лось всего лишь 17 лет, однако юноша не стал терпеть такого оскорб ления. «Замолчите, Акихидэ. Вы пришли к весьма спорным умозаклю чениям, так как Ёсиоки с его самураями не имеют ничего общего с этим делом. Что же касается трусости, то всем известно, что никого больше так не одарили этим качеством, как вас самого. Если его светлость только прикажет, Удзитомо готов сразу же вспороть себе живот. Иссики-доно найдет себе прибежище, побрив голову (нюдо = уйдет в монахи); его будут считать никчемным самураем, человеком, достойным только осмеяния». Глаза у Иссики от гнева полезли из орбит. «Неопытный, слабо подготовленный во всех отношениях молокосос заслуживает хорошего нагоняя, и спуску ему давать не следовало бы. Скоро наступит время для испытания мужества. И может так оказаться, что характер твой больше подходит для участия в земледельческой ярмарке, а не для применения холодной стали». Удзитомо вспылил и хотел было вытащить своей меч, но стоящие поодаль слуги скрутили его. По поводу этой стычки послышались возражения. Один пожилой самурай сказал: «С чего такой шум перед самым входом в покои нашего повелителя?» – «Что за дрянь вы проглотили со своей слюной? – поинтересовался другой. – Идите-ка вы со своим неподобающим разладом подальше отсюда. Свежий воздух должен охладить язык Иссики, и юнец больше не станет связываться с немощным человеком». Однако этот добрый совет не пригодился после появления самого князя. «Прекратите спор, – потребовал Мицуканэ. – Вы ведь служите кэраи у своего князя, и вам не к лицу устраивать свару. Удзитомо должен незамедлительно представить свой отчет». Вслед за этим молодой человек изложил господину подробный ход своих приключений, не обошел и тревожное предупреждение призрака о том, что Каннон-до трогать нельзя. Мицуканэ Ко с благожелательным одобрением отпустил своего самурая, а затем проследовал в зал заседаний совета.
Теперь Иссики Акихидэ выступил в роли члена совета, и на его заседании сказание Удзитомо легко удалось опорочить. Каннон-до признали обычным пристанищем призрака Ёсиоки и его шайки злых духов. Принять решение о разрушении алтаря труда не составляло, вопрос же заключался в том, кому поручить такую задачу. Хотя разрушение должно производиться по распоряжению сюзерена, его участник все-таки покрывался позором человека, совершившего святотатство. Разумеется, оправдание этому найти несложно, но кощунство ляжет позором на непричастных к нему людей. На совещание позвали Сицудзи Норисаду. Норисада был потрясен происходящим. Сначала он самым уважительным образом напомнил своему правителю о характере такого деяния, но Мицуканэ оставался непреклонным и настаивал на своем решении. «То, что наш славный предок Мотоудзи K° приказал возвести этот алтарь, чтобы сохранить мир на земле, сомнений не вызывает. Однако свою роль алтарь не выполнил. Скорее наоборот. И он бы сам первым приказал разрушить в таком случае свое творение. Поэтому в данном случае к совету Норисады прислушиваться не стоит. На заседании совета было принято решение алтарь разрушить, и выполнение этого задания поручили Сицудзи». Норисада никогда бы не решился перечить своему правителю, даже во благо Каннон. В свое оправдание и чтобы не действовать в одиночку он сослался на свои физические недуги. «Но, – добавил он, – люди, способные выполнить такую задачу на достойном уровне, у меня найдутся. Сатакэ Ацумицу относится к роду Сэйвы Гэндзи, да и числился он потомком Синры Сабуро Ёсимицу. Его усадьба находится в Оте провинции Хитати[9] по соседству с имением Юки. Еще одного подходящего человека можно найти в клане Маго Горо Мицусигэ, которому подчинялись правители Огури в Хитати. Он представляет восьмое поколение Хитати Дайдзё Куника из дома Кацубара Синно. Этим двум самураям можно поручить исполнение указа вашей светлости. Им незамедлительно следует отослать распоряжение, чтобы они прибыли сюда». – «Да будет так», – решил князь Мицуканэ.
Вызовы на личную аудиенцию к канрё являлись в ту пору событием нечастым, чтобы к ним можно было спокойно относиться. Страна пребывала в мире и покое, поэтому такие приглашения ничего доброго не сулили: гостя вполне могло ожидать поручение не совсем приятного свойства. Ацумицу и Мицусигэ в Хитати жили не только по соседству, но и поддерживали приятельские отношения. По-японски такие отношения называли «дружили тесно как рыба и вода». Два друга распростерлись перед князем, чтобы почтительно с нарастающим в душе ужасом выслушать поручаемое им задание. Отвечать в один голос выглядело бы проявлением неуважения к господину, поэтому они заговорили по очереди, напирая на существующие предубеждения по поводу знаменитого привидения, непоколебимую веру в надежность существующего алтаря и святотатство дела, поручаемого им. Мицуканэ Ко очень сильно разозлился. «Прикусите свои языки! Вас позвали совсем не для препирательства, а для выполнения задания князя, который снизошел до того, чтобы поручить его вам. Совсем не к месту вы проявляете свое малодушие. В качестве исполнителей такого важного задания вас рекомендовал Сицудзи Норисада, но он может подыскать других кандидатов до того, как ваше вероломное поведение скажется на ваших компаньонах».[10] Затем последовал жест, мол, ступайте прочь. Два самурая в ужасе пали перед правителем ниц. «Нам остается только молить нашего господина о снисхождении. Мы никоим образом не против вашего поручения, всего лишь сочли полезным выразить широко распространенное глупое мнение. Что же касается службы, то мы остаемся преданными вассалами нашего правителя и готовы подчиниться любому его распоряжению». Мицуканэ, уже предупрежденный о нежелании Норисады подчиняться ему, обрадовался отсутствию возражений со стороны остальных вассалов. Получив задание и заручившись благосклонностью своего правителя, два самурая покинули дворец.
Разрушение алтаря Каннон-до
На пути к месту назначения Сатакэ сказал: «Следовало бы как-то сохранить внешний вид Каннон. Если алтарь сровнять с землей, нашим домам грозит катастрофа». – «Ты прав, – ответил Огури, – в этом деле, чтобы облегчить тяжесть нашего проступка, надо учесть все мелочи. Лучше всего было бы перенести алтарь в ясики на территории Инамурагасаки. Этот город располагается ближе, чем Сатакэ-доно в Косигоэ. Второй вариант выглядит проще». Возражений со стороны Сатакэ не последовало. Позвали рабочих, и два наших самурая в сопровождении своих многочисленных рото отправились в Сасамэгаяцу. До алтаря добрались быстро, изображение Каннон демонтировали. После этого сразу разобрали и сломали каменный монумент Нитта, то есть повелителю и одиннадцати его самураям, однако фундамент уходил глубоко. В конечном счете его тоже извлекли из земли. Под ним обнаружили плиту с выгравированными на ней шестнадцатью иероглифами. Сатакэ прочел:
Эта обитель дамы суверена;
Стоит уже сорок лет.
Два сына Хитати
Завершили свою жизнь, как завещал Будда.
«Огури-доно, прошло всего лишь сорок лет с тех пор, как Югё Сёнин успокоил призраки Ёсиоки и его верных слуг. Как точно он предвидел нашу задачу, ведь он еще тогда назвал нас «мужами Хитати». Исполнение деяния должно было состояться именно при нашей нынешней жизни». Огури ответил: «С истиной не поспоришь! На свою беду, мы освободили злых духов Ёсиоки и его рото. Своему правителю надо подчиняться, а Буцудо придется разрушить. Да предохранят его будды и ками от всех невзгод, а также даруют ему благо и успех в войне». Сложив ладони вместе, оба обратились лицом к храму, чтобы помолиться.
После этого рабочим приказали заняться порученным им делом. С большим трудом удалось освободить от земли края громадной массы и поднять камень на поверхность почвы. Под ним обнаружилась глубокая нора. Как только Огури с Сатакэ приготовились спрыгнуть вниз, из норы донесся мощный грохот. Затем повалил густой дым, обволакивающий и удушающий все живое вокруг. Небеса почернели, и одиннадцать привидений вылетели, чтобы исполнить свою миссию зла. Дым вскоре развеялся. Полуживые от изумления господа Огури и Сатакэ со своими слугами поднялись с земли. Оставалось только предать этот храм огню. На его месте бушевало пламя, и только камни фундамента остались напоминанием об этом сооружении. Но даже эти камни вывернули из земли и разбросали по долине, расположенной под террасой. Когда все закончилось, они прихватили с собой каменную пластину с выгравированными на ней иероглифами и отправились в путь, чтобы доложить о проделанной работе своему правителю. Князь горячо поблагодарил их за труд и отметил своей благосклонностью. В дальнейшем дома Сатакэ и Огури ждало большое благополучие и процветание. В соответствии с положенной церемонией князья Огури и Сатакэ позже передали статую Каннон в распоряжение древнего монастыря Сугимото, где уже находилась статуя богини Окуры Каннон.
Глава 2Любование цветами в поместье Сатакэ
Огури Мицусигэ уже исполнилось 40 лет, а детьми он до сих пор не обзавелся. Нельзя сказать, чтобы этот почтенный даймё так уж был перегружен делами или его совсем не волновало продолжение рода. Словом, бездетность его не устраивала, и ради исправления сложившегося положения он прилагал физические и умственные усилия. К обсуждению проблемы бездетности Огури Мицусигэ привлекли всех старух и сплетников, проживавших в доступных пределах. Им предлагали карманные деньги и пропитание. Испробовав все разумные меры, правитель ударился в богомолье. С особым рвением он обращался за благосклонностью к милосердной деве Каннон. В сопровождении слуг и в одиночку Мицусигэ посетил все местные алтари от Хасэ Каннон на западе до Нагоэ Каннон на востоке. На его проявлениях веры и молитвах неплохо заработали содержатели Каннон-до в Сасамэгаяцу и рукоположного алтаря Сугимотодзи. Усилия его по достоинству оценили на небесах, и на третий год периода Оэй (1396) боги даровали ему сына. Этому чудесному ребенку, настоящему сокровищу, с его самых юных лет до нашего ХХ века приписывали все дарования ума и тела, какие только представляются в самом смелом полете фантазии. Его можно назвать весьма эрудированным человеком без малейших признаков невежества; природа одарила его редкой памятью. Однажды прочитанный свиток навсегда сохранялся у него в голове, по дважды прочитанному свитку он мог сам произнести проповедь, прочитав свиток три раза, он мог написать труд, превосходящий по глубине понимания темы исходный текст. Кодзиро Сукэсигэ к тому же тщательно обучили всем тонкостям службы в звании буси (воина). На самом деле все было учтено для того, чтобы сделать из молодого человека мужа, ценного для себя и других на войне и в совете достойных деятелей.