Наверное, Дирк еще мог как-то спасти себя, свалить окружившее их буйство на колдовство отступницы, но в этот момент Карс завопил:
— Он колдун! Маг… — в голосе его звучала истерика. Как-то дико, похоже на собачий лай, засмеявшись, он с силой надавил на кинжал.
Девушка вскрикнула и захлебнулась кровью, мешком рухнув на снег.
В глазах потемнело.
Ворочавшиеся за спиной юноши валуны, словно сорвавшиеся с цепи псы, ринулись в полет. Откуда-то справа раздался яростный треск, и целое бревно, вырвавшись из стены дома, сбило двух воинов с ног.
— Толлан… Беги! — успел крикнуть капитан, прежде чем отколовшаяся от крыши сосулька располосовала ему лицо.
Хаос окружил Дирка. За заставшими взор кровавыми пятнами гнева, за мельтешением снега он не видел ничего — только слышал крики, доносившиеся из-за кружащих вокруг камней и осколков дерева.
Он один стоял в центре шторма, и ни единый порыв ветра не шевелил его волосы. У его ног лежала мертвая девушка. Повалившись на нее, с проломленной камнем головой лежал лучший охотник их клана. Карс.
А вокруг Дирка все кружил и кружил смерч…
Когда все закончилось, сил не осталось. Что-то словно бы выпило Дирка до дна, и слабость тянула к земле, а трясущиеся колени так и норовили согнуться. В глазах плясали цветные огни, и руки дрожали, когда юноша опустился на снег у тела Хатлана.
Голова упала на грудь, и Дирк вынужден был упереться в землю, чтобы не распластаться прямо тут, среди мертвых тел.
Толлан сбежал… Он доставит весть в лагерь, после чего горцы начнут охоту. Сил поднять голову не было. Дирк не знал, сколько сидел так, пока, наконец, не сомкнул руки на широкой ладони Хатлана. Пальцы не слушались, и тяжелые золотые кольца никак не желали сниматься. Они могут понадобиться… Никто не примет его за изгоя, ведь у него же есть лошадь. Он сможет продать их и купить себе мяса.
— Прости, — попытался он прошептать мертвому воину, но не услышал своего голоса.
Еще больших трудов стоило перевернуть тело, чтобы добраться до заплечной сумки. Внутри обнаружилось немного еды, кремень, кресало и несколько южных монет. Дирк забрал все. На заплетающихся ногах едва добрел до следующего тела.
Солнце уже садилось, когда он взобрался в седло. Его кобыла нервно переступала копытами и от запаха крови дергала носом. Дирк тронул ее бока коленями и направил прочь. Его путь лежал на север, к Морхену.
Он не знал, сколько времени прошло с той жуткой бойни. Он потерял счет дням. В первую же ночь, едва он пришел в себя, его вырвало. Вид лежащих на снегу мертвых воинов все время стоял у него перед глазами. Они словно обступили его: серые, бесплотные, полупрозрачные — они были реальней окружавшего юношу леса.
— Ты, ты убил ее! — говорил Карс, указывая на него пальцем. — Ведь ты мог сказать, что я потеряю мужскую силу, позарься я на эту девчонку…
— Ты убил свою мать, — произнес голос из-за спины. Хатлан не указывал на него и говорил холодно и размеренно, но в голосе его были брезгливость и отвращение. — Ты убил ее, ведь она так любила тебя…
— Ты убил Ларната, — говорил третий голос. — Ты мог использовать свою силу во благо, мог спасти его, но побоялся…
— Ты убил своего будущего отца, — вновь подал голос Хатлан. — Ты видел, что твоя мать принимала мои ухаживания. Я как сына любил умного и смелого юношу, который убил меня собственными руками…
— Ты, ты… — их голоса слились в ровный гул, и он один, зажмурив глаза, сидел посреди обвиняющего хора. Тонкие хрупкие пальцы были стиснуты так, что ногти до крови впивались в ладони.
Дирк не заметил, когда начал заниматься рассвет. Чем светлее становилось, тем бледнее были призрачные фигуры. Лица словно бы сползли с них, открывая гниющую плоть и пустые глазницы. Они разевали рты, что-то беззвучно крича ему, указывали на него пальцами, но растворялись в воздухе так же верно, как тает под солнцем снег.
Его путь лежал дальше. Путь, с которого теперь не свернешь…
На третий день пала лошадь. Затем стало ощутимо теплее, и снег исчез, и Дирк вынужден был упрятать меховую куртку в мешок, чтобы не обливаться потом. А потом закончилась еда, и он шел уже в полубреду, просто зная, что брести ему нужно на север: почти не глядя по сторонам, с трудом переставляя непослушные ноги.
Он шел сквозь лес, и кривые — отчего-то лишенные коры, словно бы голые — стволы обступали его. Над головой сомкнулись коричневые осенние кроны, то здесь, то там раздавались треск или странные шорохи.
Рычащий голос какого-то зверя. Нависшая над тропой ветвь, сама убравшаяся с дороги. Сухие, словно бы ржавые листья, вьющиеся над прогалиной в облаке пыли…
Дирк остановился. Ноги едва держали его. Он попытался опереться рукой на ствол, но тот с треском подался назад, оставив на ладони кровоточащую царапину.
— Дирк? — он не заметил, когда она появилась.
Она стояла там, где до этого кружились листья: женщина с коричневой, как кора, кожей. Она была обнажена, но кора служила ей лучше любой одежды. Зеленые волосы волной рассыпались по плечам.
Она рассмеялась низким грудным смехом и повторила слегка насмешливо:
— Дирк… Кого ты хотел найти? Друзей? Своих собратьев? Или самого Танта?
За ее спиной из-за деревьев начали выступать люди. Простые набедренные повязки из шкур оставляли их почти обнаженными. Руки, груди, даже их лица были покрыты узорами и татуировками. Холодно и подозрительно, они молча смотрели на него, в любой момент готовые ринуться в бой.
Слегка покачиваясь на слабых ногах, Дирк ответил:
— Я шел к тем, кого убивают в кланах.
— Тогда ты нашел тех, кого искал, — она усмехнулась краешком губ и добавила: — Те, кто зовут себя людьми кланов, пришли в наши горы и подняли против нас кованое железо.
— Я думал, изгои в союзе с южными колдунами… — выдавил юноша, на что женщина вновь рассмеялась:
— Разве водят дружбу дерево с топором?
— Откуда ты знаешь меня? — наконец спросил юноша.
— Теперь тебя знают все кланы, Дирк, — женщина присела на корточки и провела рукой по земле. Опавшие листья, которых она коснулась, замерцали зеленым, словно бы окруженные искристой аурой. — Если хочешь, ты и сам можешь взглянуть, что творится среди твоих родичей.
Она подняла с земли лист, но так и не протянула его юноше.
— Но сперва ты ответишь мне: да или нет? Станешь ли ты одним из нас, обратишь ли силу против тех, кто пленит огонь печами и ветер — стенами?
Дирк молчал. Люди в шкурах смотрели на него все так же угрожающе и подозрительно.
— Встанешь ли против тех, кто готов убить тебя за то, что ты такой, какой есть? — произнесла женщина.
— Я… да… — с трудом выдавил он.
Он не понял, как это произошло: мгновением ранее она еще сидела на земле — и вот она уже стоит перед ним, и острый шип ее пальца впивается ему в руку чуть повыше запястья. Капля крови упала в мерцающую траву.
— Земля запомнит твою клятву, — выдохнула она ему в лицо.
Ее дыхание пахло фиалками и северным ветром.
«Я… да…» — два слова, произнесенные под цепким взглядом мерцающих в полутьме глаз. Даже спустя шесть лун Дирк не знал, сожалеет ли он о них.
Здесь все было не так: не как в кланах и не как, по легендам, должны жить колдуны. Вместо огромных пещер, вместо проступающих из темноты резных голов демонов и неведомых чудищ была всего лишь лесная деревня. Горстка землянок, примостившаяся на склоне.
Порой его забавляло, сколь абсурдным было все, чему его так долго учили. В кланах ненавидели магов за то, что те напоминали о юге, о том, как горцы рождались и умирали на каменоломнях. Но изгои презирали южан так же, как всех, кого они называли «предателями земли».
Это не было даже главным селением колдунов — всего лишь форпост на подступах к Морхену. И вновь он, сам того не желая, стал одной из костей в игре войны — за той лишь разницей, что теперь он стоял на другой стороне. Вот и все…
Он стал охотником — правда, того сорта, что охотятся скорее за людьми, чем за животными. Теперь он знал все: где расположены поселения изгоев, что за войну они ведут. Как каждый год их ряды пополняются за счет новых беглецов, и как редеют — когда кланы находят очередную деревню. Изгои охотно делились своим знанием магии. Они не боялись Дирка, ведь земля «запомнила его клятву».
По ночам Дирк и сам превращался в зверя. Они покидали селение вечерами, когда в небе появлялась луна, и вскоре их пути расходились. Он бежал, и вокруг мелькали сумеречные стволы, и подушечки лап мягко ступали по палой листве, а в воздухе отчетливо пахло дичью и хвоей. Он мог бы поймать длинноухого зверька или завалить лесного танцора с короной рогов, но он преследовал дичь иного рода.
Он наслаждался властью. Охотник, хозяин ночи — он летел сквозь лес, мягко ступая по мокрой листве и скаля клыки в усмешке… Лунный свет будоражил душу. Он бежал по следу один, и только холодные звезды смотрели с нахмуренных ночных небес.
Его манил теплый запах добычи и крови. Все ближе, ближе человек… настанет миг — и он обернется, увидев выступившего из кустарника волка с испачканной снегом мордой. Потом волк прыгнет, и это будет последнее, что запечатлеется в расширившихся зрачках: обнаженные клыки и складки на носу.
Поймать разведчика удавалось не каждую ночь, но Дирк не отчаивался. Он знал: он еще будет бежать по теплому следу, бежать всю ночь — до тех пор, пока не проснется утро…
Как снежинки на ветру, дни один за другим улетали прочь: стремительно, безвозвратно. Юноша все выше продвигался в рядах колдунов. Сперва его вообще никуда не пускали — берегли от стычек с собратьями. Потом война подступила к самым рубежам Морхена, и юношу впервые выпустили охотиться за разведчиками. Наверное, Извела — жрица — ждала, что он не вернется из той охоты, что едва ему придется убить, он сломается и переметнется обратно…
Кто знает? Дирк знал одно: обратно ему ходу не было. Да, он все еще верил в некую человечность — в то, что во всяком случае его родичи из клана Сехнал окажутся не такими жестокими, как другие кланы. Но вскоре и эта, последняя вера сломалась.