Отдала бы я свою душу туррону, если бы вместо Таны в том подземелье был Кремер? Вне всяких сомнений. Возможно, я теперь знаю о турронах чуточку больше Апехтина, и не отдавала бы душу, не уверившись в том, что передо мной действительно Сильвестр. Турроны не просто умные, они гении. Так ловко сыграть на человеческих слабостях! Что ж, каждый выживает, как может, как умеет. Если им для жизни нужны наши души, значит, они не остановятся ни перед чем. Какое им дело до любви и человеческих терзаний? Иные ничего подобного не испытывают, потому что не могут, не умеют, и им попросту этого не дано. Зато они научились пользоваться нашими слабостями. Только одного они не учли. Те самые чувства, которые делают людей слабыми, могут сделать их неимоверно сильными.
— Дед, — окликнула я, вынырнув из свих мыслей.
— А? — Фонтей сидел рядом и не мешал мне, словно чувствовал важность момента.
— Ты любил когда-нибудь? — почему-то положительный ответ был для меня очень важен.
Элазар не спешил. Он устремил взгляд в окно и молча смотрел куда-то вдаль. Может, я перегнула палку, и задала очень личный вопрос? В любом случае, чувствовала себя неуютно, переминаясь с ноги на ногу.
— Любил. Очень, — тихо ответил чародей. — Она была третьим моим учеником. Эна…
Про Варро и Тиберия я знала, а вот о том, что кроме двух учеников у Элазара была еще и ученица, слышала впервые.
— Что произошло? Если тебе больно об этом рассказывать, то не нужно.
— Ты имеешь право знать, Ксения. Ведь Эна была твоей бабушкой.
— Бабушкой?
— Прародительницей, предком…
— У вас были дети?
— У нас был ребенок. Один, неодаренный. И я об этом не знал.
— Как? Как так вышло? — почти прошептала я.
— Хорошо. Видимо, пришло время рассказать обо всем. Но не здесь. Мне нужны свидетели. Идем.
Фонтей открыл портал, и первый шагнул в него. Я тенью последовала за ним, ожидая увидеть кого-нибудь из магов, но оказались мы в знакомом отделе Хранилища. В том самом, где покоились кольца из танталума. Вопросительно взглянула на чародея, но вслух ничего спрашивать не стала.
— Призываю вас в свидетели! — провозгласил Элазар, протягивая руку к витринам, кторые тут же исчезли. А тумбы с артефактами привычно выехали вперед, выстроившись перед нами шеренгой.
— Что ты видишь, Ксения? — спросил меня дед.
— Э-э-э… — странный вопрос. Зрение меня пока не подводило. — Кольца вижу. Хранилище вижу. Тебя тоже вижу.
— А теперь взгляни не глазами, а сердцем.
Ишь чего удумал! Смотри, говорит, сердцем. А как? Попыталась переключиться на магическое зрение — ничего. Говорит загадками, а потом турроны души воруют практически из под носа магического сообщества!
— Короче, — буркнула я. — Хочешь рассказать — расскажи. Не хочешь — заставлять не стану. В конце концов, это твоя личная жизнь и делиться такими подробностями ты вовсе не обязан.
— Обязан. Я чувствую.
— Тогда делись! Только давай без этих твоих тайн и загадок.
Глава 4
— Без тайн никак не получится, ибо постичь одному существу все, что таит в себе огромный мир, не дано, — изрек родственник, чем взбесил неимоверно. Хочет хранить свои секреты, так и пусть хранит. На здоровье! Но сказавши «а», говори и «б»! Или молчи!
— Зачем ты меня сюда притащил? — спросила я.
Лучше бы остались в университете. Мы как раз дошли до порталов. Тема увлекла, тем более получалось у меня довольно неплохо. Строить путь через огромный пласт пространства оказалось сложно, но безумно интересно. Если бы я немного потренировалась, то смогла бы попасть в гости к родителям в любое удобное время.
— Покаяться, — тяжело вздохнул дед, его плечи поникли, а вид стал как у побитой собаки. Мне вдруг его так жалко стало. Все же, несмотря на его скверный характер и порой чрезмерную ядовитость, Фонтей мне нравился. Более того, я давно смирилась с его присутствием в своей жизни, приняла как что-то неотъемлемое, неотделимое от меня.
— В чем? — Состояние было такое, что признайся мне он сейчас даже в самых ужасных преступлениях, я постараюсь найти ему оправдание.
— Какая самая главная цель алхимии? — вдруг спросил он.
Ничего себе, переходы! Это же откуда-то из курса средневековой истории.
— Кажется, поиски философского камня? — неуверенно спросила я.
— Философского камня, — подтвердил Элазар. — Но, что означает это понятие?
— Э-э-э… Неужели, камень? — догадливость — наше все.
— Очень смешно, — не остался в долгу Фонтей. — Философский камень — это основа основ, это столп, на котором держится мир, это власть и… бессмертие.
— Бессмертие? — Ох, что-то мне расклад все больше и больше бессменного Гарри напоминал. Не удивлюсь, если у них еще найдется какой-нибудь местный Волан-де-Морт.
— Не в том смысле, который ты в это вкладываешь, — дед предпочел не замечать моего ярко выраженного сарказма. Интересно, какой другой смысл может быть у бессмертия?
— И в каком же, если это нее очередной секрет? — меня смерили взглядом, снисходительным таким.
— Тело человеческое — тлен, именно оно стареет, умирает, гниет и рано или поздно превращается в прах. Лишь душа бессмертна, лишь она существует вне времени и пространства. В этом ее сила, но в этом и основное неудобство для тех, кто планирует использовать ее энергию.
Элазар помолчал, потом не спеша подошел к одной из тумб и взял кольцо. Спокойно так взял. Танталум не причинил ему никакого вреда, не оказал сопротивления, лишь темно рубиновый камень сверкнул в тусклом свете магических светильников.
— Болгий, — произнес Фонтей. — Я знал его при жизни. Так себе был человек, и маг не ахти.
Кольцо в руках Элазара завибрировало и выплюнуло слабенькую струйку грязно серых возмущенных искорок.
— А с чем ты, собственно, не согласен? Со своим посредственным уровнем, который ты даже не удосужился толком развить при жизни? А! — догадался дед. — Ты из тех напыщенных глупцов, которые считают, что наличие магии делает их выше человечества. Милый мой, обезьяна, научившаяся курить сигару, не перестает быть обезьяной и человеком не становится. Хотя и ей курение вредит.
Рубин сверкнул гневно, и искры посыпались голубые.
— Каким дураком был при жизни, таким остался и сейчас. Да, зря истоки пороков ищут в генах, они в душе, — вздохнул Элазар, водружая кольцо на место.
— Дед! — прикрикнула я, потому что окончательно запуталась в своих собственных загадках. — Ты хочешь сказать, что все эти маги живы?
— Нет, Ксения. Маги давно мертвы, а вот их души живы. Более того, ограничены определенными рамками, а значит, доступны.
— Дед! — теперь уже я начинала злиться.
— Прости, не знаю с чего начать. Все, что произошло, начиналось не один век. Ситуация развивалась долго, обрастая событиями и подробностями.
— Начни сначала. Кольца — это ведь души магов?
— Кольца — это души глупых магов, детка, — устало выдохнул Фонтей и щелкнул пальцами. Около стены появился небольшой уютный диванчик. — Стар я стал, немощен. Присядем?
Ага, стар! Мне за ним не угнаться! Наверняка накосячил, а теперь не знает, как признаться так, чтобы поменьше вины на себя взять.
— Ну, давай присядем! — сложив руки на груди, первая прошла к дивану. А когда Элазар сел рядом, тоном не терпящим возражений произнесла: — Выкладывай.
А в ответ тишина. Посмотрела на деда. Переживает и, похоже, очень сильно.
— Это ведь из-за тебя все это? — я обвела взглядом трибуны с кольцами.
— Косвенным образом, — нехотя признался Фонтей. — Но только косвенным.
— Тогда колись. Ты придумал обращать души в кольца?
— Не я, и не в кольца. Танталум — это камень, самый стойкий материал из существующих на вашей планете.
— На нашей планете! — спуску я ему не давала.
— На нашей, — поправился Элазар. — Способ обращать души в камень и обратно изобрели турроны. Причем, не здесь и весьма давно. Ни тебя, ни меня, ни ныне живущих турронов еще не существовало, когда появился первый Хранитель душ.
— И турроны создали очередной Хранитель, попав на землю?
— Не сразу. Все же турронов было мало, а многие знания утеряны, но да, они создали Хранителя в тот период, когда их доступ к человеческим душам фактически был безграничным.
— То есть еще до создания магов, — подытожила я.
— Скажем, на заре их возникновения.
— Ладно. Допустим. Создали они чашу, которая вытягивает душу из человеческого тела и превращает ее в танталум. А дальше что?
— Хранитель может преобразовать лишь добровольно отданную душу.
Опять вспомнился сон. По части хитрости и уловок турронам нет равных, а значит, получить согласие от владельца души ничего не стоит. И снова в голове крутилось что-то важное, какая-то зацепка, но вычленить ее из миллиона разных вопросов, загадок и тайн было практически нереально.
— Это я уже поняла. Какое ты имеешь отношение к чаше турронов? — пристально взглянула на Элазара и… Он опустил глаза.
— Имею, — вздохнул он.
— Понятно, что имеешь. Если к созданию магов приложил руку ты, то они никак не могли знать, что создано турронами на заре их возникновения. Если Хранитель — артефакт турронов, то каким образом он оказался в твоем хранилище, и откуда здесь все эти перстни?
— Допустим, в хранилище чаша появилась потому, что маги изымали каждый артефакт способный навредить человечеству. А вот кольца… — дед снова вздохнул. Тяжко, надрывно, но жалеть этого хитреца я не спешила.
— А кольца?..
— А кольца — моя вина. Но! Но я не знал, что мой личный эксперимент станет достоянием общественности и повлечет за собой лавину глупости человеческой.
Глупости… Человеческой… Слова вертелись и вертелись. Глупости… Там, во сне, Апехтин совершил самую настоящую глупость, отдав добровольно турронам свою душу. Но во имя чего он это сделал? Во имя любви. Любовь — камень преткновения. Любовь — делает человека сильным, но она же делает его и слабым, а еще — затуманивает разум, закрывает глаза и зачастую отключает мозг. Ради любви маги могли пойти на предательство, нарушить кодекс, заключить любую сделку с врагом. Когда любишь, то ценишь дорогого человека намного больше, чем себя. А маги — простые люди, и поступки у них человеческие. Вот та мысль, что не давала мне покоя.