романтические путешествия, предварительно позаботившись о няне для ребенка, чтобы в полной мере насладиться обществом друг друга. Вот был бы у них раб, который бы покупал еду, возил Акселя на плавание, ходил на родительские собрания, готовил ужин, стирал, звонил сантехнику, как только потечет раковина, гладил, оплачивал счета, вскрывал конверты с пластиковыми окошками, поддерживал все семейные связи, — тогда такое было бы возможно. Больше всего на свете ей хотелось спать все выходные напролет. Чтобы никто не мешал. Избавиться от вечной усталости, въевшейся, кажется, в костный мозг и порождающей мечту лишь о том, чтобы все делалось само, без твоего участия.
Она вспомнила семинар, который проводили осенью у них на работе. «Ты в ответе за собственную жизнь». После него она почувствовала в себе новые силы. Они говорили о вещах, которые казались простыми, но о которых сама она никогда не задумывалась.
Ежесекундно я делаю выбор и становлюсь либо жертвой, либо творцом собственной жизни.
Вдохновленная, она тогда поспешила домой, чтобы рассказать о своих впечатлениях Хенрику. Он молча выслушал, но на предложение сходить на следующее выступление того же лектора ответил отказом.
Как ты поступишь, если узнаешь, что тебе осталось жить шесть месяцев?
Этим вопросом семинар начинался.
Когда он закончился, вопрос по-прежнему оставался без ответа.
Она до сих пор не определилась.
На обратном пути она заехала на Эстермальмский рынок, где купила двух омаров, потом в «Винный бутик» на улице Биргера Ярла.
Тур заказала в обеденный перерыв, попросив, чтобы ваучеры доставили ей на работу.
Все будет хорошо.
Когда она вернулась, часы показывали всего лишь половину пятого. Куртка Акселя валялась на полу, она подняла и повесила ее на крючок в форме слоника, который когда-то сама привинтила на стену, рассчитав подходящую высоту.
Из кухни доносился голос Хенрика:
— Я не могу больше говорить. Попробую перезвонить позже.
Она сняла верхнюю одежду, спрятала пакеты с омарами и шампанским в шкаф и поднялась по лестнице.
Он читал газету, сидя за столом. Рядом лежала трубка домашнего телефона.
— Привет!
— Привет!
Взгляд на странице. Она закрыла глаза. Ну почему он даже не пытается? Почему он всегда перекладывает ответственность на нее?
Она старательно гасила раздражение.
— Я сегодня ушла пораньше.
— Вижу.
— Я собираюсь отвезти Акселя к родителям, пусть он переночует у них.
Наконец-то он на нее посмотрел. Торопливый, робкий взгляд.
— Вот как, зачем?
Она попыталась улыбнуться.
— Не скажу. Увидишь.
В какой-то момент ей показалось, что он испугался.
— Аксель!
— Вечером мне надо работать.
— Аксель, хочешь поехать на ночь к бабушке с дедушкой?
Быстрые маленькие шаги из спальни.
— Да!
— Тогда пойдем собирать вещи.
Привычная дорога до Сальтшёбадена заняла всего пятнадцать минут. Радостный, переполненный предвкушением Аксель молчал на заднем сиденье, и в этой тишине она вдруг остро почувствовала, что очень нервничает. Последний раз они занимались любовью, когда ездили в Лондон, почти десять месяцев назад. Раньше она над этим как-то не задумывалась. Никто из них не проявлял инициативу, а значит, никто не получал отказ. Дело в том, что у них попросту не было желания. И конечно, в Акселе, который всегда спит в середине.
Она припарковалась во дворе у вымощенного камнем въезда в гараж. Выпрыгнув из машины, Аксель пробежал несколько метров до веранды.
Сквозь автомобильное стекло она смотрела на дом, где прошло ее детство. Большое, надежное и незыблемое, здание желтого цвета начала двадцатого века, с белым декором на фасаде, в окружении аккуратно подстриженных узловатых яблонь. Через пару месяцев здесь все зацветет.
Через пару месяцев.
Когда все снова будет, как было.
Просто надо еще чуточку постараться.
Вдруг вспомнилось, что пора позвонить в автосервис и записаться на замену зимней резины на летнюю.
Входная дверь открылась, и Аксель тут же туда шмыгнул. Эва вышла из машины, взяла с заднего сиденья сумку с вещами и направилась к дому.
На веранде показалась мама.
— Здравствуй! Кофе успеешь выпить?
— Нет, мне нужно ехать. Извини, что без предупреждения, и спасибо, что согласились.
Она поставила сумку на пол в холле и быстро обняла мать.
— Зубная щетка в наружном кармане.
— У вас случилось что-то неожиданное?
— Да, Хенрик получил новый заказ, и мы решили это отпраздновать.
— Как хорошо! А что за заказ?
— Серия статей для какой-то крупной газеты, точно не помню. Аксель, я уезжаю.
Она повернулась к матери, но старалась не смотреть ей в глаза.
— Я заберу его рано. Чтобы не опоздать, нам надо выезжать не позже половины восьмого.
В дверях показался Аксель, за ним отец.
— Здравствуй, родная. Ты ведь не сразу уедешь?
— Увы, иначе мне не успеть.
За нее соврала мама.
— Хенрик получил новый заказ, и они собираются устроить по этому поводу праздник.
— Тогда понятно. Передавай ему привет и поздравления. Слушай, а как в итоге прошло то слияние предприятий, с которым у вас были проблемы?
— Хорошо. Нам все-таки удалось довести все до конца.
Он молчал и улыбался. Потом протянул руку и погладил Акселя по голове.
— Аксель, у тебя очень умная мама. И когда ты вырастешь, она наверняка будет гордиться тобой так же, как мы гордимся ею.
Ей вдруг захотелось заплакать. Спрятаться в отцовских объятиях и снова почувствовать себя маленькой. А не тридцатипятилетним топ-менеджером и матерью, которая вынуждена спасать семью. Родители всегда рядом. Фундамент. Верят в нее, вдохновляют, дают уверенность в собственных силах. Она может все.
Но сейчас они не помогут.
Она совершенно одна.
Разве можно признаться им, что Хенрик, похоже, собирается бросить ее? Бросить ту, которой они так гордятся, умную, успешную?
Она присела на корточки перед Акселем и притянула его к себе, скрывая свою слабость.
— Я заберу тебя завтра утром, хорошего вечера.
Вымученно улыбаясь, она спустилась по лестнице и вышла во двор к машине. Из окна автомобиля видела, как они машут ей с веранды.
Вместе.
Рука отца на плечах матери. Сорок лет рядом, неразлучно, в душе у обоих покой и благодарная гордость за единственную дочь.
Ей бы тоже хотелось именно так.
Именно такой дом она создавала для Акселя. Надежный. Вселяющий уверенность: что бы ни случилось, дом выдержит.
Семья.
Незыблемое.
Единственное, что устоит, если все остальное вдруг полетит в тартарары. Дом, подобный тому, в котором посчастливилось вырасти ей самой. Мама и папа, всегда готовые прийти на помощь. Как только ей понадобится. Но чем старше она становилась, тем реже обращалась к ним — именно потому, что знала, что они всегда помогут.
Если что.
И эта безграничная вера в нее — она справится, она сможет. Ей все по силам.
Что случилось с ее поколением? Почему они вечно недовольны? Почему им всё и всегда нужно измерять, сравнивать, оценивать? Что за неясное беспокойство заставляет их все время двигаться дальше, к следующей цели? Полная неспособность остановиться и порадоваться тому, что уже достигнуто. Вечный страх что-то упустить, не сделать того, что чуть лучше, а значит, может принести чуть больше счастья. Столько возможностей — как же успеть испробовать все?
Старшее поколение тоже боролось за свои мечты: образование, дом, дети, пока все цели не оказались достигнуты. Ни они, ни от них большего не ждали. Никому не приходило в голову назвать человека безамбициозным, если он задерживался на одной работе больше двух лет — наоборот, лояльность была в почете. Они имели право остановиться и почувствовать удовольствие от жизни. Честно потрудившись, можно насладиться успехом.
Стараясь двигаться как можно тише, Эва открыла дверь, прошла на кухню и поставила шампанское в холодильник. Хенрика она не заметила, и дверь в кабинет была закрыта. Теперь быстро душ — и кружевное белье, купленное в обеденный перерыв. Увидев в зеркале ванной собственное лицо, она вдруг снова разнервничалась. Может, следовало почаще заставлять себя обращать внимание на подобные вещи? Но где взять время? Она расстегнула серебряную заколку на затылке, и волосы упали ей на плечи. Ему всегда нравились ее распущенные волосы.
В какой-то момент она подумала, не накинуть ли поверх черного кружевного белья всего лишь халат — но не решилась. Господи. Она стоит в той самой ванной, где вот уже почти восемь лет раздевается вместе со своей семьей каждое утро и каждый вечер — стоит и волнуется, не представляя, как пригласить на ужин собственного мужа.
Как такое возможно?
Надела черные джинсы и свитер.
Когда она вышла, дверь в кабинет по-прежнему была закрыта. Расслышать стука клавиатуры ей не удалось. Тишина. И тут вдруг звук отправленного мейла. Может, Хенрик закончил работать?
Она быстро накрыла на стол, поставила парадные тарелки и уже собиралась зажечь свечи, когда он внезапно возник на пороге кухни. Бросил на нарядную сервировку взгляд, в котором не читалось ни намека на радость.
Она улыбнулась:
— Ты не погасишь верхний свет?
Немного поколебавшись, он все же выполнил просьбу. Она вытащила шампанское, сняла проволоку и выкрутила пробку. На столе стояли бокалы, которые им подарили на свадьбу. Он так и стоял в дверях, не проявляя ни малейшего намерения идти навстречу.
Она подошла к нему и протянула бокал:
— Прошу!
Сердце громко стучало. Почему он не хочет ей помочь? Он что, собирается выставить все ее попытки на посмешище?
Она вернулась и села за стол. На мгновение показалось, что он сейчас уйдет обратно в кабинет. Но он все же сел к столу.
Тишина — словно еще одна стена в комнате. Ровно посередине стола, так что они сидят по ее разные стороны.
Она смотрела в тарелку, но есть не могла. На соседнем стуле лежали билеты. Интересно, он заметил, что у нее дрожат руки, когда она протягивала ему сквозь эту стену голубую пластиковую папку?