– Прости, – сказал Михаил Юрьевич мягко, – я не должен был этого делать. Глупая мужская слабость.
Я смотрела на него во все глаза.
– Я никогда не целовалась...
– Я знаю, девочка моя. Это видно по твоему взгляду, по твоим губам. За этот год я полюбил тебя, как родную дочь. У меня ведь была дочь, и её тоже звали Наташей. Она умерла через пару недель после своего восемнадцатилетия.
– От чего? – вырвалось у меня.
– От лейкемии. Если бы у меня не было ещё сына, которому тогда только исполнилось пятнадцать, я бы сошёл с ума, наверное.
Я хотела сказать Михаилу Юрьевичу что-то ободряющее, но не могла – не было слов. А он поднял руку и прикоснулся к моим губам.
– Я буду искренним с тобой. Ничего я не желаю больше, чем сделать тебя своей. Но я всё-таки человек, а не свинья, и я слишком люблю тебя для этого.
Михаил Юрьевич взял меня за руку и спросил:
– Простишь?
– Мне не за что прощать, – я улыбнулась. – Вы мне сегодня очень помогли.
В тот момент шофёр объявил, что мы приехали к моему дому. Михаил Юрьевич ещё раз обнял меня и сказал:
– А теперь иди, отдыхай. Воспитывай в себе умение думать о хорошем. Спокойной ночи, девочка моя.
Когда я вошла в тот вечер домой, на меня вновь навалилась боль от потери родителей, но тем не менее я почувствовала, что мне стало чуточку легче.
После случившегося наши отношения с Михаилом Юрьевичем изменились, но в лучшую сторону – он стал для меня вторым отцом. Я ни капли не сердилась на него за то, что произошло в машине. Как говорила моя мама: «Все люди ошибаются в меру своих способностей». И Михаил Юрьевич удержал себя от главной ошибки.
Через какое-то время по издательству пошёл слух, что я – любовница главного редактора. Кто-то услышал, как он ласково назвал меня «моя девочка». Но мне было всё равно – те, чьим мнением я дорожила, в это не верили. Светочка сама при мне сказала одной редакторше, что «за грязные намёки можно и уши оторвать».
2
Итак, новое начальство поднималось по лестнице. Всё издательство срочно согнали в наш большой конференц-зал. Там было душно и тесно, и все желающие стоять на двух ногах, а не на одной, наступали друг другу на пятки.
– Где Наталья Владимировна? – услышала я вдруг громогласный голос Ивана Фёдоровича, нашего технического директора. Иван Фёдорович – начальник над всеми техническими службами издательства – то есть, над редакцией, вёрсткой, художниками, дизайнерами, корректорами и производственным отделом – и один из немногих приличных людей среди нашего руководства.
– Я здесь, Иван Фёдорович! – я даже подпрыгнула – мой маленький рост не позволял ему разглядеть меня в этой дикой толпе.
– Идите сюда, – махнул мне Иван Фёдорович. Когда я подошла, он сказал:
– Должен же кто-то помочь мне в общении с этим новым главным редактором... Я только знаю, что его зовут Максим Петрович.
– А откуда он?
– Его наш генеральный перетащил из издательства «Ямб».
Я подняла брови. «Ямб» – издательский монстр, выпускающий сорок процентов всей литературы в стране. Издание книг, книжечек и брошюрок поставлено там на широкую ногу – то есть, на конвейер. Наша «Радуга» хоть и входила в пятёрку крупнейших издательств России, но всё-таки по количеству издаваемых книг с «Ямбом» даже рядом не стояла.
– Тише, тише! – вдруг закричал кто-то. Народ постепенно замолкал. И вот, наконец, вошёл генеральный вместе с незнакомым мужчиной.
– Прошу любить и жаловать, – сказал генеральный. – Максим Петрович Громов, наш новый главный редактор.
– Здравствуйте, – грянули несколько сотен голосов. Я посмотрела на Громова. Лицо у него было приятное, короткие тёмно-русые волосы, глаза светлые – то ли серые, то ли голубые. Он улыбнулся, и на одной его щеке появилась ямочка.
Дальше начался какой-то хаос. Говорил сначала генеральный – какой-то бред о наших целях и задачах, – потом заставили выступить Ивана Фёдоровича, затем болтала Марина Ивановна, директор по маркетингу, и наконец предоставили слово Громову.
К тому времени вид у него был уже немного уставший.
– Не буду вас томить долгими речами, – сказал он, – и надеюсь, что оправдаю все ожидания.
После небольшой паузы – наверное, все думали, что он тоже будет говорить длинную речь, – Иван Фёдорович вдруг воскликнул:
– Позвольте представить вам, Максим Петрович, Наталью Владимировну Зотову, вашего личного помощника! – Иван Фёдорович так толкнул меня в спину, что я чуть не упала. – Наталья Владимировна, скажите и вы что-нибудь!
Все рассмеялись. Я посмотрела на Громова. Он с интересом глядел на меня.
– Ну что ж, я только хотела бы пожелать Максиму Петровичу успехов на новом месте. А ещё поздравить всех женщин с восьмым марта и выразить надежду, что пока они на работе, их мужья приготовят замечательный ужин и вымоют всю посуду, – закончила я вкрадчивым тоном.
Раздался взрыв хохота, а потом аплодисменты женской половины нашего коллектива. Краем глаза я увидела, как скривилась Марина Ивановна – с самого начала она меня терпеть не могла.
– Да, прошу прощения! – засмеялся Громов. – Сегодня всё-таки праздник, поэтому, я думаю, после этого приветствия мы можем отпустить всех домой, верно ведь?
– Да, верно, – кивнул генеральный, и ликующая толпа помчалась к выходу. Я направилась вместе со всеми, но вдруг почувствовала, что кто-то взял меня под локоть.
– Простите, Наталья Владимировна, – обернувшись, я увидела лицо Громова. – Я вас ненадолго задержу...
– Сколько угодно, – улыбнулась я.
В начале Громов попросил показать его рабочее место. Когда мы спустились вниз и вошли в кабинет, Светочка как раз убегала.
– Ты идёшь, Наташ? – спросила она.
– Нет, я чуть-чуть задержусь, ты беги, – сказала я.
Как только Светочка ушла, Громов повернулся ко мне. В его глазах я вдруг заметила сталь.
– Простите меня, Наталья Владимировна, но я бы хотел сразу расставить все точки над «и». Не успел я зайти в это здание, как на меня обрушились слухи о вашей связи с Михаилом Юрьевичем.
Меньше всего я ожидала таких слов. Я подняла на него удивлённые глаза.
– И я хотел спросить вас о достоверности этих слухов. Дело в том, что я не терплю никаких связей на работе...
Я почувствовала, как во мне вспыхивает ярость. Давно уже я так не злилась.
– Максим Петрович, – как только я заговорила, то сама почувствовала, сколько злости в моём голосе, – даже если бы я спала с Михаилом Юрьевичем, вы могли бы сначала оценить качество моей работы, а не поспешно прислушиваться к глупым сплетням Марины Ивановны. Я не желаю отвечать на этот вопрос. Вы можете увольнять меня хоть сейчас.
– Я не собираюсь вас увольнять. Я просто подумал...
– Честно говоря, мне безразлично, что вы подумали. Всего хорошего.
Я схватила свою сумку и пальто и вышла из комнаты. Я уже успела решить, что это наверняка будет мой последний рабочий день – всё-таки хамить начальству нельзя ни при каких условиях – но через несколько мгновений меня догнал Громов.
– Наталья Владимировна, вы меня не так поняли... На прошлой работе меня просто осаждали секретарши, а я этого очень не люблю – работа должна оставаться работой... Я не хотел вас обидеть...
Я остановилась и посмотрела Громову в лицо.
– Я любила его, – сказала я громко. Максим Петрович вздрогнул. – Я любила его, как отца. Я могу прокричать это на всё издательство, но боюсь, что часть нашего коллектива уже поставила на меня совсем другое клеймо. А теперь, пожалуйста, я бы хотела пойти домой.
– Да-да, конечно... Извините...
– Ничего страшного.
«Ох, Михаил Юрьевич, – подумала я, выходя из здания, – что же теперь будет с вашей девочкой?..»
Когда я открыла входную дверь своей квартиры, Алиса встретила меня громким мяуканьем.
– Да-а-а, Алис, – вздохнула я, разуваясь и проходя на кухню. – Всё это напоминает мне какой-то паршивый любовный роман.
Алиса громко мяукнула, требуя еду. И только я наложила ей полную миску корма, в дверь позвонили.
На пороге стоял молодой человек с огромным букетом белых роз. Меня сразу замутило – точно такой же букет был на похоронах моих родителей.
– Наталья Зотова? Это для вас, – он улыбнулся и протянул мне букет.
– А от кого?
– Там в карточке должно быть написано!
Я захлопнула дверь и заглянула в карточку.
«Наталья Владимировна!
Ещё раз прошу прощения. Я совершил большую ошибку. И мне бы не хотелось, чтобы этот случай отразился на наших рабочих отношениях.
С 8 марта Вас!
Максим Громов
P.S. Ваш адрес я узнал в отделе кадров».
Я вздохнула. Этот человек меня плохо знал. Я совершенно на него не сердилась, меня гораздо больше заботили эти дурацкие слухи и то, что последует теперь за ними. Кроме того, я не любила цветы. Эта фобия пришла ко мне три года назад, и с тех пор я никак не могла от неё отделаться.
Именно поэтому я выставила розы на лестничную площадку, прикрепив к ним листок из блокнота с надписью «Берите, кто хотите». Потом убралась, приняла ванну, поела и легла спать.
Ничего особенного, правда ведь? 8 Марта теряет смысл, когда нет мамы, которой можно сказать, как ты её любишь.
Я проснулась от звонка мобильного телефона. На часах было четыре утра. Даже Бобик с Алисой ещё спали.
Звонок был от Антона.
– Послушай, – сказала я, сняв трубку, – ты совсем с ума сошел? Сейчас ведь четыре утра.
– Ох, прости меня, Наташ! – его голос звучал так, словно он находился в соседней комнате. – Я сейчас не в Москве и немного запутался, сколько у вас там должно быть времени...
– Понятно. Способностями в математике ты никогда не отличался.
– Ну ладно тебе, ладно, – засмеялся Антон. – Я приезжаю завтра. По вашему времени – в двенадцать дня. Примешь меня в гости на неделю?
– Ты не шутишь? Конечно.
Положив трубку, я рухнула на подушку. Как же приятно было услышать его голос. На самом деле, после родителей и Михаила Юрьевича у меня было только два родных человека. Антон и Аня. Два «А», как я звала их.