Возможно, это простая помощь. Ничего более.
Она сидела на диване, когда он пришел, она ждала вечера – своего конца. Пыталась быть сильной, пыталась скрывать свою печаль – на него, когда вошел, взглянула с тревогой, быстро отвела глаза. Для нее Эст в первую очередь Комиссионер. В последнюю тоже.
Она не готовила на кухне, хотя в холодильнике были продукты, не читала, не смотрела телевизор. Люди, стоящие на краю, теряют интерес к бытовым вещам.
– Как ты?
Даже в его вопросе она пока видела приказ отвечать – тень Бо еще висела на задворках сознания. Эст вытравит ее оттуда, если она позволит. Ему нравилось думать об этом, о процессе «восстановления», о долгих днях, проведенных вместе, даже если прогресс будет скромным и постепенным. И он отпустит ее, как только она излечится.
– Нормально.
Что еще она могла ответить?
И нет, она не завтракала, даже к воде не притрагивалась – нервы.
– Ты ведь не хочешь уходить, так?
Он стоял, опершись спиной на раму высокого окна – от потолка до пола. Наверное, он кажется ей жестким, отдаленным, иным. Особенно с этим давящим взглядом.
– Н-н-не хочу… – Молчала долго, прежде чем спросить: – Разве у меня есть выбор?
– Есть, – ответил Эст и впервые почувствовал, что ему стало душно. – Я хочу предложить тебе кое-что.
– Что?
Теперь паузу до последнего держал он.
– Ты можешь остаться… со мной.
«Как… это?»
Она не вымолвила этого вслух, лишь распахнулись от удивления глаза.
– Остаться… с вами? – почему-то хриплым сделался ее голос. – Как… ваша… женщина?
«Женщина». Ему хотелось усмехнуться. Женщина – это громко сказано. Это в случае, если простая помощь случайно перерастет в чувства, если вдруг созреет в ней желание стать частью его семьи, если придет осознанность, что именно все это означает. Не факт, что у Дрейка Дамиен-Ферно осталась трансформирующая сыворотка, однако все они начали присматриваться к девушкам после того, как у Начальника, а после и у заместителя, появились вторые половины. Человеческие женщины.
Нет, Стейн не загадывал так далеко. Не потому, что не хотел, но потому, что рационально оценивал шансы, однако Эбби вдруг спросила:
– А… вы можете… меня защитить?
Эст усмехнулся. Спросил:
– Кто я?
Спросил тяжело даже для самого себя; Кэндис съежилась от невидимого пресса.
– Вы представитель Комиссии, – отозвалась тихо, как на уроке.
«Отличница. Садись».
– Смогу ли я защитить? Наверное, даже слишком.
Если она понимает, о чем речь. Но она, как ни странно, понимала. И нет, он не успел ей ничего пояснить в ответ на вопрос «Как ваша женщина?», а Эбби взглянула на него иначе, как прозрела. И ответила:
– Да. Я хочу.
Стейн на секунду опешил.
– Хочешь…
Она перебила:
– Да, хочу остаться с вами, как ваша женщина.
Он чувствовал странное. Нечто жаркое, непривычное, и еще то, что выходит из берегов. Начинает переставать вмещаться в себя самого – пробила вдруг брешь эмоциональность.
Конечно, у нее стресс, просто синдром благодарности спасителю. Хотя по глазам и не скажешь.
– Возможно, ты никогда не сможешь меня коснуться. Или переспать со мной, пусть тебе пока это неважно.
«Но когда-нибудь».
Для чего он это поясняет? Ведь, по сути, он для нее просто перевалочная база, пункт неотложной помощи, потому что решил стать им сам. И думал, что она откажется. Чего он не ожидал совсем, так это удивительной решимости в ее глазах.
– Неважно.
– А если сможешь, то навсегда этим закроешь себе путь к другим мужчинам.
– Я согласна.
Его вело. У него впервые куда-то исчезла логика – ее будто стерли. Осталось ровное пространство внутри, идеально гладкое, как море.
А Эбби подошла снова. Близко. Уткнулась лбом в его грудь, как доверчивый котенок. И еще… как женщина, ищущая поддержку в своем мужчине. Стейн расширялся, ему казалось, он стал шире этого дома, шире целого района.
«Процент ее желания жить?» – запросил он систему.
И с закрытыми глазами наблюдал то, чего быть не могло – цифры менялись на ходу.
«Двенадцать… Пятнадцать… Двадцать один…»
Граница выше двадцати – и «Деструкто» можно отменять.
– Дай мне свою бумагу…
Эбби отстранилась от него, и то место, куда только что упирался ее лоб, накрыло холодом.
– Эту? – На свет появился мятый лист с печатью.
– Да.
Он порвал его на части.
– Что… вы…
– «Ты».
– Что?
– «Ты». Кажется, мы обсуждаем такие вопросы, когда на «вы» уже не положено.
У нее красивые глаза – жизнь в них вливалась не только на цифрах.
– Ты… порвал ее. Бумагу.
– Да, потому что она больше не действует.
Они смотрели друг на друга долго. Человек и представитель Комиссии.
Если у Дрейка получилось, у Джона… Да, еще не любовь, перед ним появилась первая ступень лестницы возможностей, ведущая к чувствам. В будущем. Если получится.
– Стейн, – представился он девчонке в мятой блузке.
Вечером он затянет шрамы на ее коже – будет не больно.
– Эбби, – ему шепнули в ответ.
– Будем знакомы, Эбби.
Пока рано говорить «добро пожаловать домой», пока рано говорить, что угодно, поэтому он промолчал. Добавил спустя несколько секунд:
– Я должен съездить на работу. Будь здесь, когда я вернусь.
Она, не отрывая от него взгляда – взгляда, который смотрел ему в самую душу, – кивнула.
* * *
Ему требовался отдел Исполнения Наказаний. Требовалось удостовериться, что предписание не будет исполнено, что статус «объекта» изменился. И сделать это Эст желал лично. Он объяснит им, почему изменились условия, объяснит то, во что пока мало верит сам.
Пришлось заехать сначала к себе, поговорить с заместителем.
– Сегодня не приду, – он был краток.
– Хорошо. – Его кресло пока занимал Эвери Кантон-Дес. – Я прочитал, что вчера к нам заходила девушка?
Ну да, уведомления хранились на экране после посещения двое суток.
– Заходила.
– Перешла?
«Или умерла»? После визита к ним человек был либо «1», либо «0», где «1», соответственно, «жив».
– Передумала.
– Передумала Переходить?
– Да.
– Каким образом?
– Я переубедил.
– Ты?
Стейн не стал ничего пояснять. Пусть Эвери домысливает.
Очень яркие серые стены, глубинное объемное восприятие – Эст шагал по знакомому коридору и видел его впервые. Все видел иначе – оборудование, перегородки, мебель; из него впервые изливалось наружу вполне ощутимое тепло, почти жар.
Конец
Глава 1
Залитые солнечным светом стены кабинета очень контрастировали с тем, что я видела в воображении и испытывала в собственном теле – чужие чувства.
Она с детства ненавидела воду. Еще с тех пор, как упала со скользкого берега в пруд и едва не захлебнулась. Теперь ее голова находилась в емкости с холодной водой (в тазу?), держала за шею в попытке не то утопить, не то «научить» чья-то жесткая рука. Сознание меркло в панике – лишь бы не сделать вдох, не захлебнуться. Удары сердца гулко отдаются в ушах, уже не удары – похоронный марш гигантских барабанов. Последние секунды; кажется, из орбит под закрытыми веками лезут глаза, и уже почти стерлась грань между тем, где заканчивается жизнь и начинается смерть…
Теперь Дрейк это часто практиковал – прямую трансляцию. Вместо того чтобы многословно объяснять исходные данные, он попросту виртуально помещал мой разум в чужое тело и позволял взглянуть на сторонний опыт изнутри. В данном случае стрессовый.
– Она умерла?
– Нам это не важно.
Оставаясь Бернардой, я все еще ощущала себя той женщиной, которую топили. В каком мире это происходило, зачем? За что? Все еще чувствовала неумолимые пальцы на собственной шее и дрянную воду, которую «терпеть не могла». И временно не разберешь, где свои чувства, где чужие.
– Тебе нужно понять, – вещал тем временем от доски Дрейк – вел урок, – что в стрессовой ситуации нужно в первую очередь остаться сторонним наблюдателем. Не поддаваться чувствам, потому как они помещают тебя в «картину», «киноленту», откуда управлять ситуацией невозможно. Потому что ты становишься актером, участником фильма. Ты начинаешь верить в него. Управляет же всем режиссер. Так вот, на месте этой женщины, куда бы ты сразу предпочла сместиться, в какой вариант?
Я полагала, что женщина должна была действовать. Например, огреть державшего ее за шею мужчину вазой по голове или же воткнуть ему ножницы в бедро. Но Дрейк говорил не об этом, он уже какое-то время учил меня смещаться не физически, то есть не телепортировать собственное тело за пределы зоны опасности, но телепортировать саму опасность. То есть смещать кадры текущей реальности. Причем быстро.
Я же смотрела на Учителя в серебристой форме и понимала, что не хочу становиться этой женщиной – мне было слишком хорошо жить. На дворе поздняя весна, почти лето; передо мной красивый мужчина в форме, и чужие панические мурашки растворялись –мол, все верно, мы пойдем, ибо мы не из этой реальности.
Когда-то я полагала, что связь между двумя людьми, которые давно вместе, постепенно меркнет. Что ее нужно «подогревать», освежать, или как это называется? С Дрейком было иначе: с ним «связь» крепла сама, новизна чувств не угасала, сохранялись и желания, и острота восприятия ощущений. Не чудеса, норма. В его случае точно. И потому я, откинувшись на спинку стула, охотно теряла лоскуты воображаемой картины – чужое женское тело, таз, давление на шею, – как остатки сна поутру.
Куда интереснее мне был тот, кто стоял напротив.
– Я не дождался твоего ответа, Ди. А ведь это важно.
Важно. Но он сам говорил, что времени нет, что «я все всегда успею». И сейчас я хотела посвятить это самое время любованию его ладной фигурой, плечами, линией подбородка. Зачем мы отправились в Реактор так рано? Могли бы позавтракать дома, занятие провести на пару часов позже.