Всеволод АлферовПредательство белыми красками
Жжет… Как будто бы душу сдернули
с кожей. Паром в дыру ушла
пресловутая ересь вздорная,
именуемая — «душа».
— Не могу…
Тень в полутьме. Шелест шепота в узкой каморке.
Вспыхивает кошачий глаз масляной плошки — вспыхивает сам собой, хоть никто к нему и не подходил — разбрасывает сполохи по старым, потемневшим от копоти стенам.
На полу сидит юноша: закутавшись в покрывало, откинувшись спиной на лежанку. Голова его бессильно опустилась на грудь, в знобком холоде на лбу выступили капельки пота.
— Не могу… — сдавленный, едва слышный хрип.
В плотно закрытые ставни скребется буря.
Столпы Мира — перевитая слоями туч, укрытая шапками снега и льдов горная цепь. Неприступным барьером высится она на краю ойкумены, защищая южные равнины от стылых ветров. Сколько ни есть на севере снега и холода — кажется, они оседают в этих горах, словно те грудью принимают на себя удары природы.
Это скудный, неплодородный край. Чтобы выстоять перед морозом и ветром, перед вьюгами и штормами, горы тратят все свои силы. Как воины — ведь и мужчина выбирает что-то одно: теплый дом, семью и детей — либо тяготы и невзгоды в бою. Столпы Мира выбрали бой, потому там и не растет ничего, кроме хвои и жухлой травы.
Но и в Столпах живут люди: суровые, благородные — и безжалостные, как земля, которую они выбрали своим домом. Они селятся кланами, которые так и не научились жить миром — все воюют друг с другом, заключая краткие союзы. И неудивительно, ведь Столпы Мира — край воинов. Край, в котором сражаются за каждую пядь плодородной земли, за каждый клочок скудного пастбища. Сражаются не только с другими кланами — но и с природой, норовящей то сгубить урожай заморозком, то побить его градом.
У народа гор есть суровый обычай: любого, кто использует колдовство, считают предателем. В их земле иначе нельзя: слишком долго колдуны с юга искали в горах золото, меха и металлы, слишком много бед пережили горцы от южных хозяев.
Предателей изгоняют, и никто, даже враждебный клан, не пустит изгоя на порог. Не подаст ему хлеба. Не бросит и самой завалящей одежды.
Потому-то одинокий путник в горах — всегда изверг: тот, кого извергнул из себя род.
Одинокий путник в горах — все равно что мертвец. Он дышит, и мыслит, и мерзнет — но он уже мертв. Потому что зиму в горах в одиночку еще не переживал никто.
Дирк не просто хотел побывать на юге — он мечтал, он грезил ночами, как однажды спустится с гор, как седая хвоя сменится зеленью. Как плечи утесов уступят место округлым, как женское тело, холмам.
— Тепло, правда? — юноша обернулся к Даккану.
Тот не ответил, лишь закутался в меха поплотнее, словно боясь поддаться мягкому дыханию юга. По щекам воина ручьями катился пот.
— Ты чем-то недоволен? — Дирк бросил на него обеспокоенный взгляд.
— Ты возглавляешь посольство, — буркнул старик. — Ты сын Видящей, это твое испытание.
— Даккан, даже я понимаю, что ты здесь, чтобы не оплошал я, — Дирк коснулся символа клана, что крепился на стягивающей волосы тесемке. — Ты умудрен годами и опытен — конечно, я ищу твоего совета!
«Слишком явно!» — успел он подумать. Но Даккан купился на лесть. Поворчал что-то под нос, пожевал губами и бросил:
— Ты держишься молодцом. Все в порядке.
И так раз за разом. Сделать ложь лицом, а не маской. Настоящим. Дирку было что скрывать: от семьи и друзей, от всего клана и даже от родной матери. Он был магом. Магом — а значит, предателем.
Торговый поселок был именно таким, каким представлялся Дирку. Тройка добротно срубленных изб, общий дом горцев, загон для скота. Хмурое небо нависло так низко над крышами, что казалось, вот-вот придавит их плотными серыми тучами.
Их ждали.
— Кланы гор приветствуют народ юга! — Дирк остановился перед посольством, прижал к груди руки.
— Люди низин отдают честь защитникам севера! — с десяток мечей выдвинулись на пядь и с лязгом скользнули в ножны. Настал черед говорить Дирку — а тот все не мог отвести взгляда от посла равнин.
Молодой, лет на пять-семь постарше. Стройную фигуру облегала длинная роба, полощущаяся на ветру… Главное, однако, мог видеть только Дирк: сила облегала чужака подобно второй коже. Если бы он закрыл глаза — и то видел бы южанина. Вторым, внутренним зрением. Их встречал маг. Боги, зачем искушаете?
Он не помнил, какие слова говорил, какие ритуалы повторял вслед за южанином.
Отправляясь на юг, Дирк собирался бежать: бежать, пока не найдет место, где сможет жить среди таких же, как он. Магов. Но теперь… Южные земли — не тесный мир Столпов, где жизнь сосредоточена вокруг долин и горных озер. Когда он увидел широкую, разостлавшуюся до самого окоема равнину — он испугался. Куда идти? Сколько дней нужно отмахать, пока не дойдешь до городов? — этих огромных крепостей, в которых только и можно найти школы магов.
Он не бросил свой замысел. Он все равно бы бежал — наобум, куда глядят глаза, куда выведут ноги — но теперь… Судьба словно специально посылала ему чародея.
Из забытья его вырвали слова мага:
— Надеюсь, посол гор разделит со мной хлеб и тепло? — южанин повысил голос, чтобы его слышали все: — Мы начнем торг с утра, а пока люди гор и равнин пустят чашу по кругу. Мы не станем мешать им обсуждением своих дел.
Боги, зачем искушаете? Краем глаза юноша увидел, как согласно кивнул седобородый Даккан.
Южные дома — не то, что горские кельи, в которых можно найти лишь печь, полати, стол да полки вдоль стен. Здесь была мебель — столько, сколько Дирк ни разу не видел в одном месте.
— Располагайся! — маг налил гостю вина и подбросил в очаг пару поленьев.
Юноша сел. Южанин обвел взглядом дом, щелкнул пальцами — и в воздух над ним всплыл колдовской огонек, залив комнату ровным оранжевым светом.
— Темнеет… — словно извиняясь, пояснил он.
— Темнеет, — признал Дирк и глотнул вина. Отщипнул от буханки. Дело сделано, теперь его защищают все законы гостеприимства.
О чем говорить двум послам, чьи народы улыбаются, но держат за спиной нож? О чем говорить, если знаешь, что сидящий перед тобой нужен тебе, как огонь? Как начать, если в конце разговора таится предательство?
— Полезное умение, — кивнул на огонек юноша. — Мы отвергаем магию, но даже мы признаем ее мощь.
— Кланы гор тоже используют магию, — южанин вновь поднял взгляд. Отражаясь в его темных глазах, пламя очага зажигало в них искры.
— Только чтобы заглянуть в будущее или увидеть отдаленные места. Наша магия не такая, она более…
— Осторожная? — подсказал чародей. По худому лицу скользнула улыбка. — Я знаю: вы остерегаетесь колдовства, способного изменять вещи. Вы осторожнее в своей магии.
Южанин не мешал и не помогал. Он просто ждал, куда его поведет Дирк.
— Вы тоже осторожны… — замялся юноша. — Мы не… виним вас в неаккуратности. Ведь в южных землях много магов: каждый способный учится и использует свою силу с умом.
В какой-то момент ему показалось, что маг сейчас рассмеется — но тот лишь усмехнулся самым краешком губ.
— В одной фразе — и столько подводных камней!
Южанин откинулся на спинку стула, провел ладонью по волосам.
— Да, мы можем учиться… В городах есть школы для магов, мы обязаны странствовать по селам и отбирать детей с Даром. Обязаны научить их если не управлять своей силой, то хоть тому, как не наделать вреда. Но и у нас есть те, кто думает о своей корысти. Как и вы, мы иногда воюем друг с другом, но в наших землях войны порой ведутся не с землями и городами, а с возомнившими о себе магами.
В очаге треснуло полено, бросив на каменный пол россыпь искр.
— У нас не так много магов, — южанин подался вперед. — Всего пять-семь на сотню. Но с природой не поспоришь: принимаете вы колдовство или нет, маги рождаются и у вас.
Последний шаг, за которым признание. Чужие тайны тяжелее своих, не выдаст ли чародей юношу? Пока Дирк молчал, молодой маг вновь откинулся на спинку стула.
— Ты молод, — произнес он. — Первый раз вижу посла гор без седины.
— Я сын Видящей, — Дирк пожал плечами. — Рано или поздно мне придется занять место матери. Это часть обучения. Ей повезло, что не пришлось брать ученика со стороны.
— Да, ты маг, — чародей чуть прищурился. — Но ты умеешь не только смотреть вдаль и сквозь время…
Вот и все, игра началась. Наверное, настоящие чародеи должны чувствовать себе подобных. Дирк молчал, глядя ему в глаза: серая сталь — против расплавленной смолы, в которой плясали блики огня.
Над хлебом и питьем, над плавающем в вине отражением колдовского огня, поперек разделявших два мира границ — протянулась рука, легла на плечо в дружеском жесте.
— Тебе нечего бояться. Если нужно, я помогу, — негромко произнес маг.
Над обожженными останками селения еще курился блеклый редкий дымок. В красном от крови, истоптанном в грязь снегу лежали тела. Дирк обходил их стороной. Мать шла прямо, перешагивая через павших, шерстяной подол ее платья касался лиц и мертвых остекленевших глаз.
Это было четырнадцать лет назад, когда он впервые увидел смерть. Как сейчас на границе, тогда он был там, чтобы учиться.
— Олма? — вождь обернулся, когда они подошли. — Мне нужно, чтобы ты сказала, правду ли они говорят.
В бурой жиже на коленях стояли трое: парень, мальчик и старая женщина. Трое, окруженные целой сворой громил.
Пленники говорили. Мать кивала. Дирк не слушал, в какой-то момент он бросил взгляд на старуху и увидел, что та смотрит на него. Она была уродливой: жирная и в то же время с костлявым лицом — увидев, что мальчик заметил ее взгляд, старуха улыбнулась ему неожиданно тепло и печально…
— Погоди, вождь! — пронзительно, как ножом по стеклу.