Едва началась война, колдуны вывезли детей, стариков и часть женщин в Морхен, забросив большую часть поселений. Увы, изгоев было слишком мало. Вооруженные отряды горцев то здесь, то там — прорывались в долину, и тогда приходилось запутывать их, истощать, убивая одного за другим из засад — пока свора волков не могла с ними справиться…
В тот день он узнал, что горцы все-таки уничтожили одно из селений. В поднявшемся переполохе Дирк подслушал, что заблудившийся отряд был из клана Сехнал, и уже ждал увидеть согнанных в стойло детей и женщин. Их сделают рабами — именно освобождать их собрался Дирк, присоединяясь к карательной стае.
Когда он обостренным звериным нюхом почуял плавающий над лесом запах горелой плоти, он решил, что ошибся. Потом решил, что ошиблись колдуны, не разобрав символа клана. Он бросился в бой безоглядно: плечом к плечу с братьями, дикий танец на грани смерти и страсти… Не важно, какой там клан, он не всматривался в медные бляхи на плетеных тесемках.
Когда бой закончился, костер уже догорал. Языки пламени лениво лизали почерневшие, обуглившиеся кости.
— Этого не может быть. Просто не может… — как заклинание повторял Дирк, заворожено глядя на крохотный детский череп. Пустые глазницы бессмысленно таращились в осеннее небо. — Это не мой клан… Не Сехнал…
— Это Сехнал, — раздался из-за спины сухой безжизненный голос.
Дирк обернулся. Даэн, помощник Извелы. Высокий светловолосый, на его широкой груди был нарисован цветок, распустившийся в центре солнца. Кулак колдуна разжался, открыв лежащее на ладони копье из меди. Символ родного клана Дирка.
— Прости, — Даэн протянул руку и сжал плечо юноши. — Но иначе это был бы обман.
— …не Сехнал, — запоздалым эхом, по инерции сорвались слова. Дирк прикусил губу. Потом закрыл глаза и отвернулся.
Извелу он нашел только вечером, она возвращалась в селение. Поймав ее на лесной опушке, он твердо произнес:
— Я хочу стать одним из вас. Полноправным колдуном, — и на сей раз уже не отвел взгляда от ее мерцающих глаз.
— Дирк, — ее низковатый голос смягчился. — Тебе придется воевать. Не защищать долину, но идти в бой там, на юге.
Видя, что этих слов недостаточно, она принялась его убеждать:
— Входить как свой в лагеря и разделять с ними хлеб и вино, а потом, нарушив законы гостеприимства, убивать их. Пробираться в крепости и вырезать спящих. Это война, мы не можем иначе, нас слишком мало. Но ты… Тебе лучше помогать раненым.
Он молча покачал головой.
— Я хочу стать полноправным колдуном, — повторил он, и теперь Извела сама опустила глаза.
— Хорошо, — сказала она наконец.
За околицей на прогалине было капище, раньше Дирку не разрешалось туда ходить. Издали он видел только стоявшие кругом стелы и раскинувшиеся над ними ветви огромного дуба. Теперь, изнутри он мог разглядеть на шершавом камне резьбу.
Там были выцарапаны охотничьи сцены — во всяком случае, так казалось на первый взгляд. Связка кривых штришков — охотник с луком. Грубый набросок — волк и горный баран. Вот только не люди охотились на животных. Люди бежали, пытаясь спастись от преследующих их зверей. Корявым квадратом был нарисован дом, в котором прятались несколько человечков. Какой-то рогатый зверь копытами выбивал в окнах ставни.
— Слушай меня, — каким-то больным, немного надтреснутым голосом приказала Извела. — Ты строишь стены из камня и возводишь крышу из дерева, — начала жрица, и Дирк слушал ее, опустив голову и глядя в землю. — Ты рожден в мире, чтобы изменить землю. Мертвый камень подвластен тебе и дает укрытие от ветров. Мертвое дерево отдает тебе силы и готово беречь от небесного гнева. Железо, мертвое и неподвластное, готово сгореть за тебя в огне, чтобы переродиться в твое оружие.
Она остановилась на мгновение перевести дыхание.
— Помнишь, когда ты пришел сюда, я сказала: «обратишь ли силу против тех, кто пленит огонь печами и ветер — стенами»?
— Да, — глухо ответил Дирк.
— Ты не задумывался над тем, что делают люди: и твои родичи, и южане там, на равнинах? Мы ломаем скалы и строим стены, когда довольно обратиться к земле и она сама возведет тебе дом. Целые горы рушатся над шахтами и каменоломнями… Мы мостим камнем дороги, чтобы ногам было удобней ступать, и рвем траву. Сперва во дворе дома. Потом на полях. Потом вырубаем леса и изгоняем оттуда зверей — только чтобы нам было что есть. Когда можем магией вырастить плоды, которые сполна нас насытят.
Он не нашел, что ответить и просто кивнул.
— Путь колдуна не просто в том, чтобы овладеть силой, — произнесла жрица. — Мы защищаем землю. От тех, кто ее предал. Наша война с кланами вынужденна и временна. Мы никому не угрожаем до тех пор, пока не угрожают нам. Нас не интересует, что происходит среди людей. Наша цель оберегать землю. Хотя бы здесь, в этих горах… Согласен ли ты оставить все, что тебе так дорого? Забыть все связи крови, чтобы судить по делам, а не по родству?
— Согласен, — выдохнул Дирк, и тогда она протянула ему руку.
— Тогда клянись! Слова сами придут тебе…
На ее ладони лежал грубый кремневый нож. Клинок, которым он должен убить себя — чтобы переродиться вновь. На этот раз уже не осталось сомнений, лишь мимолетный взгляд упал на кинжал. Первый удар. Кровь хлынула из руки ручьем…
Словно боевое безумие, литания — сбивчивая, уродливая, в которой не было ни предложений, ни фраз: просто одно за другим лились слова, словно бы из самого сердца:
Лоза — расти и вейся… зеленая, завивайся, души и ослепляй…
Листья, откройте шипы, колючие… разрушат стены — гневно…
Побеги, покройте меня всего!
Зову лозу, зову побег, прорости над горами…
И словно бы жгучий яд струится по жилам, бурлит в крови, выжигая его изнутри и наполняя силой руки. Второй удар — кровавая полоса поперек лба.
Ярись, вьюга… Вейся кругами, ветряное племя, лейся
облаками — пыльными… Растите, темные тучи,
бросайте молнии, укройте туманами, морозьте снегом…
Зову ветер, зову бурю, смети старый мир…
Он запрокинул голову к небу, и кровь заливала ему глаза, и что-то шумело в груди, словно тысячи ветров вьются вокруг его сердца, и кажется, сами глаза теперь могут метать молнии…
Пламя, гори — жарой… опаляй стены, жги крыши!
Смоли плоть человечью — и плавь железо… Танцуй и кланяйся на ветру!
Страх людской — приди и исполнись!
Зову огонь, зову пламя, во всех мирах вечно живое…
Третий удар, в область сердца. Кремень заскрежетал по ребрам, оставив глубокий порез. Кровь бурлит в теле, застилает алым глаза — кажется, сейчас выплеснется изнутри опаляющим жаром…
Поднимайтесь и рушьтесь, воды… Лейтесь реки из берегов,
месите грязь… Дожди и шквалы — ломайте стены! Несите, волны,
и рвите лодки… Зову волну, зову приливы, родись новый мир…
Когда все закончилось, он не слышал своего тела. Не чувствовал крови, смывающей с груди краску. Все тело словно бы распирало, будто бы он стал выше, сильнее — будто бы кожа и кости стали тесны ему, не давали встать в полный рост.
— Склонись перед деревом и предложи свою кровь, чтобы вас связали узы родства, — словно бы из другого мира долетели слова Извелы.
Он тяжело упал на колени, и кровь обагрила впившиеся в землю корни. Мгновения ничего не происходило, пока дерево вдруг не зашевелилось, не затрещало ветвями.
— Оно приняло тебя, — сказала Извела. — Если тебя мучает жажда, вещь из плоти, пей от него. Если ты голоден, ешь от него, ибо оно есть податель меда и лесная трава… Пей! — приказала жрица, и Дирк послушно коснулся губами коры.
Холодная и свежая, чуть сладковатая жидкость обволокла небо. Он сглотнул и почувствовал, как что-то соединяется в нем, смыкается — и он больше не теряет кровь с каждым мигом.
— Ешь! — приказала жрица, и зубы юноши впились в кору. На вкус она была как истекающее жиром мясо, и кости начали смыкаться в нем, а рассеченные мышцы срастаться, закрывая порезы и раны.
— Вставай, — сказала она тем же больным и надломленным голосом.
И он встал. На его узкой груди красовался узор из сплетенных тугой сетью ветвей.
Когда он спустился в землянку, слова застряли у него в горле. Молча глядя на пленника, он стоял несколько секунд, пока не нашел силы обернуться и бросить охранникам:
— Подождите снаружи.
Едва они остались одни, юноша опустился перед Толланом на колени.
— Дирк… Маленький Убийца, — удивительно, но прозвучало это не гневно, а скорее ворчливо. Долговязый, нескладный, Толлан был точно таким, каким юноша видел его в последний раз.
— Ты еще и винишь меня? — слова давались с трудом, словно бы застревая в глотке.
Воин фыркнул.
— Это имя такое. Так уж тебя прозвали. После той бойни…
Толлан поморщился, неловко пошевелившись, и только теперь Дирк заметил перевязанное плечо. На ткани, где волчьи зубы прокусили руку, явственно проступала кровь.
Дирк молчал. Он мог ответить обвинением на обвинение, но делать этого не хотелось. Только когда молчание стало совсем уж невыносимым, он произнес:
— Я и не ищу оправданий. И не знаю, кто первым начал это… Просто мы стоим по разные стороны гор. Вы убиваете нас, а мы — вас. Я не выбирал склон, на котором стоять мне.
Толлан, похоже, хотел пожать плечами, но в последний момент передумал.
— Ведь ты же помнишь, я только хотел защитить эту девушку! — вдруг горячо заговорил Дирк. — Ведь помнишь же!.. Мне просто пришлось сражаться… Для вас она была не человек вовсе, а отступница. А все отступники…
— Брось! — парень вновь поморщился. — Я не страдаю беспамятством. А Карс был известной скотиной. Просто скажи мне, чем ты лучше его? Маленький убийца… — он словно пробовал на вкус эти два ранящих, страшных до жути слова.