Нам часто говорят, что Православию и России нужно успеть вскочить в последний вагон уходящего поезда современной цивилизации. А все ли знают, куда он идет? Похоже, что сами машинисты теряются в ответе на этот вопрос. Многие мудрые люди – экономисты, политологи, философы – между тем утверждают, что он несется в пропасть…
Между прочим, в одном из хадисов со ссылкой на Мохаммеда говорится: «Судный час не наступит до тех пор, пока не ускорится время. Год будет подобен месяцу, месяц будет подобен неделе, неделя будет подобна дню, день будет подобен часу, а час будет подобен времени тления головни». Очень похоже на современное сжатие времени, от которого многие в буквальном смысле сходят с ума.
На одном ток-шоу мне нужно было дискутировать с академиком Виталием Гинзбургом, известным убежденным атеистом. Дело было в Великий Пяток. После службы в приходском доме я спросил собратий: «Что бы мне такое ему сказать?» Ответ одного батюшки был неожиданным и простым: «А подарите ему пасхальное яйцо!» Тут же был найден соответствующий фарфоровый сувенир с изображением храма, который я и преподнес академику в прямом эфире после жаркой и не всегда вежливой дискуссии. Выходя из студии, академик, опираясь одной рукой на палку, второй бережно и даже как-то возвышенно нес символ чуждой ему религии… Потом, правда, положил его в карман плаща, где оно при одевании и разбилось.
Слово «Бог» у нас все-таки стали писать с прописной буквы. За редкими исключениями. Слово «Церковь» тоже постепенно начинают так писать. Правда, некоторые редакторы до последнего стоят на том, что это «не по правилам». Хотя эпоху «просвещения» обязательно почитают большой буквой. Не слово «эпоха», как было бы правильнее, а именно слово «просвещение». Ну, тогда пишите и так: «времена Инквизиции».
В речах, документах, статьях у нас постоянно употребляют слово «конфессии» – «российские», «религиозные» и так далее. Походя путают его со словами «концессии», «концепции». Появился даже термин «конфессиональная политика». Но ведь «конфессия» – это слово, которое совершенно некорректно относить к разным религиям – исламу, иудаизму, буддизму. В западных языках, откуда к нам пришел этот термин, он употребляется как внутрихристианский. В любом из них «межконфессиональный диалог» – это диалог христиан, а диалог более широкий называется межрелигиозным. Наверное, нашим чиновникам и журналистам нужно наконец забыть советский новояз. В самом деле, говорить обо всех наличествующих в России религиозных общинах как о конфессиях не более правильно, чем называть их, например, мазхабами – направлениями ислама. «Мазхабная политика» – странно ведь звучит, да?
Еще одна распространенная ошибка – писать «Русская Православная Церковь Московского Патриархата». То же самое, что «Россия Российской Федерации». Ведь в Уставе нашей Церкви ясно сказано, что названия «Русская Православная Церковь» и «Московский Патриархат» – взаимозаменяющие. Есть, конечно, люди, считающие, что Русских Православных Церквей у нас якобы несколько. Ну пусть тогда хотя бы одно из названий в скобки ставят…
Нередко употребляют и аббревиатуру «РПЦ» – даже в церковном обороте. А между прочим, Святейший Патриарх еще в начале девяностых обращался к светским журналистам, прося избавить нас от этого сокращения, от которого так веет советчиной…
Владимир Легойда как-то сказал, что традиционализм отличается от консерватизма тем, что традиция объединяет прошлое, настоящее и будущее. Действительно, она всегда обновляется, ведь традиция – в буквальном переводе «предание» – означает передачу опыта все новым и новым людям с их особенностями и с их новым опытом, обогащающим живую традицию. Она продлевается от родителей к детям, от бабушек и дедушек к внукам, от учителей к ученикам, от святых отцов – к нам, сегодняшним христианам, и к нашим потомкам. «Механический» консерватизм, то есть закрепление прошлого, как раз прерывает цепь традиции, останавливаясь лишь на одном ее звене. Настоящая же традиция никогда не статична, никогда не мертвенна. Ее невозможно положить на музейную полку, как бы этого ни хотелось тем, кто говорит о Православии только в категориях «исторического наследия».
Культ свободы очень развит в современном мире. Все – от политических доктрин до рекламы и мультиков – пропагандирует свободу как безусловное благо. Но знает ли человек, когда он по-настоящему свободен? Мало того, не является ли навязчивое стремление к «освобождению» как раз симптомом внутренней несвободы? Человек освободился от власти традиционных ценностей – семейных, национальных, религиозных – и стал рабом психоаналитиков, к которым он бежит от своих душевных проблем. Общество «эмансипировалось» от Церкви, морали, самоконтроля, поверило в прогресс и вечное счастье – и в мире происходит небывалое число кровопролитных войн.
Посмотрите на современника. Он замучен и измотан миллионом дел, он каждый день с утра до вечера гонится за деньгами и карьерой, он скован массой социальных условностей – и это «самая свободная личность в истории»?! Посмотрите на наш мир, в котором все больше вещей, «непроизносимых публично». Человек, избравший не «свободу для», а «свободу от», обязательно окажется рабом. Сначала – рабом самого себя, а потом – рабом таких же, как он, несчастных и мятущихся людей, которые не могут не построить тоталитаризма, спрятавшись в нем от своей совести.
Между прочим, безбожное общество всегда рано или поздно становится тоталитарным. Оно не способно позволить действовать Господу, оставить главные или хоть какие-то вопросы на Его волю. Оно стремится все регламентировать, вплоть до длины шпрот в банке, как нынешний Европейский Союз. Сегодня заботятся о том, как бы кто не сказал лишнего, например, о гомосексуалистах или нацменьшинствах. Завтра – через «образование» – попробуют контролировать мысли. В итоге я не думаю, что мы будем более счастливы, чем люди «мрачного» Средневековья. Те, по крайней мере, помнили: все волнения мира сего, все его дела и законы не абсолютны. А только понимание этого дает настоящую свободу.
Вертикаль
Христианин всегда должен быть странником. Длительные остановки на пути, «домашний» застой, бытовая короста – это не для нас. Церковь призвана быть кораблем – плывущим, не останавливаясь, через бурные воды мира сего к берегу Царства Небесного. Невозможно примирить христианство и Церковь с житейской стагнацией, посадить ее на мирскую мель. Мы всегда в движении, всегда поверх волн, ибо не имеем здесь постоянного града, но ищем будущего (Евр. 13: 14). И в то же время мы не должны суетиться, превращаясь из паломников, идущих к вечной святыне, в бегающих взад-вперед искателей мирских выгод и удовольствий. Ведь мы странствуем здесь, но твердо знаем, где наш Отчий дом. Именно потому, что идем к нему, мы и не нуждаемся в земных дворцах и крепостях.
Разных людей Господь ведет к Себе по-разному. Кого-то – через книги и размышления, кого-то – через общение с другими, кого-то – через «внезапное», совершенно иррациональное обретение сердечной, искренней веры. Такой, какая была у святых жен-мироносиц. В те тяжелые дни, когда Тело Христа лежало во гробе, когда апостолы сомневались и прятались, женщины пошли к месту Его захоронения, никого не боясь и ни на что не оглядываясь. Им первым было дано узнать о Воскресении Христовом. И они тотчас же – посмотрите! – со страхом и радостью великою побежали (Мф. 28: 8), чтобы передать апостолам радостную весть. И их «страх» – священное благоговение – не имел ничего общего со страхом человеческим, который многих учеников Христа заставлял сидеть дома, дабы не попадаться лишний раз на глаза римским властям и иудейским начальникам. Лучшие из «книжных» или «социальных» христиан – из тех, кто пришел к Богу через раздумья и сомнения, – удостаиваются, иногда уже к концу жизни, такой сердечной веры. Веры, столь естественной для простых, неграмотных женщин, окружавших Спасителя, и для многих наших сестер во Христе – порой незаметных, но всецело преданных Господу и Церкви Его.
На пути ко Христу мы должны помогать друг другу. Даже если поступать так порой непросто. Ведь кто-то по этому пути бежит, кто-то ковыляет. Кто-то идет всегда прямо, кто-то останавливается, петляет, а то и сходит на время с дистанции. Но если мы – Церковь, то задача христианина – не прийти первым к финишу, чтобы получить медаль, а привести с собою как можно больше других. Даже если придется нести кого-то на себе. Или все время возвращаться назад, чтобы найти заблудившихся и осветить для них дорогу.
Дерзайте; Аз есмь, не бойтеся (см. Мф. 14, 27)! Какие прекрасные слова… И они – о вере. Именно этими словами Господь взывает к апостолам, которые видят Его идущим по воде. И именно в ответ на эти слова Петр бросается к Нему, пытаясь тоже идти по волнам. И тонет, и слышит от Христа: Маловерный! зачем ты усомнился? (Мф. 14: 31). Нам не нужно бояться верить, не нужно глядеть со страхом в пучину житейского моря, думая: хватит ли веры, не утонем ли? Нужно идти ко Христу, зная: Он поддержит, Он даст веру, любовь, силы, дерзновение. Мы не двигаем словом горы и не ходим по волнам. Но просить об этом надо. И тогда расступятся воды уныния, отойдут в сторону земные твердыни – самые высокие и мощные. Ведь Спаситель Сам сказал: «Дерзайте, Аз есмь, не бойтеся»!
Мы почитаем Крест Христов, который Господь из орудия позорной казни превратил в чудодейственный знак победы над смертью, знак свободы, славы и самой жизни. Точно так же Он обращает нам на пользу многое из того, чего так боится мирской человек. Болезни укрепляют нас духовно. Страдания побуждают к живоносному покаянию и исправлению. Социальные катаклизмы заставляют задуматься о смысле бытия и переменить свою жизнь. Гонения на веру привели к победе Церкви, очистив ее и укрепив мученическим подвигом.