Перепрограммировать маршевый комплект на лету Персеваль не успевала, но включить обратную тягу было достаточно просто. Ей нужно было лишь воспользоваться струйными рулями, чтобы повернуть себя спиной к краю мира. Риан смотрела ей за спину; из ее широко раскрытых глаз текли слезы, которые примерзали к ресницам так, что их приходилось стряхивать.
Персеваль надеялась, что Риан все понимает.
Но они замедлялись; Персеваль чувствовала это внутренним ухом, своими костями, своими зубами. Сейчас? Нет. Сейчас?
Вдруг Риан дернула за ремни, и Персеваль почувствовала, как что-то больно ударило ее по ступне. От удара Персеваль развернуло, и, пока она вращалась, вытянув конечности, словно сюрикен, она заметила какую-то антенну, которая медленно проплывала мимо.
Именно Риан ухватилась за нее, а другой продолжала цепляться за ремни. Резкий рывок, от которого закружилась голова, – и они пришли в движение. Персеваль обхватила эту деталь коленом, и они поворачивались вместе с кораблем до тех пор, пока им не начало казаться, будто они вообще не движутся. Теперь вселенная вращалась вокруг них, а они висели, уцепившись за край мира, неподвижные и безупречные.
Персеваль хотелось обнять и расцеловать Риан, но она чувствовала, как на ее собственной коже растут кристаллы льда: находившаяся внутри ее колония терпела поражение в битве. Переставляя руки, Персеваль спустила себя и Риан по мачте, а затем, таким же образом, – по перекладинам, прикрепленным к корпусу. Впереди находился шлюз – круглый, обведенный зеленой краской, с темными гнездами для давно погасших ламп.
Дверь шлюза оказалась заперта, но Персеваль была возвышенной. Мир всегда открывал перед ней свои двери.
А затем они очутились внутри, где было жарко и влажно; воздух примерзал к их коже, и она отваливалась в виде огромных хлопьев при каждом движении. Оттаивающая плоть причиняла невыносимую боль. Колени Персеваль сложились, и она – тоже; раскинув ноги в стороны и положив голову на ладони, она автоматически повалилась вперед – так, словно у нее все еще были крылья.
Риан закашлялась, и на губах у нее появилась кровь – яркая, пенистая, насыщенная кислородом. Это кровь из легких, и она все еще скорее красная, чем голубая; должно быть, она пыталась задержать дыхание. Но это уже не имело значения – они уже были внутри. Колония ликвидирует любой полученный Риан урон.
Но сейчас Риан смотрела не на свою кровь на полу, а на Персеваль. Хриплым, треснувшим голосом она сказала:
– Персеваль. Твои крылья.
Ей повезло. Персеваль хотела назвать Риан всеми словами, идеально подходящими к данному случаю, но не успела; она посмотрела ей за спину и увидела их отражение во внутреннем люке шлюза. Они развернулись за спиной Персеваль – но сделанные не из полых костей и мягкой мембраны, а словно сотканные из тени, тумана и шелка. Жемчужные, черно-серебристые, они раскачивались из стороны в сторону, словно тонкие ноги жеребенка. Пара призрачных крыльев.
7Взмахи крыльев-паразитов
Когда, погаснув, как зарницы,
уйдя от дальней красоты,
во мгле, в ночи своей отдельной,
истлею я, истлеешь ты.
Пол в шлюзе показался Риан холодным; у ее собственной крови был острый вкус морских водорослей и мяса, и к нему примешивалась незнакомая горечь. После того как она поговорила с Персеваль, Риан не могла отплеваться. У ее ног образовалась лужа крови.
Она вздрогнула, когда Персеваль коснулась ее плеча.
– Не выплевывай ее, – сказала Персеваль, и просвечивающие крылья зашевелились у нее за спиной. – Глотай. Это же твой симбионт.
Приложив усилия, Риан выполнила указание Персеваль. Ее горло болело, словно она глотала жесткую щетку.
Когда Риан смогла наконец выпрямиться, она посмотрела на Персеваль и решила обойтись без слов: она подняла правую руку и закрутила кистью.
Персеваль, похоже, поняла ее и развернулась.
Риан заметила, что концы крыльев слегка приподнялись, чтобы не угодить в лужу слизи на полу. Она старалась держаться от них подальше, но подумала, что в случае чего спрятаться от них в тесном шлюзе будет невозможно.
Маршевый комплект исчез. Бледная, покрытая веснушками спина Персеваль была обнажена – от щетины на затылке до узких ягодиц. А там, где раньше были раны, появились полупрозрачные, шепчущие крылья.
– Что ты видишь? – спросила Персеваль.
Когда она повернула голову, жилы натянулись на ее шее, вплоть до уха.
– Мы в Двигателе? – спросила Риан.
– Нет, – ответила Персеваль. – Мир вращался, так что, где мы, я точно не знаю. Но мы не во Власти, а это уже немало. Что ты видишь?
– Это цепи, – сказала Риан. – Наноколония. Она превратилась в крылья.
– И?
– И слилась с тобой, – неохотно закончила Риан. Следующие слова она произнесла поспешно, жалея о том, что не смеет прикоснуться к Персеваль: – Идем. Нужно выбраться из шлюза и понять, где мы.
– И как добраться до отца, – добавила Персеваль.
Она решительно повернулась, и крылья ловко, словно настоящие, уклонились от столкновения с Риан. Одной рукой Персеваль ударила по механизму управления шлюзом, а другой рукой достала пульт управления колонией нанотеха. Пока замок шлюза вращался, уже начала что-то делать с пультом.
Риан не заметила какого-то видимого эффекта, но промолчала.
Она шла по шлюзу позади Персеваль; ее сбивало с толку отчетливое, мимолетное ощущение того, что симбионт лечит ее легкие и кожу. В детстве Риан, как это часто бывает с детьми, разбила себе голову, и то, что она чувствовала сейчас, напомнило ей о том, как швы тянули кожу, в которую вкололи обезболивающее. Однако на сей раз процесс шел на микроуровне. Шлюз позади них закрылся, и они оказались в теплом воздухе коридора.
Персеваль потянулась рукой через плечо и провела кончиками пальцев по спине. Большим и указательным пальцами она ухватилась за кость – за то, что было бы костью в живом крыле, – и, жутко изогнув кисть, потянула; мышцы предплечья и крепкие бицепсы сократились; грудные мышцы напряглись, поднимая грудь.
Крыло не подалось. Персеваль сумела лишь сдвинуть плечо вперед.
– Ой, – сказала она.
Здесь, в коридоре, было светлее, чем в шлюзе, и Риан увидела, что свет действительно падает сквозь крыло, словно оно – трехмерное изображение, которое кто-то воплотил в реальность. Персеваль обреченно опустила руку.
– Мне кажется, что оно сделано из наноструктур. И связано с моими обрубками.
– Ты его чувствуешь?
Сначала Риан решила, что Персеваль не ответит: вопрос, если подумать, был очень грубым. Она поморщилась, извиняясь, но Персеваль, похоже, не сочла слова Риан проявлением назойливости.
– Да, – ответила она. Ее губы превратились в тонкую линию. Вдоль линии подбородка Персеваль ритмично задергался мускул: похоже, это был какой-то тик. – Мне больше не больно.
Риан вспомнила голые кости под повязками. В ее горле поднялась желчь.
– Это отвратительно, – сказала Риан и накрыла ладонью руку сестры – это все, что она могла сделать. – Нам нужно узнать, где мы.
– Здесь тепло, – заметила Персеваль. – Значит, тут живут люди. Но в мире есть куча частей, про которые я ничего не знаю. Ты запомнила какие-нибудь схемы мира?
– Я никогда не выходила за границы Власти, – сказала Риан.
Даже это было преувеличением. Она никогда не выходила из дома Командора и даже не видела контейнеры с водорослями.
– Ну неважно.
Персеваль изогнула шею, оглядываясь. Пульт все еще был у нее в руке, она вцепилась в него, словно в бесполезный талисман. Разве инженеры суеверны? Затем она судорожно повернулась и разбила пульт об стену. Его части упали на пол. Персеваль отвернулась, дернув головой, словно от испуга.
Риан открыла рот, все еще чувствуя вкус крови и машинного масла. Но Персеваль задумчиво нахмурилась и подняла руку. Что бы ни собиралась сказать Риан, она заставила себя умолкнуть.
И поэтому услышала топот бегущих ног.
Персеваль тоже их услышала, но оглядываться ей было некогда. Они были одни, почти голые и безоружные.
Натянувшаяся на щеках кожа подсказала ей, что она задумчиво выпятила губы – привычка, над которой ее мать всегда подшучивала. Она отвлекала Персеваль от ее новых невесомых крыльев, которые создавали у нее мощное чувство ужаса.
Схем всего мира не было ни у кого. Насколько знала Персеваль, такая ситуация сложилась еще в эпоху полета. Схем всего мира не было ни у кого с тех пор, как двигатели и мозг мира вышли из строя, оставив людям только фрагменты карт и их бумажные копии. Но историю она помнила – рассказы о кораблях-мирах, которые, словно жадные пальцы, потянулись по пустому морю Врага; экипажи этих кораблей не уступали в храбрости неэволюционировавшему дикарю, вышедшему в Тихий океан на плоту, они просто обладали чуть более точными картами. Это была своего рода превосходная слепота, человеческое стремление исследовать окружающий мир и расти.
А может, все было не так. Ведь, в конце концов, тем же мог заниматься любой вирус. Ее симбионт, искусственно созданный и не обладающий интеллектом, прямо сейчас колонизировал неизвестные берега – тело Риан.
И все-таки Персеваль была человеком, и поэтому ей можно было простить этноцентрические суждения. Кроме того, ее тело подверглось процессу форсированной и ускоренной эволюции, а также тщательно спроектированной протезотомии. Она видела карты и, следовательно, могла их вспомнить. И она могла выяснить, где они, хотя бы в самых общих чертах.
Изображения в ее сознании мигали, поворачивались, сменяли друг друга. Четкие и точные, заложенные с помощью машинного обучения: она в отличие от своего отца не была врожденным эйдетиком. Но в ее арсенале был один трюк, недоступный ему: она накладывала один слой на другой, она поворачивала их и сравнивала.
У нее было естественное ощущение пространства, более острое, чем у обычных крылатых существ, и у нее было эхо, которое летело по коридору, – оно приближалось и уже вылетало из-за поворота. Все это создавало образ, географию.