В пятницу, в начале третьего Яловский по автоматике набрал Богдановск, номер завода резиновых изделий:
— Лев Иванович? Добрый день. Это Яловский…
— Здравствуйте, Альберт Андреевич. Слушаю вас.
— Во вторник утром к вам уехала Елена Павловна…
— Да, она была у меня. И во вторник, и в среду. А что случилось?
— Сегодня пятница, а она еще не вернулась.
— Как так?! Мы решили с нею все дела, даже поругаться успели. В среду утром я поехал в райисполком. У переезда, когда подняли шлагбаум и пошел встречный поток, я мельком увидел ее в какой-то машине, решил, что отбывает домой…
— Не понимаю, куда она могла поехать!
— Странно, шлагбаум на выезде из Богдановска…
— Да… Извините, Лев Иванович, что потревожил.
— Бога ради. Всего доброго…
В конце рабочего дня Яловский снова справился у Светы, не объявился ли Назаркевич. Но Света сказала, что в лаборатории он не появлялся, дома телефон не отвечал…
Третий год Яловский строил нечто похожее на дачу. Тянулось это лениво: то не было денег, то стройматериалов, да и времени порой не хватало. Все же он старался с пятницы вечером выбраться туда на два дня, чтоб, как говорил, «поковыряться». Так и в этот раз. Но уже сложив сумки, приготовленные женой, в багажник «Москвича», позвонил домой Кубраковой, но никто не снял трубку…
Яловский не знал, что сразу же после разговора с ним директор завода резиновых изделий позвонил в районную гостиницу:
— Здравствуйте, это Омелян. В понедельник я заказывал на вторник на сутки номер… На фамилию Кубраковой. Елена Павловна… Посмотрите, пожалуйста… Я подожду… Да… Когда? Утром в среду? Рассчиталась в семь утра?.. Понятно. Спасибо…
Положив трубку, он пожал плечами, подумал: «Чудеса… В среду в восемь утра была у меня. Просидели до половины девятого. В девять я уже видел ее у шлагбаума на выезде из города… Сегодня пятница. Яловский говорит, что она не прибыла… Может автоавария какая?..» — он тут же набрал номер замначальника райотдела милиции.
— Здравствуйте, Ярослав Петрович. Это Омелян… Вопрос у меня к тебе; в среду никаких дорожных ЧП не произошло?.. Нет, таких, чтоб пострадавшую в больницу отвезли?.. Да, женщина… Ну, слава Богу. Извини за беспокойство…
7
Вокруг Богдановска садово-огородные участки. В апреле отшелестели теплые дожди. Все пошло в рост. Только поспевай от дерева к дереву, от куста к кусту, срезай сушь, окучивай. В это жаркое июньское воскресенье райцентр словно вымер, дачное поветрие выдуло жителей туда, где земля пахнет землей, а ветром приносит не бензиновую вонь, а запахи неказистых полевых цветов. Там, где река крутой дугой углубилась в песчаный пятачок, затеяли какую-то потеху босоногие голоспинные мальчишки. Весной и в начале лета к густой, повисшей над водой осоке сильное стрежневое течение сносило опасные водовороты, в них крутились согнанные половодьем с верховья вымытые прибрежные кусты, коряги, иногда доски и дощечки, комки старых птичьих гнезд, строительный и бытовой мусор. Несмотря на грязную здесь воду, мальчишки часто подплывали к этому месту, тут всегда можно было выловить полезное в детских забавах: старый скат (его хорошо поджечь, здорово горит), кусок пенопласта, цветные разбитые стекла с задних световых сигналов автомобиля и еще всякую всячину, какую человек выплевывает из своего жилища.
Трое мальчишек нырнули, чтоб добраться к коряге, принесенной течением вчера под вечер, и проверить, не прибыло ли с ней чего-нибудь интересного. Вынырнув в центре мутной пузырившейся пены, отфыркавшись, они огляделись, и вдруг начали истошно кричать, разбрызгивая суматошными взмахами воду, рванули к берегу, где их ждали загоравшие на песке приятели. Едва добрались, задыхаясь, зашумели:
— Там утопленница!..
— Какая-то тетка!..
— Вся синяя!..
— Одетая!..
Похватав одежонку, ватага помчалась вверх по косогору к огородам, к дачкам.
Через полчаса весть об утонувшей женщине облетела округу. Прибежали взрослые, откуда-то пригнали моторку. Труп, зацепившийся за корягу, вытащили на берег. Тут же какого-то владельца мотороллера послали на центральную усадьбу совхоза звонить в Богдановскую милицию. Выслушав и кое-что уточнив, дежурный сообщил начальнику райотдела домой; тот связался со своим замом по оперработе, затем позвонил директору завода резиновых изделий Омеляну, вспомнив, что он интересовался какой-то женщиной, не попала ли она в дорожную аварию, дал знать прокурору района…
Когда прибыли на место, народ все еще толпился вокруг утопленницы, перешептывались, пытаясь узнать, кто она. Примчался со своего огорода Омелян, к нему тут же бросился человек в майке, в спортивных брюках, руки перепачканы землей — зам главного технолога завода:
— Лев Иванович! Да ведь это Кубракова!.. Она была у меня в среду!
— Вижу, что она. Не кричите… Надо же… Яловский беспокоился… Я еду домой звонить ему…
В квартире Яловского трубку сняла теща:
— Нет… Он на даче… Вернется вечером.
— А телефон там есть?
— В дежурке у сторожа. Но звонить туда трудно, это через коммутатор железной дороги.
— Попытайтесь, пожалуйста, связаться с Альбертом Андреевичем. Это очень важно. Скажите звонил Омелян из Богдановска, передайте: что случилось несчастье с Кубраковой.
— С Еленой Павловной?! Что с ней?
— Утонула.
— О господи! Я постараюсь разыскать Альберта…
8
О происшедшем я, разумеется, ничего не знал да и не мог знать: в то время для меня еще не существовали ни Кубракова, ни Яловский, ни Омелян, ни другие лица, познакомлюсь я с ними значительно позже, читая материалы следствия, как адвокат. Пока что я был занят своими хлопотами: сидел в процессе, судил трех рэкетиров, защитников одного из них был я.
Обычно я приходил минут за тридцать-сорок до начала судебного заседания. В этом старом высоком доме мне были знакомы каждая выемка на белых мраморных ступенях, каждая вмятина на медных трубчатых перилах, я знал, с каким звуком и на каком этаже останавливается скрипучая деревянная кабина лифта. На трех этажах размещалась областная прокуратура, на последнем — областной суд. Более четверти века я входил в это здание ежедневно, ступив на его порог рядовым следователем, а покинул прокурором следственного управления… Внизу из холла вела дверь в зал судебных заседаний.
Стоя у входа в это грустное здание, я докуривал сигарету, когда из-за угла вывернул Миня Щерба — Михаил Михайлович Щерба, прокурор следственного управления и зональный, мой ровесник, с которым я проработал буквально рядом много лет; наши кабинеты разделяла стена. Нас связывали добрые отношения в давние времена, сохранились они и в нынешние, хотя виделись мы теперь очень редко. Пока он приближался, я разглядывал его. Стал еще грузнее, оттого и косолапость заметней, все так же — в курточке из перкаля, сорочка без галстука, лысина.
— Здравствуй, адвокат, — протянул он пухлую короткопалую руку. — К нам пришел?
— Нет, в процессе сижу.
— Кого будешь спасать?
— Рэкетиры.
— Модная нынче профессия… Смотришь на мою лысину? Увы, волос не прибавилось.
— А ты чем занят? — спросил я, хотя отлично знал по собственному опыту, сколько дел у него может быть в производстве.
— Всем понемногу, — ответил Миня. — Здоровье-то как? Сто граммов еще принимаешь?
— По большим праздникам коньячка еще могу. Символически.
— И то слава Богу…
В это время подъехал автобусик криминалистической лаборатории. Из него вышли двое: новый прокурор-криминалист Адам Генрихович Войцеховский, я с ним был мало знаком, и следователь Виктор Скорик, недавно перешедший в областную прокуратуру из городской, которого я знал получше. Скорик неплохой следователь, но несколько тороплив, может вскружило голову, что молод, а уже в прокуратуре области. Он хорошо и модно одевался, от него пахло приятными импортными духами или лосьоном, всегда гладко выбрит и хорошо причесан. Но сейчас он выглядел помятым, глаза воспалены, темная щетинка обметала лицо. Я понял: была бессонная ночь, работа, видимо, выезжали на происшествие. Как все это знакомо!..
Прибывшие поздоровались и тут же попрощались со мною; уходя, Щерба бросил мне для приличия:
— Заходи…
Минут через пять подкатил «воронок», выскочили солдаты, распахнули дверь, выпуская подсудимых: серые лица, неопрятная казенная одежда, грязные руки — за спиной. Один из них, низенький крепыш с шишковатой обстриженной головой — мой подзащитный. Ему двадцать семь лет, первая судимость, неглуп, со мной очень вежлив, избегает жаргонных словечек, учился в лесотехническом, но бросил. Рэкетом занимается три года. Все банально: он и два его подельника плотно присосались к кооператорам и «доили» их постоянно. Те безропотно платили. Это спокойно могло продолжаться и год, и два, и пять лет. Погорели же на азербайджанцах. Любопытным был разговор с ним в следственном изоляторе незадолго до суда.
«Вы постоянно взимали с одних и тех же кооперативов — „У самовара“, „Микротрон“, „Детский сапожок“ и „Элегант“. Больше вы никого не трогали. Так?» — спросил я.
«Никого. Нам было достаточно».
«Но последний год вы оставили их в покое. В чем дело? Почему вдруг переключились на этих трех азербайджанцев, торговавших фруктами и овощами?»
«Мы поняли, что вместе с государством можем кооперативы разорить. Государство налогами, ну а мы… С кого же тогда будем получать, если они рухнут? И приняли решение: год не трогать. Пусть встанут на ноги».
«Но вы же могли переключиться на другие кооперативы?»
«Нет. Это нельзя. У нас есть свои законы. Это государство подтирается своими же законами… Но бабки были нужны, тут и подвернулись эти трое бакинцев. Мы их заприметили давно, они уже несколько лет возили на привокзальный рынок весной раннюю капусту, помидоры, летом виноград, баклажаны, осенью и зимой гранаты, лимоны. Договорились: мы им гарантируем через директора рынка одно и то же постоянное выгодное место, а они за это — определенный процент с выручки. Последний раз вышло недоразумение: они почему-то заупрямились. Все заварил четвертый, их дружок, только