Впрочем, цель составителя «Пидалиона» была не только в том, чтобы представить подлинный текст правил в неискаженном виде. Труд простирался гораздо дальше простых филологических изысканий, поскольку дело касалось злободневных богословских споров. Рукописные номоканоны пестрили постановлениями сомнительного содержания, что создавало почву для проявлений фундаментализма в православной среде. В те времена Святая Гора была охвачена пламенем раздоров: горячо обсуждался вопрос о частом причащении. Монахи-колливады, прозванные так в насмешку, выступали в защиту частого причащения живоносных Тела и Крови Господних, пытаясь распространить касающееся этого вопроса святоотеческое учение. [20] Однако для консервативных кругов той эпохи их устремление казалось совершенно не соответствующим Преданию, поскольку почти во всех распространенных тогда номоканонах («непригодных», по определению прп. Никодима) содержалось предписание, которое на самом деле создавало препятствие для частого причащения. Это предписание гласило: «Проводящие добродетельную жизнь и в течение всего года соблюдающие пост среды и пятницы должны причащаться на Пасху, Рождество, Успение и в день Петра и Павла, если только они соблюдали положенные перед этими праздниками посты, т. е. если они достойны и не находятся под епитимией». [21]
Это постановление в течение многих веков служило нормой евхаристической жизни и безоговорочно принималось всею полнотой Церкви (в особенности мирянами). Приступать к Божественной Евхаристии можно было только четыре раза в год при условии соблюдения всех постов. Более того, требовалось строго поститься в течение нескольких дней непосредственно перед причастием, т. е. соблюдать евхаристический пост (согласно некоторым уставам, пять дней сухоядения). [22] Защитники постановления (к ним относились и противники колливадов) опирались на «Томос единения», [23] не принимая при этом во внимание, что определение «Томоса» представляло собой епитимию для троеженцев. Распространив это определение на всех членов Церкви, они принуждали их нести непосильный аскетический подвиг с ущербом для евхаристической жизни. Здесь мы имеем яркий пример того, как человеческая мысль оказывается неспособной проникнуть в истинный смысл постановлений византийских правовых источников. И в данном случае это не осталось без последствий: под угрозой оказалась евхаристическая жизнь – краеугольный камень православной духовности. Эту опасность ясно осознали отцы, входившие в филокалистическое движение, [24] и выступили с горячим протестом.
Можно найти много примеров ошибочных суждений и по многим другим каноническим вопросам. Например, в «Номоканоне» Мануила Малакса, [25] который изначально был написан на книжном языке (1561 г.), а через два года переведен самим автором на общеупотребительный греческий язык и с тех пор имел весьма широкое распространение (до нас дошло более 500 рукописных копий), есть глава под названием «О том, когда состоялся восьмой Собор». По словам некоторых канонистов, можно было бы ожидать, что в этой главе речь пойдет о Константинопольском соборе 879 г., состоявшемся при патриархе Фотии. [26] Однако в данном сборнике за восьмой Собор ошибочно принимается Флорентийский собор (1438–1439), проходивший в Италии. Как известно, на этом Соборе православные были вынуждены отречься от своих церковных догматов, в том числе и от учения Фотия об исхождении Духа только от Отца. В главе говорится следующее: «Флорентийский собор состоялся в 1430 г. (sic) от Рождества Христова, в день 2-й месяца июля, индикта 2-го, в царствование благочестивейшего императора Иоанна Палеолога, при приснопамятном патриархе Иосифе, который скончался во Флоренции во время проведения Собора». [27] В рукописях «Номоканона» эта глава встречается уже с XVI в., и в дальнейшем ее вновь и вновь бездумно переписывали. Легко понять, какое влияние могла оказывать эта глава на формирование богословских взглядов у тех, кто ее читал.
Для того чтобы понять, сколь сомнительным было содержание канонических сборников того времени, приведем еще один пример. Изучая эти сборники, можно заключить, что законничество с его юридическим подходом было свойственно не только западному богословию. В действительности и на Востоке оно было явлением эндогенным, систематически развивалось и широко распространялось через номоканоны, утрачивая связь с исконным святоотеческим богословием. Безусловно, когда подлинный смысл священных правил стал непонятен для церковных масс, тогда на первый план выступила буква закона. В особенности это было характерно для псевдоканонических постановлений, в распространении которых весьма часто заключалась причина низкого уровня богословского образования.
Приведенные ниже постановления служат яркими примерами юридического подхода к вещам духовным.
«Пресвитер в тот день, когда прикоснется к мертвому и похоронит его, не может совершать литургию, а если совершит, то в течение одного года пусть несет епитимию и не причащается. По истечении года пусть снова литургисает. Ведь прикоснувшийся к мертвецу и сам остается мертвым в течение одного дня». [28]
«Если иерей прикажет откопать мертвого и случайно посмотрит на него, пусть в течение двух лет не приступает к священнослужению, делает по сто поклонов и постится в течение сорока дней». [29]
Излишняя строгость видна и в постановлении, предписывающем бережно относиться к Божию творению: «Если иерей без нужды нанесет повреждение птице, пусть будет отстранен от священнослужения, если же сделает это вынужденно, пусть кладет по 100 поклонов с молитвой „Господи, помилуй“ и говорит при этом: „Простите меня, братья, я совершил убийство“». [30] Кроме того, составители канонических сборников нередко преувеличивали значение народных верований, а иногда и суеверий. [31]
Сборники правил содержали в себе много подложного, потому что их составители по невежеству или небрежности допускали разнообразные ошибки. В результате создалась такая путаница, что нельзя было ни отличить истинный текст от подложного, ни понять дух канонического постановления. Кроме того, в тематических сборниках правил, которыми по большей части пользовались в годы турецкого владычества, [32] было почти невозможно определить, какие именно правила принадлежат Соборам и святым отцам.
Показателен в этом отношении канонический сборник из кодекса Великой Лавры К14, который был переписан в 1600 г. «рукой... грешного иерея Нгина, протопопа из архиепископии Погояни, при боголюбезнейшем архиепископе Анфиме». В этом сборнике Неокесарийскому собору приписывается более 130 правил, тогда как Собор издал всего 15. Число апостольских правил в сборнике превышает 130, хотя, как известно из достоверных канонических источников, их всего 85. Подобное произошло и с правилами Иоанна Постника, который в данном сборнике представлен как самый плодовитый составитель правил всех времен. Кроме того, переписчик рукописи (или, скорее, компилятор) не потрудился проверить, согласуются ли по содержанию те правила, которые он приводит, с теми, на которые ссылается. Тому есть много примеров. Например, в гл. 168 «О Благовещении, если оно случится на Страстной седмице» приводится 5-е правило (по изданию Раллиса и Потлиса) [33] Никифора I Константинопольского (806–815), тогда как в данной рукописи это правило приписывается Лаодикийскому собору и читается так: «Если Благовещение выпадет на Великий четверг или Великую пятницу, следует разрешить пост на вино и елей, но не на рыбу (sic) ради Страстей Господа нашего Иисуса Христа. То же самое относится и ко всей Страстной седмице». [34] Здесь нужно заметить, что данное правило в рукописи искажено: предписание св. Никифора относительно поста не так строго, как пишет составитель сборника, руководствовавшийся, очевидно, тем духом, что он сам воспринял и навязал своему сборнику. Правило Никифора [35] на самом деле давало предписание прямо противоположное: оно дозволяло разрешать пост даже и на рыбу в Великий четверг и Великую пятницу, если на них выпадал праздник Благовещения. Толкование на это правило было и у Никодима в «Пидалионе», но потом его удалил Феодорит Эсфигменский, которому поручили заботу о первом издании «Пидалиона».
Еще больше неправильно надписанных и подложных правил обнаруживалось в канонических сборниках Православной Церкви на арабском языке. [36] Подобные искажения замечались и в сборниках на славянском языке. [37]
Все эти показательные примеры свидетельствуют о том, что каноническое Предание Востока было во многом повреждено как по небрежности, так и по невежеству. Для образованного монаха, чувствовавшего свою ответственность перед Церковью, это служило немалым побуждением к работе над восстановлением канонического наследия.
Итак, первостепенную задачу составляла публикация неискаженного текста правил, чтобы в дальнейшем по нему судить о подлинности тех или иных текстов. Второй задачей был перевод правил на общедоступный язык, чтобы все могли их понимать. Эти задачи ярко описывает прп. Никодим в своем предисловии к «Пидалиону», обращаясь к «православным всей земли, которые будут читать эту книгу»: «Поэтому и мы, последуя этому апостольскому учению, пожелали с помощью настоящей книги принести пользу одновременно как образованным и мудрым, так и простым и немудрым. Первым – греческим текстом божественных и священных пра