— Здравствуйте, Женевьева! — обратился я к ней, остановившись прямо напротив девушек. Они удивлённо переглянулись, и мне показалось, что если подружка, кажется, её звали Марфа, удивилась по-настоящему, то удивление Женевьевы носило несколько иной характер. Какой именно, я не мог с уверенностью определить, слишком мало и редко общался с девушками.
— Давно вас не видел, вот решил спросить у вас, легко ли учиться на факультете воздушного транспорта?
— Мне⁈ Неплохо, а почему вы спрашиваете именно меня об этом?
— Нравятся мне дирижабли, — намекнул я ей про совместный полёт, — может, из меня смог бы получиться хороший авиаинженер или даже авиаконструктор, если я решился перейти на «воздушный» факультет.
— Вы пока только на первом курсе учитесь, Фёдор, а перейти на другой факультет можно вплоть до третьего, при условии, что вы будете прилежно учиться и достойно вести себя.
Услышав последнюю фразу, я невольно помрачнел, что не укрылось от глаз Женевьевы.
— А вы где пропадали два месяца, извините уж меня за любопытство?
— Воспалением лёгких болел, а потом мать ездил хоронить. Погибла она от бомбы анархиста, при покушении того на генерал-губернатора, и вообще. Извините, что подошёл, давно вас не видел, хотел поговорить.
Сказав несколько скомканно последнюю фразу, я поклонился, не решаясь поцеловать девушке руку, ведь это она выбирала, подавать ей её или нет, да и не хотел выглядеть слишком навязчиво. Поклонившись, я выпрямился и, грустно улыбнувшись, пошёл дальше по коридору. Женевьева молча смотрела мне вслед, не решаясь ни остановить, ни спросить что-нибудь вновь.
А мне стало немного легче на душе: не прогнали и не посмеялись, и то хорошо, а в преддверии решения своей судьбы и вовсе, как глоток свежего воздуха, и вспомнить есть что.
— Поговорил с ней? — спросил меня в столовой Пётр.
— Да, поговорил. Не прогнала, и ладно. Да я недолго с ней разговаривал, просто спросил, как учёба, а она спросила, где я пропадал, и всё.
— Сказал ей?
— Нет, про мать только сказал, и про болезнь, и всё, ушёл, не мог не сказать про мать, а сейчас уже жалею. Зачем это ей слышать, я не нуждаюсь в жалости, разжалобить не хотел её, но и пройти мимо не смог. Так хоть немного легче стало.
— Да, люди в социуме живут, им же лечатся или калечатся, как кому повезёт. Не переживай, в неведение тебе находиться недолго осталось.
— Согласен, да всё равно уже. Займусь учёбой, а дальше — как будет.
— Не переживай, всё обойдётся, давай сходим пива попьём тевтонского, я тут нашёл одно заведение, очень вкусное пенное в нём продают.
— Давай лучше в бутылках купим, у них и закуски возьмём, и в комнате выпьем? Не хочу я в заведении сидеть, там шумно, а настроение у меня к ному не располагает.
— Давай.
Так мы и сделали. Зайдя в магазинчик, выбрали пиво и, купив по три бутылки на брата, удалились. Я себе решил взять имперский стаут, двойной стаут и портер.
— По тёмному решил пройтись?
— Да, Петя, пиво, как жизнь.
— Так надо было купить последней бутылку светлого пива, чтобы символизировать переход от тёмного прошлого к светлому будущему.
— Как настанет светлое будущее, так обязательно куплю.
— Мы сами творцы своего будущего, купи светлое.
— Нет, уже купил достаточно, да и стаут с портером крепкие, а светлое легче, развезёт меня сильно от него.
— Ладно, тогда пошли.
Дойдя до общежития, мы зашли в нашу комнату и, разложив на столе припасенную снедь, откупорили первые две бутылки.
— Лады, тогда давай выпьем за твоё чёрное прошлое!
Мы стукнулись бутылками и, отхлебнув из них терпкий напиток, принялись усердно жевать разложенную снедь, включающую охотничьи колбаски, селёдку слабосолёную и другие разносолы.
— Вкусное пиво, — резюмировал я, допив имперский стаут.
— Вкусное, но крепкое. По второй?
— Давай.
Двойной стаут оказался ещё крепче, всё же, двенадцать градусов для пива — это похлеще, чем для вина, но организм легко его поглотил, да и еда вкусная, а настроение мрачное, так что, всё пошло легко.
— А теперь и третью предлагаю, — сказал Пётр уже сильно заплетающимся языком, на что получил моё утвердительное согласие.
Портер, по моему мнению, уступал двойному стауту, но оказался легче и менее крепким. До кровати я добрался уже изрядно опьяневшим и опустошённым. Не лучший способ отдыха, но пиво и вправду оказалось очень вкусным, так что, стоило его попробовать, хоты бы с целью поднять себе настроение.
Глава 5Суд
На суд меня вызвали через пять дней. В академию приехал кто-то из помощников или подчинённых поручика, меня опять позвал к себе комендант и передал с рук на руки жандармам.
Оказалось, что ехали мы на закрытое заседание суда, которое происходило в незнакомом для меня огромном здании, где-то в центре Павлограда. Об этом сопровождающий сообщил в последний момент, не знаю, уж, почему. Видимо, это имело какой-то для суда смысл, или просто так получилось. А может, сделали так для того, чтобы я не убежал.
Перед входом в помещение, где заседал суд, стояли два стражника, при саблях и оружии, а поодаль от них бродил пожилой унтер-офицер, похоже, начальник караула. Меня охватило волнение, я постарался не думать о возможно неприятном исходе дела. Немного помедлив, я решительно сделал шаг и, уже со значительным опозданием войдя в зал, остался наедине с судом.
Судей оказалось трое. Одетые в судейские мантии, они просматривали бумаги дела, по всей видимости, моего, когда я вошёл в помещение в сопровождении жандарма. Искоса глядя на меня, главный судья показал рукой на трибуну, за которую я и встал, в ожидании вопросов.
Секретарь суда кратко зачитал моё дело, разъяснив суть присутствующим и поставив меня в известность, в чём конкретно меня обвиняют. В зале, кроме трёх судей, находился ещё секретарь суда, государственный обвинитель и группа поддержки, или не знаю, как их назвать, состоящая из поручика Радочкина и незнакомого мне чиновника, в мундире министерства внутренних дел.
Я лихорадочно обдумывал свои слова, ведь от этого зависела моя дальнейшая судьба, и каждый ответ мог повернуть дело в ту или другую сторону. На суде мелочей нет, но почему меня никто не предупредил заранее? Хотя, почему не предупредили, сказали, что суд состоится примерно через неделю, так что, я знал о нём, просто не готовился, положившись на случай. Эх, ну я и дурак!
Пока я думал-размышлял, поднялся со стула сидящий напротив меня государственный обвинитель, худой, высокий мужчина с волевым и жёстким лицом, полностью затянутый в официальный мундир.
— Итак, господин студент, вы обвиняетесь в убийстве двух человек и ранении ещё одного, в момент их атаки на вас в окрестностях Крестополя. Следствие установило все личности убитых и потерпевших от ваших действий. Ваши показания также запротоколированы и подшиты к делу, имеете ли вы что-то добавить к ним дополнительно?
Я задумался, в голову ничего не шло, вообще ничего, и добавлять мне оказалось нечего.
— Нет, Ваша честь, мне добавить нечего.
— Ответ принят. В отношении вас получены ходатайства о смягчении приговора, а также рассмотрении дела в особом порядке, в связи с государственной важностью. А теперь ответьте мне на следующий вопрос: как так получилось, что вы поехали один на пристрелку оружия в окрестности, купив пистолеты всего лишь за день до этого, и тут же нарвались на бандитов? Это всё цепь досадных случайностей?
Вопрос оказался для меня неожиданным, мысли заметались, как зайцы в окружении волков, с большим трудом я смог собраться и ответить что-то вразумительное.
— Да, я был очень расстроен гибелью матери в результате покушения анархистов и подумал, что события в нашей империи могут принять нежелательный оборот, в связи с чем воспользовался возможностью приобрести оружие, а когда приобрёл, то у меня сразу же возникла нужда его пристрелять.
— Допустим, а почему вы не воспользовались платным тиром для пристрелки?
— Я не знал, где он находится, и мне хотелось побыть одному. В окрестностях Крестополя есть очень много оврагов, где можно спокойно отстреляться без лишнего внимания и присутствия посторонних людей.
— Возможно. Тогда объясните суду, почему вы, не задумываясь, применили оружие?
Я ответил не сразу, пытаясь найти наиболее подходящий ответ и тщательно подбирая слова.
— Потому что у меня не оказалось другого выхода. Сначала я защищался с помощью дара, после чего главарь приказал напасть на меня третьему бандиту, что прятался в овраге с обрезом. Я смог нейтрализовать первый выстрел в упор, и даже второй, но на третий у меня уже не оставалось сил, поэтому я применил оружие. В пылу схватки я о нём совсем забыл и вспомнил только тогда, когда упал на землю от второго выстрела. Стрелял я уже с земли, что лишний раз доказывает, что я применил оружие, вынужденно защищая свою жизнь.
— Да, мы это увидели в отчётах, поэтому суд склонен придерживаться ваших показаний, но ситуация нам до конца не ясна. Вы специально спровоцировали встречу и нападение?
— Нет, я спокойно возвращался со стрельб, неся оружие в чемоданчике, и даже не подозревал, что встречу хоть кого-то на своём пути.
— Тогда как вам удалось так быстро вынуть из кобуры пистолет, зарядить и убить из него двух человек?
— Он уже был заряжен, я оставил его в кобуре, на всякий случай.
— Значит, вы готовились заранее к возможному нападению?
— Нет, откуда я мог знать, что на меня кто-то нападёт? После пристрелки я не стал вынимать обойму, решив, что уберу вместе с пистолетом и кобурой дома. Нам же не запрещено ходить с заряженным оружием⁈
— Нет, не запрещено. Тогда перейдём к следующему вопросу, так как заседание суда закрытое и на нём присутствуют только официальные лица, то хотелось бы узнать, какого рода задачи вы выполняли по своей служебной необходимости?
На этот вопрос ответ я подготовил заранее, размышляя как-то вечером.