минин. – Князь Дмитрий Михайлович Пожарский в ратном деле искусен, храбр, как лев, и в изменах не бывал. Богатырь истинный!
Загудела толпа нижегородцев, одобряя выбор. Все были наслышаны о битвах Пожарского и о смертном его стоянии в Москве против поляков. Тут же назначили послов к князю, чтобы они упросили его встать во главе нового ополчения всей русской земли.
Да послы те вернулись ни с чем. Не убедили они воеводу, что дело, ими замысленное, будет успешнее первой попытки выгнать захватчиков из Москвы. Горькую отповедь дал им князь:
– Чем ваша земская рать будет лучше той, что стоит нынче под стенами стольного града? Дворяне оттуда разбежались. Только малая горстка честных теперь там отыщется. А прочие лишь о поживе мечтают, о кремлёвских богатствах. Воровское казачьё верховодит, предатель на предателе сидит. Изолгалась, осквернилась, окривела Русь. Всякий своего прибытка ищет, своей корысти только служит, Бога забыв. Благодарствую за честь, но не приму её! Неподъёмное дело предлагаете. Не хочу вести людей на напрасную гибель.
Вернулись послы в Нижний Новгород, рассказали:
– Отчаялся князь, не верит, что Русь ещё подняться сможет. Опротивели ему кривизна и шатание в людях.
Но Минин не отступил: послал к Пожарскому новых переговорщиков. А когда и те возвратились несолоно хлебавши, сам сел на коня и отправился в путь. С Мининым поехал монах Феодосий, настоятель нижегородской Печерской обители.
Дмитрий Михайлович и в этот раз начал отговариваться:
– Получше меня воеводы найдутся.
– Сам ты знаешь, князь, как эти воеводы нынче на ветру шатаются, в польскую сторону гнутся, – отвечал ему Минин. – Государства Русского более нету, всего несколько городов свободны от врага и ворья. Вера православная попирается под копытами иноземных коней, церкви пустые стоят! Если мы теперь не вытащим страну из ямы, конец ей придёт. Решайся, Дмитрий Михайлович!
Сказал своё слово и отец Феодосий:
– А ведь ты, князь, грех совершаешь, отказываясь от дела, на которое тебя сам Бог призывает устами земских людей. Что ответишь Господу, когда Он спросит: отчего ты своим нерадением дал вконец погибнуть православному русскому царству, отдал свой народ под чужеземное ярмо? – И добавил убеждённо: – Надо потрудиться ради Христа, князь! А нижегородцам верь, они не предадут! Этот вот, староста Кузьма, прозванием Минин, с собственной жены серебряные украшения снял и отдал в общую казну на ратное дело. Человек незнатный, но верный, будет тебе твёрдой опорой.
Задумался Пожарский, поглядывая на Минина. Во взоре его, прежде потухшем, что-то загорелось.
– Кузьма, говоришь, отче? Может, и впрямь… Может, Господь знак подаёт. Я-то ведь тоже во крещении Кузьма.
А затем, встав с лавки, Дмитрий Михайлович уверенно договорил:
– Видно, надо впрягаться в этот воз. Постоим ещё, Кузьма, за святое дело!
– Вместе за одно, князь! – воскликнул Минин, удивлённый необычным совпадением и обрадованный таким исходом.
Ополчение выступает
В Нижнем Новгороде закипела работа. На князе Пожарском лежал труд создания войска, снаряжения армии. Кузьма Минин стал казначеем нового земского движения. Деньги на спасение России собирали всем миром. Ни одна копеечка под суровым приглядом Минина не могла проскочить мимо общего дела, прилипнуть к чьим-то рукам.
В другие города полетели грамоты от нижегородцев и князя Пожарского: «По грехам нашим, всего православного народа, учинилась в Русском государстве междоусобная брань. Ныне же мы утвердились клятвою на кресте, чтобы нам всем быть в любви между собой и в единении, а изменного воровства, грабежей чтобы не было. А идти нам всем Отечество наше от польских и литовских людей очищать, стоять против них неослабно до смерти за православную нашу веру. Самозванцев же не слушать и своим произволом без приговора всей Русской земли нового царя на царство не сажать».
В феврале 1612 года Второе земское ополчение выступило в поход. Путь его лежал на север, через земли Поволжья, где города не подчинялись полякам. Всюду рать Пожарского встречали радостно, люди привозили и приносили продукты, деньги. Везде в войско вливалось пополнение. Подходили отряды из Казани, Коломны, Рязани, из других мест.
В Ярославле ополчение остановилось – на целых четыре месяца. Пожарский понимал, что наскоком Москву у врага не отбить. Нужно накопить силы, нужно переубедить города, присягнувшие полякам. Надо воссоздавать государственный порядок на землях, подчинившихся вождям Второго ополчения. В Ярославле возникло новое русское правительство! Его назвали Совет всей земли. Во главе его стояли Пожарский, Минин и несколько знатных аристократов, которые присоединились к ополчению.
Земская рать готовилась к решающему удару. В этот удар надо было вложить всю мощь русского духа и русского кулака. Если вторая попытка освободить Москву провалится, то третьей уже не будет. Это понимали все.