Если подытожить, признаки социологического метода следующие.
Во-первых, он независим от всякой философии. Поскольку социология родилась из великих философских доктрин, она сохранила привычку полагаться на те или иные учения, с которыми и продолжает себя отождествлять. Вот почему она последовательно была позитивистской, эволюционистской и спиритуалистской, хотя должна довольствоваться тем, чтобы быть просто социологией. Мы не решились бы даже назвать ее натуралистской, если только не подразумевать под этим, что она считает социальные факты объяснимыми посредством естественных причин. Но в этом случае определение выглядит бесполезным, ибо оно просто указывает на то, что социолог – не мистик и занимается наукой. Но мы отвергаем это слово, если ему придается доктринальное значение применительно к сути социальных явлений – например, если хотят сказать, что последние могут быть сведены к другим космическим силам. Социологии не следует принимать сторону какой-либо из великих метафизических гипотез. Ей не нужно утверждать ни свободу воли, ни детерминизма. Она требует лишь признать тот факт, что к социальным явлениям применим принцип причинности. Причем даже этот принцип она выдвигает не как рациональную необходимость, а как постулат эмпирический, результат правомерной индукции. Поскольку закон причинности проверен практикой в прочих областях природного царства и поскольку он постепенно расширяет свой охват, от мира явлений физических и химических на явления биологические, а от последних – на мир явлений психических, то мы вправе допустить, что он также верен и для мира социального. Сюда можно добавить, что исследования, предпринятые на основе этого постулата, его как будто подтверждают. Но вопрос, исключает ли природа причинной связи всякую случайность, этим еще не решается.
К тому же сама философия крайне заинтересована в таком освобождении социологии. Пока социолог не скинул с плеч мантию философа, он будет рассматривать социальные явления только с наиболее общей стороны, с той, с которой они более всего походят на другие явления вселенной. Если же в таком положении социология способна иллюстрировать философские положения любопытными фактами, то она не в состоянии обогащать философию новыми взглядами, поскольку она не обнаруживает ничего нового в изучаемом предмете. Но если основные факты других областей действительно обнаруживаются и в области социальных явлений, то они проявляются в особых формах, каковые помогают нам лучше понимать их природу, ведь они являются высшим ее выражением. Дабы рассматривать их под этим углом, требуется забыть об общих рассуждениях и сосредоточиться на подробном изучении фактов. Так социология, становясь все более специализированной, будет предлагать новый и оригинальный материал для философского размышления. Сказанное выше должно было показать, что такие существенные понятия, как вид, орган, функция, здоровье, болезнь, причина, цель, предстают в социологии в совершенно новом свете. Вдобавок разве не социологии суждено наиболее наглядно отражать идею взаимосвязи – идею, которая лежит в основании не только психологии, но и целой философии?
Сталкиваясь с практическими учениями, наш метод позволяет добиваться той же независимости и даже к ней принуждает. Социология, понимаемая таким образом, не будет ни индивидуалистической, ни коммунистической, ни социалистической в том значении, которое обыкновенно придается этим словам. Она принципиально будет игнорировать все теории, за которыми не может признать научной ценности, поскольку те упрямо стремятся не выражать, а преобразовывать социальные факты. По крайней мере если социология ими заинтересуется, то лишь в той мере, в какой увидит в них социальные факты, которые позволят лучше понять социальную реальность и обнажат потребности, регулирующие жизнь общества. Это не значит, впрочем, что социология не должна интересоваться практическими вопросами. Наоборот, нетрудно заметить, что мы постоянно стараемся ориентировать ее таким образом, чтобы она приносила практические результаты. Подобные вопросы неизменно встают при завершении социологических исследований. Но уже благодаря тому, что они возникают перед социологией только в этот момент и, следовательно, выводятся из фактов, а не из страстей, можно предвидеть, что они предстают перед социологом в совершенно ином виде, чем людской массой. Кроме того, решения, пусть частичные, которые предлагает социология, не могут вполне совпадать с решениями какой-либо группы интересов. Но с этой точки зрения роль социологии должна состоять именно в том, чтобы освободить нас от всех партий, не столько противопоставляя одну доктрину другим, сколько приучая умы занимать по отношению к этим вопросам особую позицию, которую может внушить только наука посредством прямого соприкосновения с объектами. Она одна может научить нас относиться с уважением, но без идолопоклонства, к исторически сложившимся институтам, каковы бы те ни были, и указать, что в них необходимо, а что мимолетно, какова их прочность и насколько бесконечна их изменчивость.
Во-вторых, наш метод объективен. Он полностью подчинен той мысли, что социальные факты суть объекты и должны рассматриваться как таковые. Безусловно, этот принцип встречается, в несколько иной форме, и в учениях Конта и Спенсера. Но эти великие мыслители выводили скорее теоретическую формулу, а не применяли указанный принцип на практике. Дабы он не остался мертвой буквой, недостаточно его провозгласить: нужно сделать его основанием научной дисциплины, идеей, которая завладела бы ученым в тот самый миг, когда он приступает к предмету своих изысканий, которая постоянно сопровождала бы его во всех начинаниях. Именно за установление такой дисциплины мы и взялись. Мы показали, что социологу надлежит избавляться от различных предварительных мнений о фактах, наблюдать факты беспристрастно, постигать их по наиболее объективным признакам и трактовать так, чтобы найти способ разделить факты на здоровые и патологические; наконец, воодушевляясь тем же принципом, искать объяснения и доказательства этих объяснений. Осознав, что находимся в окружении объектов, мы перестанем грезить о том, чтобы объяснять их утилитарными расчетами или какими бы то ни было рассуждениями. Мы разглядим со всей очевидностью разрыв между подобными причинами и подобными следствиями. Объект – это сила, которая может быть порождена только другой силой. Значит, для объяснения социальных фактов нужно вести поиски сил, способных произвести их на свет. Не только сами объяснения меняются, но меняется процесс их доказательства – точнее, ощущается реальная необходимость доказательства. Если социологические явления суть системы объективированных идей, то для их объяснения нужно заново все обдумать в логическом порядке; такое объяснение будет своим собственным доказательством. В худшем случае понадобится подтвердить его несколькими примерами. Наоборот, проникнуть в тайны объектов возможно лишь при посредстве методического экспериментирования.
Но если мы рассматриваем социальные факты как объекты, то это объекты социальные. Третья характерная черта нашего метода состоит в том, что он является исключительно социологическим. Часто можно услышать, что эти явления вследствие своей чрезвычайной сложности вовсе не поддаются научному исследованию или могут стать его предметом, только будучи сведенными к своим элементарным условиям, психическим или органическим, то есть когда утратят свойственную им природу. Наоборот, мы попытались доказать, что их можно изучать научно без изъятия указанных специфических свойств. Мы даже отказались соотносить присущую им нематериальность sui generis со значительно более сложной нематериальностью психических явлений. Как следствие, мы не позволили себе по примеру итальянской школы растворить ее в общих свойствах организованной материи[117]. Мы показали, что социальный факт невозможно объяснять иначе, нежели через другой социальный факт, но в то же время продемонстрировали, почему этот вид объяснения допустим, признав внутреннюю социальную среду главным движителем социальной эволюции. Социология, следовательно, не есть приложение к какой-либо другой науке; она представляет собой особую автономную дисциплину. Ощущение специфичности социальной реальности настолько значимо для социолога, что лишь сугубо социологическая культура может подготовить его к пониманию социальных фактов.
Мы считаем социологическую культуру важнейшим шагом среди тех, которые остается сделать социологии. Конечно, когда наука находится в процессе зарождения, для ее создания приходится обращаться к единственным существующим моделям, то есть к уже сложившимся наукам. Они хранят сокровища накопленного опыта, не воспользоваться которыми было бы безумием. При этом наука может считаться окончательно сложившейся, лишь когда она преуспела в обретении независимости. Она не имеет права на существование до тех пор, пока ее предметом не становится разряд фактов, обойденных другими науками, ибо невозможно, чтобы одни и те же понятия одинаково годились для различных по своей сути объектов.
Таковы, по нашему представлению, правила социологического метода.
Эта совокупность правил покажется, быть может, излишне усложненной по сравнению с используемыми ныне приемами. Все эти приготовления и предосторожности могут, наверное, изрядно затруднить развитие науки, до сих пор требовавшей от своих сторонников разве что общей и философской культуры. В самом деле, приложение подобного метода к практике вряд ли привлечет дополнительное внимание к социологическим вопросам. Когда требуется в качестве основного предварительного условия, чтобы ученые отвергли те понятия, которые они привыкли применять к какому-то разряду явлений, чтобы они пересмотрели их заново, нельзя рассчитывать на многочисленных последователей. Но мы стремимся не к этому. Наоборот, мы полагаем, что для социологии настала пора отказаться от, так сказать, светских успехов и обрести эзотерический характер, приличествующий всякой науке. Так она добьется достоинства и авторитета, пускай потеряв в популярности. Ведь пока она вовлечена в партийные схватки, пока она довольствуется тем, что уточняет, пусть логичнее, чем обыденный здравый смысл, общепринятые идеи и потому, следовательно, не требует никакой особой квалификации, социология не вправе говорить так громко, чтобы заставить умолкнуть страсти и рассеять предрассудки. Разумеется, еще далеки те времена, когда она сможет выполнить эту задачу, но нужно трудиться не покладая рук, чтобы когда-нибудь она справилась с этим вызовом.