[4], вызванная либо перепоем, либо недосыпом. Он прекрасно знал это. «Жестяные девы» тоже знали. А теперь это знала и Коллин.
— Нет, ты только себе представь! — закончил он.
— Так и опиши своими словами, что ты при этом почувствовал. От руки, на бумаге — а не при помощи этой дурацкой машины. Что означало для тебя появление юркой маленькой живой белочки. Главное, — Коллин ткнула пальцем в сторону риторайзера ценой в пятнадцать тысяч долларов, — чтобы он за тебя не думал. И…
— А Броуз, — отозвался Джо, — возьмет и все вычеркнет. Можно, конечно, загрузить ее в вак, потом скормить «кену»[5] и записать на пленку. Думаю, такое прокатит. Но только не через Женеву. Потому что я просто не могу им сказать: «Да ладно вам, ребята, и так сойдет». Мне придется сказать…
Впрочем, он уже ощутил умиротворение и начинал размышлять.
— Ладно, попробую, — Джо решительно поднялся, отпихнув старокалифорнийское плетеное кресло. — Уговорила. Я даже попробую написать это от руки. Только найду эту — как ты ее называешь?
— Шариковая ручка. Вспомни: что есть у двери, у сумки и у ребенка? Правильно, ручка. Видишь, как все просто?
Он кивнул.
— Вот ручками мне и придется программировать вак. Думаю, ты права. Может, это и шаг назад — но, по крайней мере, меня не будет выворачивать наизнанку. Я уже видеть не могу это…
Он окинул взглядом библиотеку, пытаясь найти… эту самую… как ее?
Тем временем риторайзер, предоставленный самому себе, продолжал вещать:
— …пушистого малыша. Но в его крошечной головке таится недюжинный ум. Может быть, даже больший, чем мы можем себе представить. Уверен, нам с вами есть чему у него поучиться…
Монолог продолжался и продолжался. Тысячи микрочипов во внутренностях машины муссировали эту проблему, черпая сведения с десятков инфодисков. Все это могло продолжаться до бесконечности, но Джо Адамсу было некогда. В конце концов он нашел ручку.
Все, что теперь требовалось, — это чистый лист бумаги. Черт, это у него точно было! Он поманил «жестянку», которая собиралась проводить Коллин до флаппера.
— Распорядись, чтобы вся прислуга занялась поисками бумаги, на которой можно писать. Обыщите все комнаты виллы, — даже те, что сейчас пустуют, включая спальни. Я точно помню: где-то валялся лист или даже целая пачка. Ее в свое время нашли при раскопках.
«Жестяная дева» немедленно передала указание по прямой радиосвязи, и Джо почувствовал, что в доме начался переполох. По всей вилле захлопали двери пятидесяти с лишним комнат. Прислуга ожила, покинув места, на которых неподвижно находилась после выполнения очередного задания. И он — их господин и владелец — почувствовал стопами своих ног, как здание наполняется жизнью, и часть тумана, который успел заползти внутрь, развеялась. И пусть это сделали машины, которых с легкой руки одного чеха прозвали «роботами», что на их дурацком языке означает «работник».
Однако снаружи был туман, и он по-прежнему пытался просочиться в окно.
Когда же Коллин уедет… Он знал, что тогда туман начнет еще более непреклонно скрестись и ломиться, пытаясь ворваться внутрь.
Господи… ну почему сегодня не понедельник, почему он не в Агентстве, не в своем Нью-Йоркском офисе, вместе с другими янсменами? Чтобы жизнь была не движением каких-то мертвых— вернее, неживых — созданий. А настоящей жизнью.
— Знаешь что? — неожиданно вырвалось у него. — Я люблю свою работу. Более того, кроме нее, у меня ничего нет. Все это… — он обвел рукой библиотеку, не забыв затянутое туманом окно.
— Да, это как наркотик, — сочувственно поддакнула Коллин.
— Вроде того, — кивнул он. — Если уж пользоваться архаичными терминами. Пожалуй, этот я у тебя позаимствую.
— Ты лингвист до мозга костей, — с нежностью заметила она. — Ладно, сделка состоялась. Слушай, а может, тебе все-таки воспользоваться услугами машины?
— Нет! — решительно отозвался он. — Ты совершенно права. Отныне я намерен все делать совершенно самостоятельно.
В любой момент в комнату могла ввалиться одна из многочисленного штата «жестяных дев» с чистым листом бумаги — он точно знал, что бумага в доме была. А если ее нет, то можно выменять ее у соседа. Для этого иридется совершить небольшую прогулку — разумеется, в сопровождении и под охраной свиты «жестянок» — в соседнее поместье, расположенное южнее, на виллу к Феррису Гранвиллю. У Ферриса точно есть бумага: он сам рассказывал на той неделе по открытой видеолинии, что работает над — господи помилуй! — записками.
Интересно, кому на Земле — или под Землей, или над Землей— эти записки адресованы.
Глава 2
Пора спать. Во всяком случае, так утверждали часы. С другой стороны, электричество снова отключали, как и на прошлой неделе, так что будильник может отставать на несколько часов. Впрочем… Вполне возможно, мрачно подумал Николас Сент-Джеймс, что на самом деле пора вставать. Он прислушался к естественным реакциям своего тела, но они, несмотря на все проведенные под землей годы, ничего не подсказали.
В душевой, которой пользовались все обитатели квартирки 67-В убежища «Том Микс», названного в честь известного американского актера, шумела вода — очевидно, жена принимала душ. Некоторое время Николас копался на ее туалетном столике, пока не нашел наручные часы. Взглянув на циферблат, он убедился: они показывают то же самое время, что и будильник. Тем не менее ему совершенно не хотелось спать. Скорее всего, это из-за Мори Соузы, догадался он. Старик болен — от одной этой мысли голова начинала буквально раскалываться. Наверное, именно так себя чувствуешь, когда подхватишь «пакетную чумку». Вирус вселяется в тебя, и голова распухает до тех пор, пока не лопается, как надутый бумажный пакет. Наверное, он заболел. В самом деле. Притом посерьезней, чем Соуза. А Мори Соуза — главный механик их «термитника», которому было под семьдесят, — умирал.
— Я уже выхожу, — крикнула Рита. Однако душ по-прежнему шумел — значит, она не собиралась освобождать ванную. — Слушай, если надо, то заходи, почисти зубы… или сунь их в стакан с водой, или уж не знаю, что ты там с ними делаешь.
Что я делаю… скорее всего, заболеваю «пакетной чумкой». Должно быть, последняя неисправная «жестянка», которую им прислали, была продезинфицирована кое-как. А может, он подцепил «вонючую сухотку». От этой мысли его передернуло: только представить себе, что ты постепенно съеживаешься, голова усыхает до размеров бильярдного шара, хотя черты лица остаются узнаваемыми.
— Ладно, — задумчиво произнес он, начиная расшнуровывать рабочие ботинки. Сейчас ему почему-то страшно захотелось почувствовать себя чистым. Да, пожалуй, действительно стоит принять душ — несмотря на то, что норму воды в «Томе Миксе» с недавнего времени сильно урезали, причем с его собственного одобрения. Но когда не чувствуешь себя чистым, ты обречен. Особенно если учесть, что вся мерзость, которая может уничтожить твой организм, все эти микроскопические штучки попадают внутрь с каждым из этих ходячих кусков железа, собранных твоими же руками, потому что кто-то не удосужился провести дезинфекцию. Он просто нажал кнопку и сбросил нам очередные три сотни фунтов грязного хлама в контейнерах. Грязь во всех проявлениях — радиация и микробы… Да, подумал он, комбинация— лучше не придумаешь.
И тут где-то в далеком уголке его памяти мелькнуло: Соуза умирает. Разве что-нибудь может быть важнее? Долго ли мы продержимся без старого ворчуна?
Примерно две недели. Поскольку именно в этот срок выполнение их плана подлежит пересмотру. Причем — учитывая редкую везучесть обитателей этого убежища, включая самого Николаса, — на сей раз разбираться приедет не кто-то из людей генерала Хольта, а агент министра внутренних дел Стэнтона Броуза. Можно не сомневаться. Эти двое постоянно сменяли друг друга у руля. По словам Янси[6], который регулярно появлялся на огромном экране, это предотвращало коррупцию.
Николас взял трубку аудиофона и набрал номер клиники убежища.
— Ну, как он?
На другом конце провода отозвалась доктор Кэрол Тай, исполняющая обязанности заведующей крошечной клиники:
— Пока без изменений. Но сознания не терял. Приходите — по-моему, он хотел о чем-то поговорить с вами.
— О’кей.
Николас положил трубку, крикнул Рите — в ванной по-прежнему шумела вода, — что уходит, и покинул квартирку. Общий коридор был забит битком: обитатели убежища покидали магазины и комнаты отдыха, торопясь оказаться дома и лечь в постель. Значит, часы не врут. На многих были купальные халаты и шлепанцы из ворсистой синтетики, которые пользовались популярностью в убежище. Похоже, и вправду самое время на боковую. Но он знал, что не сможет уснуть.
Спустившись на три этажа, он миновал анфиладу приемных — по большому счету, клиника не работала, в ней оставались только лежачие больные — и дошел до поста дежурной медсестры. Девушка почтительно встала, чтобы поприветствовать Николаса — ведь они, как-никак, сами избрали его своим президентом. Несколько шагов — и он остановился у двери в палату Мори Соузы, на которой красовалась табличка: «Тишина! Не беспокоить!». Он повернул ручку и вошел.
На широкой белой постели под одеялом лежало нечто плоское, нечто расплющенное — настолько, что его можно было увидеть, лишь пристально вглядевшись, словно отблеск или пятно; настолько неясное, что не отражало свет, а лишь поглощало его. Только сейчас Николас осознал, что постель умирающего старика действительно поглощает все виды энергии. То, что лежало в кровати, было лишь пустой оболочкой. Казалось, какой-то паук высосал его — вселенский паук или, учитывая их местоположение, — потусторонний паук. Паук, способный высосать из человека жизнь. Даже на такой глубине.
Губы распростертого на кровати человека слабо шевельнулись.
— Привет.
— Привет, старый зануда, — ответил Николас, придвигая к кровати стул. — Как самочувствие?