печенье, но именно на изюм в шоколаде Николь смотрела тяжело, неотступно, пристально. В душе он посмеивался над ее муками и все ждал, когда же она запустит руку в вазу и, наконец, как следует проникнется духом Рождества. А она все держалась, хотя, кажется, ее магнитом тянуло к этому изюму.
Когда дело дошло до рождественских гимнов, он увидел, что ее глаза затуманились, хоть она и улыбалась. А потом и вовсе незаметно выскользнула из дома на веранду. Дети были с бабушкой и тетей и поэтому не заметили ее побега. Никто, кроме него, не заметил. Кейд стиснул зубы, досчитал до десяти — как раз десять дней оставалось до Рождества, — а потом последовал за нею в темноту ночи.
Николь, ухватившись за перила, смотрела на звездное небо и поражалась, что такая красота вообще существует в реальности. На эту сторону веранды не доходил свет из окон и дверей, а пение доносилось едва слышно, и оттого, казалось, звезд было еще больше и светили они еще ярче.
И тут шестое чувство подсказало ей: Кейд… Волнение, которого она совсем не желала испытывать, охватило ее. Она не стала оборачиваться:
— Вы должны быть сейчас со своей семьей.
— Точно так же, как и вы.
Она повернулась к нему:
— Но это же не моя семья, Кейд. Кроме того, Элле и Холли нужно дать возможность пообщаться с бабушкой, тетей и братьями, так чтобы я не мешала. И не беспокойтесь, я слежу за временем — мы вовремя пойдем спать. Еще полчасика.
— Три пункта. — Его голос прозвучал резковато. — Во-первых, вы не мешаете. Во-вторых, в «Ваминда-Доунс» вы — часть семьи. И в-третьих, я попросил Хэрри уложить девочек. Я же видел, как много вы сегодня помогали с готовкой.
Его якобы беспристрастность ее раздражала. И тон этот ей не нравился.
— Пункт первый. — Николь подняла палец. — Я здесь для того, чтобы выполнять свою работу, и мне не нужно, чтобы кто-то делал ее за меня. И второе. Я тоже имею право провести пару минут наедине с самой собой. Только так, чтобы при этом вы не выпрыгивали из темноты с этим вашим «Ага-а, ты снова портишь Рождество!»
Именно поэтому она и улизнула из гостиной. Все это рождественское веселье отозвалось в ней такой тоской! Николь боялась, что в любой момент может при всех разрыдаться. Вот это был бы рождественский номер!
— Я не выпрыгиваю!
Потрясение в его голосе заставило ее устыдиться. Вообще-то он всего лишь хотел, чтобы его дети весело провели Рождество. А все ее заморочки — не его вина. Ей нужно продержаться еще полторы недели.
— О’кей, давайте вернемся в гостиную. Я перевела дух и теперь смогу снова противостоять вазе с шоколадным драже. Мой план — насчет здорового питания, помните? — все еще работает. Кроме того, мы, по-моему, еще не пели «Добрый король Венцеслас», а это моя любимая…
— Нет.
От одного-единственного его слова ее бросило в жар, хотя, возможно, дело было еще в том, что он обхватил ее руку повыше локтя, не позволив ей уйти. Нет? Что «нет»? Почему «нет»?
— Николь, это не просто работа!
У нее хватило ума промолчать. Она давно заметила — родители всегда уверены, что воспитание их маленьких Джонни и Джейн — это не «просто работа», а благословение Божье. Может, он неправильно ее понял, когда она заявила, что не является членом их семьи? Может, он расценил эти слова как то, что ей безразличны Элла и Холли? Но это же не так. Она очень привязалась к девочкам. Конечно, от этого работа не переставала быть лишь работой. И, как бы радушны ни были Хиндмарши, она не превращалась в члена их семьи. Здесь не на что обижаться, здесь не о чем сожалеть. Это ведь правда, простая и бесспорная. Но как же ей хотелось и в самом деле быть членом вот такого семейства!
Его ладонь согревала ее. И казалось, будто тепло проникало сквозь кожу, бежало по венам и заставляло трепетать какие-то жилки по всему телу. Эти штучки надо было немедленно прекращать.
— Отпустите меня, сэр.
Николь попыталась сказать это как бы между прочим, но получилось резко и почти грубо. Кейд отпустил, но не отодвинулся. Он стоял так близко, что она ощущала чистый запах его кожи. Звездная ночь, парень и девушка наедине… Хватит! Николь знала, что ее фантазии нелепы, и, скорее всего, Кейд вообще не заметил никаких звезд, а ее и за женщину-то не считает. И все-таки как же трудно было сделать шаг в сторону, хоть она и понимала, что, по-хорошему, надо бежать без оглядки. «Классический случай тяжелого ступора», — издевательски сказала она себе.
— Если вы не хотите, чтобы я вернулась в дом, то… чего же вы от меня хотите?
— Хочу, чтобы вы послушали. — И замолчал на добрых полминуты.
— И?.. — не утерпела она.
Кейд снова взял ее руку, и снова Николь стала таять и трепетать и почти перестала понимать, что к чему. Она физически ощущала его сдержанную силу рядом с собой, и от этого ее нервы пускались в пляску. Кейд подвел ее к скамье, заставил сесть, а потом вновь отпустил.
— Я хочу рассказать вам, почему это Рождество так важно для меня.
Николь вдруг поняла, что ей не хочется сидеть и слушать то, что он сейчас скажет. Потому что у нее было предостаточно своих собственных бед. Но, когда она взглянула ему в лицо, то поняла, что останется. Потому что на какой-то миг он показался ей таким же измученным и несчастным, какой она видела саму себя в зеркале каждое утро… Пока однажды не узнала, что отныне по утрам ее будет ждать урок верховой езды.
Кейд опустился на скамью рядом с нею. Скорбный рот, ссутуленные плечи. Да, похоже, ему очень надо поделиться с кем-то наболевшим. Так почему бы не с временной няней, которая через шесть недель все равно уедет навсегда? Всего лишь работа, напомнила она себе. Но она чувствовала, что это нечто неизмеримо большее. И Николь не знала, как же так получилось. Ведь она старалась держать дистанцию.
Они сидели рядышком на скамье, не соприкасаясь плечами. И она больше не торопила его. Просто сидела, дышала одним с ним воздухом, смотрела на звезды в небе и ждала. И наконец, он заговорил:
— В прошлом году было наше первое Рождество без Фрэн. Ушла она на четыре месяца раньше, но… — Он склонил голову и запустил пятерню себе в волосы.
Николь рискнула пошевелиться и положила руку ему на плечо. И ощутила, как под кончиками ее пальцев напряглись мускулы.
— Вы не обязаны мне рассказывать об этом, Кейд.
Он накрыл ее руку своей, сжал, а потом аккуратно вернул ее ладошку ей же на колено. Это было словно некий отказ.
— Я думаю, лучше, чтобы вы знали.
Она просто кивнула.
— В конце августа Фрэн оставила нас здесь, в «Ваминда-Доунс», и уехала в Брисбен. Я подумал, ей нужна передышка. Оторванность этих мест от большого мира очень трудно переносить. А тут еще двое маленьких детей — младшей вообще было три месяца от роду.
— Как? Она что, оставила Эллу и Холли?
Даже в полумраке она рассмотрела его усмешку, очень невеселую.
— Именно.
Николь отвернулась и уставилась в темноту перед собой. Такое не укладывалось у нее в голове. Если только…
— Послеродовая депрессия?
— Так она мне сказала. И стала посещать психотерапевта. Я даже разговаривал с этим чертовым знахарем!
Она понимала его гнев, его отчаяние, но…
— Послушайте, Кейд, это было сильнее ее. Это гормональное расстройство…
— С депрессией я готов был иметь дело, Николь. Я все сделал, чтобы вытащить Фрэн. Я снял ей квартиру в городе, чтобы ей было удобно ходить к врачу. Я переводил столько денег, сколько она просила. И привозил девочек к ней так часто, как только мог. И все это время я без конца изобретал все новые и новые оправдания ее истеричному, экзальтированному поведению. Ну, например: «Она не отвечает за свои поступки. Если мне так тяжело, то как же тяжко приходится ей!» Верно?
Его голос все повышался. Она с трудом проглотила комок в горле.
— Верно. — Она вцепилась в край скамьи и взглянула ему прямо в лицо: — Но?
Он откинулся назад и закрыл глаза:
— Но все это было вранье. Она морочила мне голову. Чтобы я не догадался, что происходит на самом деле.
Во рту у нее пересохло, словно она наглоталась сухой красной пыли.
— Что же происходило на самом деле?
— Три месяца она позволяла мне думать, что у нашего брака есть шанс. Но все это время готовилась свалить от меня к другому.
— Три месяца?! Она три месяца вот так вас дурачила?
Он открыл глаза и криво улыбнулся. Ткнул себя пальцем в лоб:
— А вы не видите надпись «Полудурок» вот здесь?
— При чем здесь… Вы доверяли ей! Поддерживали ее… Господи боже мой, вы ведь были женаты! — Она прижала ладони к пылающим щекам. Слава богу, что Брэд бросил ее до того, как они успели пожениться.
— Видимо, нас она держала в качестве запасного аэродрома. На случай, если с ее техасским миллионером дело не выгорит.
— Но, похоже, дело таки выгорело?
— Похоже, выгорело.
— Думаю, вам ничуть не становится легче, когда говорят, что вам без нее будет лучше?
— Если только самую малость. — Сперва он улыбнулся, но улыбка быстро увяла. — Элле и Холли точно не лучше без матери…
Ее охватил ужас.
— Чье это было решение?! — Николь понимала и его гнев, и его горечь, но неужели он отобрал детей у матери?
— Ее, — ответил он безжизненно, и она мысленно пнула себя за плохие мысли о нем.
— Цитирую: «Я начинаю новую жизнь налегке. Такой багаж, как дети от первого брака, на фиг не нужен моему Чипу».
— О боже! — Николь не пыталась скрыть отвращение. — Да где же она умудрилась подцепить свое сокровище?
— В Интернете.
Она тоже откинулась без сил на спинку скамьи. Бедные малыши. И бедный Кейд.
— А знаете, — решилась она, — девочки, с вашей помощью, вполне справляются. — Элла, видимо, отлично адаптируется, учитывая, через что ей пришлось пройти.
Зато теперь Николь понимала, почему Холли так любит, чтобы ее постоянно держали на руках. Сейчас она всего лишь младенец, и кто знает, как все пережитое отразится на ее судьбе в будущем?
— Меня раздирали самые противоречивые чувства. С одной стороны, мысль, что Фрэн так легко отказалась от наших детей, причиняла боль. С другой — я понимал, что сам бы вряд ли смог жить в разлуке с ними. Наверное, все к лучшему. Я чувствую, что мы, наконец, выбрались из этого туннеля на свет.