– Здравствуйте! Полковник Беляк, а это полковник Виноградов. Извините за беспокойство, но нам нужно с вами поговорить об убийстве Мазалевского Артура Валерьевича.
– Да, конечно, проходите, – голос Сорнякова стал мягким и доброжелательным. Он наклонился под стол и на ощупь стал искать улетевшую туда ручку. – Чем могу быть полезен? – рассматривая остатки своей любимой перьевой ручки, спросил он. – Третьего падения она не пережила, – с досадой сказал он.
– Что вам известно об обстоятельствах смерти Мазалевского?
– Практически ничего. Я пришел с утра на работу, а здесь уже работала милиция.
– Где вы находились вчера вечером и ночью? – Беляк что-то помечал у себя в блокноте.
– Дома, где я еще мог быть? Ровно в восемь часов вечера я закрыл свой кабинет, сдал ключи и поехал домой.
– Вы уходили последний?
– Я не знаю. Но я частенько задерживаюсь допоздна. Работы много, а работать некому. Директор только делал вид, что вникает в рабочие вопросы, на самом деле ему было не до этого.
– А до чего ему было? – спросил Александр Петрович.
– До всего, кроме работы. Знаете, я не хочу сплетничать, хотя скоро вы все узнаете. Знал бы, посоветовал вам начать с секретариата, – усмехнувшись, сказал он.
– А если серьезно, – с нотками раздражения в голосе сказал Беляк.
– А если серьезно, то наш директор занимался фигней! Собирал сплетни, разносил их по компании, делясь с каждым. Причем порой рассказывал вещи, которые вообще нельзя было говорить. Его главное хобби было – сталкивать лбами сотрудников, а затем, потирая ручки, наблюдать со стороны, как его подчиненные перегрызают друг другу глотки. В общем, не работа, а песня.
Сорняков поднялся с кресла и подошел к окну. Немного помолчав, он повернулся к посетителям. На его лице сияла улыбка.
– Чем я могу еще быть полезен?
Неожиданная смена настроения удивила Виноградова.
– Какие у вас были отношения? – спросил он, не открывая глаз от Сорнякова.
Пауза длилась несколько секунд, но напряжение успело скопиться в воздухе.
– Обыкновенные отношения, такие, какие могут быть между начальником и подчиненным.
– И все же вы охарактеризовали его не совсем с положительной стороны, дали личную оценку его моральному облику. Почему?
– Вы удивлены, что подчиненный так говорит о начальнике, тем более о мертвом начальнике? Вы хотите правды, господа, ну что ж, мне нечего скрывать. Проще сказать, я его не любил, а он не любил меня. Он всячески пытался от меня избавиться, но у него это не получилось бы.
– Откуда такая уверенность?
– Он ни разу не сказал мне об этом в лицо. Если бы сказал, я бы сам ушел. У него был свой кандидат на эту должность, более покладистый, если можно так сказать. Он всячески лоббировал его интересы, а коллектив настраивал против меня, причем делал это примитивно и гадко. Думал, что я ничего не узнаю.
Сорняков нервно засмеялся.
– Знаете, у меня нет обиды. Сначала меня это раздражало, а потом стало смешно, – Сорняков резко оборвал себя и, повернувшись к гостям, сказал: – Я его не убивал, вы же за этим пришли сюда? Мое алиби может подтвердить жена, дети и сторож, который видел, как я покинул здание.
– Последний вопрос: когда вы уходили, директор был на месте?
– Да, он был на месте, что не свойственно ему. Обычно он уходит раньше всех.
– Вы не знаете, в его адрес поступали какие-нибудь угрозы, кто-нибудь мог желать ему смерти?
Сорняков нервно усмехнулся.
– Ответ на первый вопрос – ничего такого я не слышал, на второй – да.
– И кто же это мог быть? – спросил Виноградов.
– Все, – сказал Сорняков, и металлические нотки в голосе разлетелись по всей комнате.
Виноградов и Беляк переглянулись и, поблагодарив за информацию, вышли из кабинета. Сорняков с выдохом облегчения упал в кресло. Затем открыл шкафчик возле стола и достал металлическую фляжку, наполненную коньяком. Не прерываясь, он выпил ее до дна.
Глава 6
«Интуиция подобна второму дыханию: захлопни двери разума, открой врата сердца»
– Он алкоголик, – подкуривая долгожданную сигарету, констатировал Виноградов.
– С чего ты взял? Запах? Я вроде не почувствовал.
– Кожа. Она у него сухая и красная.
– И что? Обветрил лицо!
– Нет, она другая. Обветренное лицо шелушиться, а здесь явные признаки больной печени. Конечно, может, я ошибаюсь и он болен, но… Что ты скажешь о дрожащих руках? И не смей говорить мне, что это от волнения. Бред. Они дрожали даже до того, как мы представились.
– И как ты это заметил?
– Очень просто. Привычка! Знакомясь с человеком, первые пять секунд не разговаривай с ним, а внимательно рассмотри! Я называю это «принцип сканирования».
– Ерунда какая-то, – усмехнулся Беляк и, приподняв голову, выдохнул дым вверх.
– Пока человек не знает, кто ты, он остается самим собой. Не вежливым, не глупым, а самим собой. Он еще не успел спрятать свои недостатки, завуалировать секреты, потому что не знает, кто ты и как себя с тобой вести! Когда мы вошли, Сорняков был зол, даже раздражен! Но увидев нас, тут же надел маску доброжелателя. Дальше. Пока мы усаживались, он наклонился и поднял с пола разбитую перьевую ручку. Я обратил внимание, что ее корпус сделал из металла, и, чтобы разбить ее, потребуется сила, а не просто случайное падение со стола. В руках он держал неподлежащий восстановлению канцелярский товар.
– Хочешь сказать, что все это ты увидел за пять секунд?
– Не все, ручку он поднял после того, как мы представились. Дальше. Ты почувствовал запаха перегара в воздухе? Правда, он был спрятан под слоем аромата мужского парфюма. Кстати, дорогого парфюма.
– Ты же знаешь, что весной у меня аллергия на все цветущее! Мой нос с утра капризничает. Вот я и не заметил!
– Ты бы и так не заметил, – еле слышно сказал Виноградов. – Кстати, я ему верю. То, что он говорил про Мазалевского – правда. Заметь, как у него сменилось настроение! Это называется – накипело. Эмоции берут верх над разумом, и мы не контролируем наши языки. Такова уж природа человека. Ты заметил, он даже во взгляде изменился, когда я спросил его про их отношения. Нет, ему не смешно! Он в гневе! Просто эти чувства он утаил. Зачем навлекать на себя подозрение?
Александр Петрович размеренно расхаживал из одного угла балкона в другой. Со стороны казалось, что он разговаривает сам с собой, задавая себе вопросы и получая на них ответы. Сергей Васильевич привык к такому поведению друга и ни сколько не обижался на него.
– Ты думаешь, у него был мотив?
– Думаю, да. Уверен, что не только у него. Здесь все не так просто. Это необычное убийство. По крайней мере, мне так кажется. Ладно, хватит воздух пинать, кто у нас там следующий?
– Если мы придерживаемся штатного расписания, то второй заместитель – Жордин Константин Васильевич. Скольких мы планируем сегодня опросить?
– Людей много, будем стараться по максимуму. Хотя мне еще сегодня огурцы с луком на даче сажать. Так что надо поторапливаться.
Беляк хотел съерничать, но затем передумал и, одарив друга улыбкой, покинул балкон.
Кабинет второго заместителя больше напоминал курилку на опорном пункте. Из-за дыма сигарет хозяина кабинета практически не было видно.
«Ну, хоть не нужно будет терпеть с курением», – подумал Александр Петрович и легонько похлопал по карману пиджака, где лежали сигареты.
Константин Васильевич Жордин был мужчиной тучной комплекции. Черная майка поло плотно облегала все «запасы Родины», хранившиеся под кожей. Пиджак требовал срочной замены, не выдержав пышной комплекции и треснув на спине во время поедания очередной порции гамбургеров. Жордин выглядел весьма добродушно. Мягкие черты лица, пушистые волосы, приятный голос. Отмахнувшись от сигаретного дыма, Константин Васильевич попытался рассмотреть, кто переступил порог его кабинета.
– Здравствуйте, здравствуйте, – повторил он, медленно растягивая буквы. – Я вас заждался уже.
Жордин несвойственным ему быстрым шагом подошел к посетителям и протянул руку.
– Могу сразу снять ряд вопросов. Ушел домой в шесть, на офисе полным ходом кипела жизнь. Затем заехал в магазин за продуктами и домой. Ночью спал как медведь.
Аллегория про медведя вызвала у Виноградова улыбку. Полковник представил себе, как этот большой, потеющий мужчина, накрытый с головой одеялом, храпит в пустой комнате.
– Мое алиби может подтвердить моя супруга, дочь и собака. С последней я вчера провел весь вечер, так как жена и дочь выбесили меня и я с ними не разговаривал.
Беляк, приподняв левую бровь, бросил взгляд на Виноградова, который явно был впечатлен сидящей напротив личностью.
«Колоритный мужчина, – подумал он, – работать с ним, как минимум, нескучно».
– Вы, наверное, хотите спросить, в каких отношения мы состояли? Исключительно в деловых, – засмеялся Жордин. – А если серьезно, то в более или менее нормальных. Я не приветствовал его политику управления, так же, как и манеру общения с подчиненными. Но научить пятидесятилетнего мужика манерам или привить ему моральные ценности – это из области фантастики. Совесть либо есть, либо ее нет.
– У него могли быть недоброжелатели в коллективе?
– Недоброжелатели – как хорошо сказано! Честно, я не знаю в нашем коллективе человека, который испытывал бы теплые чувства к нашему руководителю. Может, так и нельзя говорить в свете сегодняшних событий, но это правда. И лукавить я не буду.
Пухлыми пальцами Жордин достал из пачки сигарету и, немного помяв в руках, прикурил.
– Господа, вы курите? Угощайтесь.
Александр Петрович кивком поблагодарил собеседника и достал из кармана сигареты. Все трое погрузились в облака дыма. Тишина, казалось, длилась несколько минут, хотя угольки сигарет только начали тлеть.
– Знаете, я всегда считал, что достойную смерть нужно еще заслужить. Для этого нужно как минимум прожить достойную жизнь. Мазалевский за свои годы сделал много того, чего делать не надо было. Самое ужасное, что он не сожалел о своих поступках, ему не было стыдно, он ни разу не раскаялся… То есть до последнего вдоха он так и не успел покаяться. Даже перед самим собой. Знаете, не обязательно воровать или совершить мошенниче