нание видело себя одновременно и жертвой, и хищником. И ужас жертвы сплетался в нем с похотью и наслаждением чудовищной твари, которой он стал.
Когда кошмар пожирания окончился, Багрянцев был заключен в это страшное, чуждое, но и родное, до наваждения, черное тело. Процесс воплощения был завершен. Душа Багрянцева сожрана без остатка и объединена с поглотившим ее телом в единое существо.
Но какой же в происходящем смысл? Ради чего все? Багрянцев не понимал. Ему чудилось, что ответ где-то рядом, один поворот мысли, словно поворот винта, – и все станет ясно. Сознание проваливалось в странную дрему, в которой он увидел себя и свое новое тело со стороны в образе хищной птицы, зажавшей в когтях беспомощного зверька – его «я». Птица взмахнула крыльями, взмыла ввысь, взламывая потолок комнаты, все этажи над ней, крышу дома и ночное небо, срывая с всевышних креплений черную ткань космоса, с которой высохшими насекомыми посыпались мертвые звезды.
В следующий миг тело стояло на пустыре, на тропе, стояло лицом к болоту, перед стеной тумана, еще более густого, чем прежде.
За этот миг полета Багрянцев понял все. Чтобы мгновенно преодолеть трехмерное пространство, выйти из одной его точки и войти в другую, телу вместе с душой следовало превратиться в нечто вроде математического объекта, лишенного пространственной протяженности. И, пока длилась эта трансформация, происходившая вне всяких координат, на умозрительной плоскости бытия, слияние тела и души стало абсолютным, и все знания, которые тело хранило в своих глубинных доминантах, прежде недоступные для души, хлынули в нее, будто потоки воды, взломавшей плотину.
Тот ужас, что Багрянцев испытывал перед своим преследователем, казался теперь просто смешным, нелепым и детским. Что лежало в его основе? Страх перед неизвестной угрозой, возможно, несущей боль или, максимум, смерть. Всего лишь! Примитивная боязнь за шкуру. Не того надлежало бояться. Подлинный страх и ужас открылись Багрянцеву в тех знаниях, которые он получил от своего нового тела. Эти знания затопили его, не оставив ни проблеска надежды, ошеломив новизной и той зловещей пропастью, что распахнулась перед разумом.
Не все было ясно в этих знаниях. Некоторые аспекты оставались смутными, словно картинка, схваченная расфокусированной оптикой. Другие аспекты стали гораздо четче. Тут же Багрянцев понял: то были лишь оттиски знаний, сохраненные мозгом, более или менее отчетливые, а сами знания хранились в душе, в той невидимке, которая покинула черное тело, чтобы вселиться в тело Багрянцева и выгнать его душу вон.
Теперь Багрянцев знал, кем было черное чудовище, заявившееся к нему.
Оно было самим Багрянцевым, сбежавшим из будущего, из той грядущей вечной жизни, что стала для него вечным адом, где Багрянцев мучился, воскреснув из мертвых в обновленном преображенном теле. Материя этого тела перешла на какой-то сверхъестественный уровень, где плоть сравнялась по свойствам и энергиям с духом. В иерархии сущностей материя тела поднялась на уровень выше, чем материя души. Сверхтонкое духовное тело стало словно бы ангелом, но это был ангел-чудовище, злобное бесчеловечное существо, в котором внутренние уродства духа проявились зримым образом. Плоть больше не скрывала, как завесой, постыдные тайны духа, хранилища мерзости, но выворачивала их наизнанку, выносила на поверхность человеческого существа.
Там, в будущем, намертво замурованный в самом себе, в чудовищном античеловеческом теле, он испытывал такое мучение, для описания которого и слов-то не подобрать ни в каком языке.
Но почему будущая вечность обернулась таким кошмарным страданием? Все упиралось в некий фактор, неясный, но крайне важный. Что-то предельно страшное произошло в будущем, что изменило устройство мироздания. В знаниях, полученных Багрянцевым, это событие растворялось в какой-то черной пелене, сквозь которую не мог проникнуть рассудок.
Ясно было только одно: там, в будущем, Багрянцев вынырнул из глубин смерти, воскрес в теле с какими-то ангельскими свойствами, бессмертном и неуничтожимом, и тут же попал в невыносимые условия внезапно изменившейся вселенной. В обновленном мироздании уже не было ни пищи, ни источников энергии, ни вакуума, ни воздуха, – была лишь какая-то страшная, словно живая, тьма, охватившая Багрянцева и других, подобных ему, как янтарная смола, что замуровывает в себе насекомых. В этой тьме и существовать было бы никак нельзя, если б не тело, которое Багрянцев получил, когда загробный мир отпустил на волю его душу. Его тело не нуждалось ни в пище, ни в воздухе, ни в чем-либо еще, без чего простым телам невозможно быть. Такое тело хоть залей навеки вулканической лавой – оно бы жило в ней, дожидаясь, когда время миллионами зубов своих лет разжует застывшую лаву в прах. Но тьма, которая объяла Багрянцева, была хуже любого вещества, потому что была вечна. Из этой тьмы не найти выхода. Ее не подточит никакая энтропия. И смерть уже невозможна.
Потрясенный и подавленный разум Багрянцева, стоявшего на краю болота, всматривался в свое кошмарное будущее, из которого он-будущий явился к себе-прошлому.
Какая-то неясная, грозная и крайне опасная сила подарила ему возможность бежать в прошлое, найти там себя, вселиться в собственное прошлое тело, а душу, изгнанную из него, переселить в тело, прибывшее из будущего. Короткое время было отпущено Багрянцеву на этот побег, теперь оно на исходе, пора возвращаться.
Багрянцев поразился собственной подлости. Бежать в прошлое, оставить там свою душу, а себя-самого-прошлого запихнуть в это страшное тело, как в ловушку, в клетку, и отправить в будущее, в мучительную вечную тьму. Так поступить с самим собой! Это же… чудовищно. Багрянцев почувствовал, как в ответ на эту мысль его новое тело расплывается в злорадной улыбке.
Он хотел развернуться и уйти прочь от болота, прочь с пустыря, домой, но тело не подчинилось. Оно было сильней его души, оно само знало, где следует быть, куда следует направляться. Душа Багрянцева застряла в этом теле, будто в карцере, стены которого сдавили ее со всех сторон.
Нечто прямо-таки дьявольское почувствовал Багрянцев в этом плане побега в прошлое: подменить там душу и вернуться в будущее с другой душой, пусть собственной, но все-таки другой – более… невинной, что ли.
Пришла на память вычитанная в какой-то фантастической книжке – названия не помнил – идея про путешественников во времени, извращенцев-педофилов, которые отправлялись в прошлое, чтобы найти там самих себя в детском возрасте, а найдя, изнасиловать. Чудовища из будущего набрасывались на свои собственные более ранние и невинные воплощения, чтобы отравить самих себя на корню, нанести себе неисцелимую душевную травму. Нечто подобное, только хуже, творилось с Багрянцевым.
Он не был религиозен, не увлекался мистикой, не верил ни в Бога, ни в черта, ни в загробный мир, но с детства был любопытен. Наткнувшись в одной книжке на библейское выражение «тьма кромешная», он полез в этимологический словарь Фасмера и узнал оттуда, что «кроме» в Древней Руси означало «вне», «снаружи», и его производное «кромешный», стало быть, значит «внешний», «наружный». Там же был приведен греческий аналог старославянского слова «кромештьнъ» – «экзотерос».
Кромешная тьма – экзотерическая тьма, внешняя тьма, наружная тьма.
Почему она «внешняя» или «наружная», Багрянцев так и не понял. А теперь узнал, что эта экзотерическая тьма действительно настанет в будущем и в это беспросветно-черное будущее он вот-вот отправится, чтобы там окунуться в невыносимо страшный безвыходный вечный мрак.
А его душа, сбежавшая из будущего, останется здесь, в его теле, будет жить его жизнью, смаковать каждую минуту той недолгой свободы, которую, неизвестно на каких условиях, она выторговала себе у неведомых сил. В свое время свобода закончится, тело умрет, душа, выпав из него, сгинет в загробном мире, чтобы потом вынырнуть оттуда, воскреснуть, соединиться с обновленным телом и отправиться в страшную мучительную кромешную тьму, которая пожрет вселенную. Далее петля замкнется, и эта подлая душа опять изберет проверенный метод бегства в прошлое, где вновь поменяется телом с более ранним проявлением себя, чтобы все повторилось, чтобы петля ложилась на петлю, чтобы круг бесконечно замыкался на самом себе.
Омерзение, тошнота, бессильная ярость и ненависть захлестнули Багрянцева.
Было в этой истории кое-что еще, неразгаданное и смущавшее своей откровенной нелогичностью. Если тело в одно мгновение перенеслось из его квартиры сюда, на пустырь, то почему оно с самого начала не использовало свои способности, чтобы так же мгновенно перенестись в квартиру к Багрянцеву? Зачем оно шло за ним, поднималось по лестнице, потом стояло под дверью, которую в итоге с такой легкостью прошло насквозь?
Задавшись этим вопросом, Багрянцев тут же получил ответ, который, похоже, заранее хранился в готовом виде в какой-то ячейке мозга и теперь был выложен перед ним.
Конечно, Багрянцеву-из-будущего не стоило никакого труда возникнуть перед собой-прошлым, где бы тот ни находился. Ночь, пустырь, преследование – все это просто спектакль, необходимый лишь для психологического эффекта. Чтобы подготовить Багрянцева к операции по обмену телами. Страх разрыхляет душу, как почву перед севом, делает ее восприимчивой к воздействиям извне. Поэтому и развернулось представление с фальшивым СМС-сообщением, среди ночи загнавшим на пустырь жадного до мелкой выгоды Багрянцева.
«Ты послало мне эту чертову эсэмэску? – мысленно спросил Багрянцев собственное тело. – Как? С помощью чего?»
И в глубине сознания услышал мысленный ответ:
«Ты не знаешь всех моих способностей. Тебе и не снилась даже малая часть того, что я могу».
«А не возвращаться в будущее, в эту проклятую кромешную тьму, ты можешь?»
«Вот этого не могу, – был ответ. – Есть условия, которые выше меня».
Багрянцев стоял лицом к болоту, всматриваясь в туман, в котором теперь чудилось что-то бездонное. И пронзительное одиночество, будто сверло, вгрызалось в сердцевину души. В тумане тонуло все – пейзаж, звуки, ветер. И скоро сам Багрянцев утонет в этом белесом небытии, утонут мысли, надежды, последняя тень его существа.