– Я просто сказал, что у меня вчера были планы, и… знаешь что, забудь. Черт с ним. Фенна непонятно где носит, Сайласа я просить не собираюсь, остаешься ты. Пошли.
Вскидываю брови.
– Драться будешь?
– Нет, отрекаться от престола.
– Это еще что…
– Пошли, Лоусон, – рычит он.
А потом выходит из комнаты и оставляет дверь нараспашку, абсолютно уверенный, что я последую за ним.
И, несмотря на мое твердое намерение не высовывать сегодня носа из комнаты, вскоре я уже плетусь за ним по двору, как послушная собака Павлова.
Все еще не понял, какого черта это сейчас было.
– Ты какой-то странный, – сообщает он, пока мы продираемся сквозь высокую траву за границы якобы разрешенной территории.
Садовники сюда не заходят, надеясь, что запустение нас отпугнет, но оно нас даже не замедляет на нашем пути к лесной опушке. Ночка выдалась особенно темная благодаря туче, закрывшей луну и делающей каждую ямку и каждый корень угрозой для лодыжек. Даже животные и мошкара попрятались.
Почему-то все это очень похоже на дурное знамение.
– Я странный, – эхом отзываюсь я.
– Ты ни слова не сказал с самой общаги. На тебя не похоже.
– А. Да, это был риторический вопрос.
Честно говоря, я плаваю в каком-то ментальном лимбо. Борюсь со странными новыми эмоциями, которые не могу расшифровать, и они становятся только сильнее каждый раз, когда в памяти всплывает прошлая ночь.
Я, конечно, не доктор, но если попытаться выдвинуть научную гипотезу, то, скорее всего, я чувствую вину.
Фенн мою симпатию мало заслужил, но я все же не полный мудак – то, что случилось, было явным предательством нашей многолетней дружбы. Вина лежит на мне тяжелым грузом. И это только одна эмоция из многих.
В каком-то смысле Кейси стала моей первой. В том плане, что я, к сожалению, был в этот момент практически трезвым.
«К сожалению» не потому, что мне не понравилось. Еще как. Но я как-то не привык страдать от последствий решений, принятых на трезвую голову.
– А теперь что? – спрашиваю я, когда к нам начинают приближаться огоньки фонариков, скачущие между деревьями, подобно светлячкам.
– Теперь нам нужен Дюк.
Когда мы приходим на место преступления, я изо всех сил стараюсь не смотреть на тайную тропинку, ведущую к теплице садовника. Маленькое тайное убежище, куда я привел вчера Кейси. Где совершил, наверное, самую большую в жизни ошибку.
Главная теплица битком набита кровожадными парнями, которые весь вечер отжимались и снимали деньги в банкомате. По центру комнаты два недоразвитых примата сдирают с себя футболки и красуются мышцами перед ненасытной аудиторией, готовясь схлестнуться в животной драке вместо того, чтобы разобраться со школьными травмами каким угодно другим способом.
Эр Джей замечает Дюка еще с порога и начинает проталкиваться к нему через толпу. Оказавшись рядом с ним, я уже не могу избежать роли третьего лишнего в их разговоре.
– Смотрите, кто решил спуститься к своим слугам, – с саркастичной усмешкой замечает Дюк, плохо скрывая свою непроходящую обиду.
Последнее время этот свергнутый король свалки ведет себя так, словно на его глазах разведенная с ним бывшая переехала жить с новым парнем в дом напротив.
– Я пришел договориться, – отвечает Эр Джей, предлагая перемирие. – Я уже готов тебе заплатить, только избавьте меня от всего этого дерьма.
– Не смог «взломать» систему, да? – Улыбка Дюка становится шире. – Эта корона куда тяжелее, чем кажется, скажи?
– Вообще не понимаю, кому они такие нужны, – со стоном отвечает Эр Джей, которого все это уже глубоко достало.
Давлю смешок. Никогда не встречал человека, которому власть и авторитет были бы нужны меньше, чем Эр Джею.
– Это не школа, а дурдом, Джессап. Они тут все сумасшедшие. И я просто хочу избавиться от этого всего.
– Только дай знак, – предлагает Дюк, – и я сниму с тебя эту ответственность.
– Но у меня есть условия, – предупреждает Эр Джей. – Я не собираюсь складывать все с себя, только чтобы ты снова устроил тут свою тиранию.
Дюк закатывает глаза. Этот разговор ему уже наскучил, но он истекает слюной в ожидании момента, когда снова сможет размахивать членом по любому поводу.
– Во-первых, по поводу твоих «правил»: я демилитаризованная зона.
Дюк озадаченно фыркает.
– Это еще что значит?
– Это значит, что на меня ничего не распространяется. Ни правила твои идиотские, ни налоги, ни другие безмозглые приколы, которые взбредут тебе в голову. С этого момента я – независимое государство. То, что происходит в моих границах, тебя вообще никак не касается.
– Ладно. Проехали.
– Во-вторых, Лукаса тоже в покое оставь. У парня и так денег нет.
– А ты кто, его мамочка?
Я отвлекаюсь, а точнее сказать, паникую, заметив входящего в теплицу Фенна. Он зависает у двери, разглядывая вопящую толпу, наверняка замечает и нас в том числе, но подходить совершенно не торопится. Отчего мне становится только беспокойнее. Теперь вспоминаю, почему изо всех сил избегаю трезвого состояния. Отвратительно, никому не рекомендую.
При других обстоятельствах я бы нашел способ выкинуть все это из головы. Но Фенн последнее время такая грустная лужа, не выходящая из кризиса, что у меня ощущение, будто я лично пристрелил маму Бэмби. А потом трахнул его девушку.
– Ну, если мы всё порешали, – говорит Дюк, хлопая Эр Джея по спине, – то теперь можем быть друзьями.
– Ну, это громко сказано, – сухо отвечает Эр Джей. – Но мы договорились?
– Договорились. – Дюк протягивает руку.
Стоит Эр Джею расслабиться и попытаться ее пожать, как Дюк размахивается и бьет его с левой.
По толпе разносятся крики, и все забывают про драку десятиклассников в надежде, что сейчас начнется настоящее месиво.
Надо отдать Эр Джею должное, удар он переносит стойко, хотя на утро у него точно разнесет губу.
– Жулье, – рычит он на Дюка.
– Прости, – весело улыбается Дюк. – Надо же было все узаконить. Теперь мы квиты, – говорит он, потому что ему всегда нужно оставить последнее слово за собой. Всегда.
Эр Джей поправляет челюсть, принимая прощальный удар за цену сделки.
– Уж надеюсь.
– Да ладно тебе. – Дюк забрасывает ему руку на плечи. – Мы же почти семья, нет? Ты спишь с моей бывшей.
– Такой у тебя план, да? Второй шаг – подобраться через меня обратно к Слоан?
Тот смеется.
– Чувак, если ты думаешь, что ее можно затащить в постель хитростью, то ты ее совсем не знаешь.
– И то верно.
– Так, слушайте все! – Распорядитель этого вечера встает в центре круга, где остались свежие лужи пота и крови после предыдущей драки. – Одиннадцатый класс, Виндер, Хамилл, выходите.
С противоположных углов показываются следующие бойцы. Вокруг них по рукам гуляют деньги, отрепетированная хореография ставок.
– Пойдем, – говорит Эр Джей. – Достало это все.
Мы успеваем сделать лишь пару шагов, как где-то в гуще народа раздается новый шум. Тревога ползет по позвоночнику, как лозы плюща, когда Фенн вываливается на середину помещения, отбирая площадку у анонсированных бойцов.
– Я следующий, – требовательно заявляет он.
Мой пульс ускоряется.
Черт.
Озадаченный ведущий смотрит на Эр Джея, еще не зная, что власть уже сменилась.
– Ты чего делаешь? – окликает Эр Джей Фенна, нахмурившись. Как и все вокруг, он чувствует тот праведный гнев, с которым Фенн требует своей мести.
Фенн не обращает внимания на сводного брата.
– Лоусон, – кричит он.
В теплице повисает мертвая тишина. Как в морге.
Он решительно ловит мой взгляд.
– Я вызываю тебя на бой.
Тишина разбивается бурным гулом толпы, одновременно восторженной и озадаченной. Я-то совершенно не удивлен такому развитию событий. Я знаю, почему я здесь и что меня ждет. У Фенна все написано на его ожесточившемся лице.
Эр Джей поворачивается ко мне за объяснением, но я выхожу к Фенну в круг, минуя его. Опустив плечи, заставляю себя взглянуть ему в глаза.
– Прости, – говорю я, пока Фенн стягивает футболку и швыряет ее под ноги к беснующимся зрителям.
– Да пошел ты.
Он не ждет сигнала к началу. Парень пришел сюда избить меня, и я ему это позволяю. Первые несколько ударов – кульминация для нас обоих. Я принимаю избиение, потому что это путь наименьшего сопротивления. Заплывающий глаз. Полный крови рот. Можете назвать это наказанием. Можете назвать это сожалением.
Я это заслужил.
– Дерись, сволочь. – Фенн с бешеными глазами хватает меня за футболку и роняет на колено правым кроссом. – Бей меня, мать твою.
Мое тело практически онемело. Нервные окончания так истерзаны, что едва замечают удары, – только в ушах дико звенит после каждого раскатистого треска кости о кость. В конце концов ярость Фенна – и его раздражение моей безответностью – заставляет его взять мою голову в захват и сжать, пока я не вынужден ударить его локтем, чтобы вырваться.
– Вот так, – шипит он. – Бей меня в ответ, тварь.
Он опять бросается на меня, на этот раз прижимает к земле коленом между лопаток, и во мне наконец-то просыпается инстинкт самосохранения. Дальше мы оба двигаемся на чистых рефлексах. Я пытаюсь перевернуться, мой кулак врезается в его челюсть, мы оба вскакиваем на ноги. Я бью его. И потом еще раз. Потому что я тоже зол. Не на него, на себя.
Потому что я вдруг осознаю, что единственная хорошая вещь, случившаяся со мной за весь этот чертов год, это также единственная вещь, которой мне не положено было наслаждаться.
Мы превращаемся в злобных окровавленных зверей по центру круга. Причиняем друг другу боль, плюемся яростью. Пока руки не становятся слишком тяжелыми, а сгустившийся воздух не перестает доходить до легких, оставляя нас давиться собственным адреналином.
Я попадаю ему по почкам и сгибаю его пополам, что вынуждает Фенна сцепиться со мной. Все вокруг красное, размытое, и я только бью его локтем по голове, пока не теряю равновесие. Он швыряет меня на землю и забирается на меня, усаживается на грудь, и все черты его лица перекошены от боли и ненависти. Он заносит кулак, и я смотрю на него, зная, что проснусь либо в больнице, либо в сточной канаве.