На лице Лорайн промелькнула какая-то тень, и она отвернулась поставить на место бутылочку с духами. Я знал, что одна из любимых присказок Декина возымеет эффект, но не гнева ожидал. Её любовь к павшему королю разбойников наверняка не угасла, как и горе. Лорайн так и стояла, молча разглядывая свою коллекцию, пока у Эвадины не кончилось терпение.
— На самом деле, миледи, мы приехали сюда с ужасными вестями, — сказала она, позабыв мою просьбу оставить переговоры мне. — Светящий Дюрейль Веарист умер от рук одного из своих священников. Гнусного, мерзкого еретика по имени Арнабус, который хочет установить господство над Ковенантом Мучеников. Ещё эта тварь похитила и пытала человека, который стоит перед вами, душу, которую, как я знаю, мы обе ценим. Неужели вы, как старый друг Элвина, и истинная дочь Ковенанта, не пожелаете помочь нам сокрушить эту ересь и привлечь к ответственности преступника Арнабуса?
— Дочь Ковенанта? — Лорайн тихонько рассмеялась. — Я дочь мужчины и женщины, которые резали глотки и отравляли людей за деньги, и, судя по тому, как хорошо у них получалось, не сомневайтесь, им нравилась эта работёнка. Признаюсь, я буду просто поражена, если хоть кто-то из них пробрался через Божественные Порталы. А что до Элвина и нашей давней дружбы… — на её губах играла кривая, но ласковая улыбка, когда она стрельнула в меня взглядом, — это, уверяю вас, требует дальнейшего рассмотрения.
Она хлопнула в ладоши, отчего ребёнок на моих руках раздражённо хныкнул, а потом мать забрала его обратно.
— Но это подождёт, — сказала Лорайн, быстрым шагом унося беспокойного теперь Боулдина к двери. — Я должна позаботиться о вашем приветственном пире, а этому лордику нужен полдник.
— Время работает против нас… — начала Эвадина, но Лорайн уже распахивала дверь и выходила из комнаты.
— Задержите свою войну всего на день, миледи, — эхом донёсся голос спускающейся по ступенькам Лорайн. — Не сомневаюсь, ваши солдаты только поблагодарят вас за это.
Вечером жонглёры устроили весёлое развлечение, хотя скорее случайно, чем намеренно. Это трио, как я понял, состояло из матери, отца и сына, и именно последний веселил больше всех. Его родители гибко, грациозно и с мастерством, свидетельствующим о многолетней практике длиною в жизнь, бросали всевозможные шары и жезлы, а вот их столь же подтянутому и атлетичному сыну явно требовалось ещё несколько лет тренировок. Много раз он ронял жезлы, которые бросал его отец, к пущему веселью публики из солдат Ковенанта и местной знати. Один раз парень получил прямо по лицу кожаным мячом, который мать бросила, балансируя на плечах мужа. Но всё же, неуклюжий юнец хорошо реагировал на свои ошибки, отвечая на крики толпы изящными поклонами и ухмылками, которые выражали только приветливое добродушие, в отличие от смущённых выражений, частенько появлявшихся на лицах его родителей.
Мы с Эвадиной удостоились чести сидеть рядом с Лорайн за длинным столом. Он стоял на возвышении, чтобы лучше видеть развлечения, а также подчеркнуть статус герцогини. Помазанная Леди расположилась на почётном месте по правую руку от Лорайн, а я сидел по левую. Ели по чуть-чуть из множества блюд, подносимых непрерывной процессией слуг. Мне самым вкусным показался павлин — незнакомое мясо, насыщенное и дикое, с глазурью из мёда с розмарином. Впрочем, от затяжных последствий плена в недрах Жуткого Схрона мой аппетит уменьшился, а строго невыразительное поведение Эвадины на протяжении всего вечера вызывало напряжение.
— Ты же знаешь, ты мог прийти ко мне, — прокомментировала Лорайн, когда я поделился тщательно отредактированной версией того, что произошло в схроне. — Если целью было просто разузнать, что происходит в этих старых развалинах с призраками. У меня есть свои… незаметные ресурсы.
— Ценность секрета снижается с каждым услышавшим его ухом, — ответил я. — И к тому же, я не знал, как отреагирует Шильва Сакен, если бы я стал вольно обращаться со сведениями, предназначенными только для меня.
— Шильва. — Лорайн печально усмехнулась. — Женщина, которую я уважала почти так же сильно, как ненавидела, а ненавидела я её очень сильно.
— Декин всегда ей доверял.
И снова её лицо омрачилось при упоминании почившего любовника, но на этот раз она соизволила ответить.
— Мы оба знаем, что он слишком многим доверял, кому не следовало. — Она чуть вздрогнула, когда на наш стол приземлился жезл жонглёров, разбив хрустальный бокал и забрызгав нас обоих вином. Быстро опустилась тишина, если не считать смешков от солдат Ковенанта, которые стихли в резко сгустившейся атмосфере. Неуклюжий юнец стоял в центре пиршественного зала, замерев в процессе ловли невидимого жезла. Прежняя обаятельная улыбка парня теперь нервно скривилась, а его родители с побледневшими от тревоги лицами стояли от него по бокам.
— Не поймал, — сказала Лорайн, взяв жезл, и бросила его обратно юному жонглёру. Раздался такой громкий смех, какой бывает от облегчения, заставив меня задуматься, всегда ли герцогиня Шейвинской Марки настолько снисходительна к неуклюжим исполнителям.
— Думаю, вы достаточно развлекли нас для одного вечера, — продолжала Лорайн, хлопнув в ладоши. — Мастер Даббингс, гости требуют музыки!
Трио жонглёров поклонилось и с разумной поспешностью ретировалось, а тем временем Даббингс — седовласый, чопорный управитель герцогского домашнего хозяйства — щёлкнул пальцами и замахал руками, вызывая на площадку менестреля с мандолиной.
— Миледи, простите за отсутствие хорового сопровождения, — сказала Лорайн, наклонив голову к Эвадине. — Играет Квинтрелл изысканно, но его голос — он и сам признаёт — чем-то похож на лягушачий. — Она повернулась к ожидающему менестрелю. — «Туманы над водой», будьте любезны, мастер Квинтрелл.
По нескольким тактам мандолины стало ясно, что Лорайн не обманывала. Этот человек играл искусно, уверенно, ноты звучали чисто и резонировали со всей душещипательной трагичностью, необходимой именно для этой песни. Меланхоличная мелодия заполняла зал, и я посмотрел на Эйн, которая всегда любила музыку. Она сидела на конце длинного стола, и те, кто не знал её, видели обаятельную девицу, с восхищением и печалью смотревшую на менестреля. Я заметил в её глазах маленькие блестящие бусинки — музыка вызывала в ней такие эмоции, которые не мог пробудить даже вид насильственной смерти. Когда стихли последние ноты «Туманов над водой», Эйн не хлопала, а лишь опустила голову, закрыв глаза, и только стройные плечи выдавали сдерживаемые содрогания.
— Куда-то собрались, милорд? — спросила Лорайн, когда я поднялся со стула.
— Герцогиня, вы сегодня устроили нам великолепное развлечение, — сказал я. — Правильно было бы мне отплатить тем же.
Я отлично знал, что не стоит прикасаться рукой к плечу Эйн, и вместо этого привлёк её внимание, слабо постучав пальцами по столу.
— Неплохо играет, а? — спросил я, кивнув на менестреля, который начал наигрывать весёленькую мелодию.
— В первом куплете он перетянул ноту, — ответила Эйн, наморщив гладкий лоб и прикрыв глаза тыльной стороной ладони. — А в остальном неплохо, наверное.
— Герцогиня Лорайн говорит, что певец он неважный. Жаль будет, если пир пройдёт без единой песни, как думаешь?
Глаза Эйн тревожно расширились и стали осматривать зал и многочисленных людей на пиру.
— Я… не могу, — сказала она.
— Ты уже пела перед людьми, — заметил я. — Пожалуй, ни ночи в лагере не проходит, чтобы ты чего-нибудь не спела.
— Это другое. — Она снова опустила голову и чуть съёжилась, а я подумал, как удивительно, что её хоть что-то пугает, особенно перспектива сделать перед публикой то, что у неё получается лучше всего.
Я наклонился поближе и тихо проговорил:
— Твой капитан требует отвлечь внимание, и ты это устроишь, солдат.
Из-за обиженного хмурого взгляда на лбу у неё появилась новая морщинка, отчего я обратил внимание на вилку, лежавшую возле её руки. Однако Эйн всегда была послушной душой, и потому, сжав кулаки, поднялась на ноги, громко скрежетнув стулом по деревянным доскам пола.
— Миледи герцогиня, — громко сказал я, пока Эйн шла с возвышения на площадку. — С удовольствием представляю рядового Эйн из роты Ковенанта. Она согласилась исполнить нам песню собственного сочинения.
— Эта пташка — солдат? — спросила Лорайн и поджала губы, рассматривая Эйн.
— Да, солдат, — холодно и отчётливо проговорила Эвадина. — Самый прекрасный и верный солдат из всех, кого я когда-либо знала. — Её голос смягчился, и она тепло улыбнулась Эйн. — И у неё, пожалуй, самый чистый голос в Альбермайне.
— Сильное заявление. — Лорайн пожала плечами и подняла бокал в сторону Эйн. — Как пожелаешь, пташка. Квинтрелл в вашем распоряжении.
Эйн качнула головой в дёрганом подобии поклона, потом повернулась к менестрелю и тихо заговорила с ним. Поначалу он смотрел на неё весело и снисходительно, но когда она начала напевать, я заметил, как возрастает его интерес. Голос Эйн — даже когда она пела тихо и без слов — обладал силой привлекать внимание, особенно со стороны тех, кто погружён в музыку. Через несколько мгновений Квинтрелл начал повторять её мелодию на мандолине, и в этой мягкой ритмичной музыке я опознал первые такты песни «Кто споёт мне?» — ода Эйн павшим в Жертвенном Марше.
Сложив руки, она вышла в центр площадки, и, дав мандолине немного поиграть, запела:
— Кто споёт мне, дорогой мой? Кто споёт мне? Когда поле уберут, урожай весь соберут, Кто споёт мне?
Слова и мелодия были простыми, которые легко подхватить и спеть даже самым грубым голосом, но когда их исполняла Эйн, они становились чем-то другим, чем-то гораздо более сложным, что не могло не найти отклика в сердце. Все остальные звуки в зале умолкли, и все глаза и уши были прикованы к стройной девушке с голосом, который легко поднимался до высоких балок наверху.
— Я весь день с косой и плугом, Кто споёт мне? Ни гроша на семена нет, Кто споёт мне?