Военные же занялась делами на фронте, чему мы никак не мешали. Давным-давно было решено, что никаких сепаратных миров с Германией нам не надо, а, следовательно, нужно сохранять устойчивость армии.
– Таким образом, по сравнению с началом четырнадцатого года мы лишились четвертой, если не третьей части паровозов и наблюдаем явную деградацию работы транспорта, – мрачный Собко закончил доклад и сел на место.
Поскольку разворот корпуса Крымова не в последнюю очередь был совершен благодаря железнодорожникам, в Москве единовременно оказались многие заинтересованные лица – Юра Ломоносов из МПС, делегаты Викжеля, фон Мекк… Собко предложил собраться «узким кругом» в Центросоюзе, можно, конечно, было и на Казанском вокзале, у Николая Карловича, но мы решили посекретничать.
– У нас неисправных паровозов на дороге больше сотни!
– И у нас! У нас тоже!
– Предлагаю Викжелю связаться с Викметом и Союзом механических производств и составить план ремонта. Потому как, товарищи, нам без транспорта зарез будет.
– Поддерживаю!
– Пока там паровозы ремонтируются, – начал Ломоносов, – можно и нужно ввести единые правила работы на всех дорогах, государственных и частных. А то сейчас здесь так, тут эдак, очень большие накладки и задержки от чересполосицы.
Юра посмотрел на фон Мекка, тот развел руками, признавая его правоту.
– Только как это сделать? Приказом сверху не получится. А разрабатывать правила – время.
– А давайте так, товарищи, – влез я, – создадим при Викжеле, скажем, «Комиссию тяги» или там «движения», как у вас принято назвать. Чтобы не увязнуть в согласованиях, взять за основу существующие правила государственных дорог, задача-то у нас государственная. И явочным порядком ввести везде.
– Акционеры возмутятся, – заметил Николай Карлович.
– Не думаю, что падение прибыли будет больше, нежели при забастовке путейцев, – отрезал Собко.
Мекк только устало кивнул.
А потом мы вчетвером сидели над картой и мечтали, какие еще дороги нужны стране. Нижний-Вятка, Сарапул-Екатеринбург, Кизляр-Астрахань, Семипалатинск-Ташкент… Ломоносов так воодушевился, что вспомнил и про амбициозный проект магистрали с Кавказа через Персию и Афганистан в Индию.
– Ну, с Индией и Афганистаном нам англичане голову оторвут, а до Тегерана можно попробовать…
– Миша, да ты с ума сошел! Какой Тегеран! – вскинулся Собко. – Нам у себя дороги на двухпутное движение переводить надо, а вы еще новых напридумывали! Там одних рельс сколько потребуется!
– А вот ты и посчитай. Напиши, где сколько чего надо, сведи в таблицу, выдай итог, сравни с возможностями производства.
– Так рельс от этого не прибавится!
– Зато будет ясно, сколько нам металлургических заводов строить.
Глава 7
Лето 1917
Заявление Советов о перевороте и узурпации власти Временными мы опубликовали во всех европейских газетах, до которых смогли дотянутся. В Англии, Франции, Италии, Швейии, Швейцарии и так далее. И в тот же день передали послам еще одно заявление – что с этого момента Советы рассматривают Временное правительство как нелегитимное. И в особенности все долги, которые временные с этого момента наделают. Послы, как и положено, сделали непроницаемые рожи – «Я доведу это до сведения кабинета».
Ну, доведут или нет, неизвестно, но для гарантии через пару-тройку дней наши люди передали это заявление в министерства иностранных дел тех же стран и в Госдепартамент США до кучи.
А в Москву потихоньку начали съезжаться делегаты, в первую очередь из Питера, казачьих земель и некоторых национальных территорий, где Советы оказались как бы вне закона. Остальные-то могли спокойно добраться к назначенному сроку, а вот «делегаты подполья» выехать скопом не могли, приходилось использовать кружные, а то и вовсе нелегальные пути.
В Симоново меня выдернул Медведник. Треугольник Тюфелевой рощи в несколько десятков гектаров был надежно отгорожен излучиной Москвы-реки и территорий заводов первой очереди. Здесь, на бывших огородах, сейчас спешно готовили отряды Красной гвардии. Ну а когда надобность в учебном центре отпадет, мы обязательно построим вторую очередь АМО.
Доступ контролировали стационарные посты на железнодорожном мосту, на проходных заводов, а также частые патрули вдоль берега реки. Ну и постоянная пальба отпугивала любопытных – официально здесь находилась школа городской милиции.
Вот эти самые милиционеры, помимо необходимых им знаний по охране порядка, проходили и полный курс учебной команды пехотного полка, и дополнения к нему, составленные Медведником. Обучение – три месяца, набор двести человек каждую неделю, за год можно дивизию прогнать. Хотя сильно надеюсь, что через несколько месяцев у нас в руках будут нормальные военные лагеря для подготовки, а пока так.
– Заря-жай! – скомандовал инструктор из числа демобилизованных по ранению унтеров.
Два десятка рабочих – учебное отделение – скинули с плеч винтовки, перехватили их на левую руку, лязгнули затворами и почти одновременно вогнали по обйме. Клац-клац – винтовки смотрят налево-вверх, штыки топорщатся, к бою готовы.
Унтер прошел вдоль строя, поправил незаметные моему глазу ошибки, вернулся на место:
– Разря-жай!
Тут у всех хорошо не получилось, только двое четко открыли снизу магазинную коробку, высыпали в ладонь патроны, щелкнули затвором и поймали последний, сидевший в патроннике. Прочие же кто уронил, кто замешкался, отжимая тугую защелку, кто упустил патрон, вылетевший при экстракции. Посыпались смешки и подначки, без которых в мужском коллективе никак, прерванные многозначительным покашливанием унтера. Потолкавшись, отделение снова встало в две шеренги.
– Заря-жай!
Увидев у меня на лице сомнение, Вася Шешминцев, начальник «школы», поспешил заверить, что патроны учебные, по сути – болванки, и даже самый криворукий курсант никого не пристрелит.
Такая возможность предоставлялась им чуть дальше, на стрельбище, упиравшемся в специально насыпанный вал. Не в первый раз сталкиваясь с подготовкой новобранцев, что буров, что сахалинцев, что македонцев, Вася к каждому на огневом рубеже приставлял по унтеру-надзирателю с правом пресекать нарушения правил методом непосредственного удара.
– И что, многим достается?
– Обычно на поток трое-четверо ошибаются, раза два по рукам лупить пришлось. Но совсем неспособных нету, рабочие же, все с инструментом да за станками привыкли. Из станочников, кстати, хорошие пулеметчики получаются.
– С пулеметами недостатка нет?
– Какое там, как из Казани нам груз передали, не знаем, куда избыток девать.
– Ничего, скоро пригодятся все.
Разгрузка казанских складов, которую пробил Болдырев, дала нам около тысячи пулеметов. Еще десять тысяч разъехались на хранение в разные города, подальше от взрывоопасных складов и пожароопасных нефтебаков. Причем города, как на подбор, оказались такие, где власть была в руках Советов. Нет-нет, что вы, господин министр, случайность!
В Тюфелевой роще учили не только обращению с винтовками и тактике пехоты. Пришлось тренировать даже перемещение на грузовиках – посадка, высадка, правильное положение при езде. Многие в революционном порыве пытались делать это стоя, а водители были заряжены на максимальную скорость передвижения, ну и…
Учили пулеметчиков и командиров отделений, чем занимались самые опытные унтера и несколько офицеров, а также наши боевики – буры и сахалинцы.
– У нас сейчас на отделение один «мадсен», а на роту два «максима».
– Богато.
– Ну да, по сути новую тактику вырабатываем. О, вот и Егор! – Вася махнул рукой в сторону двух авто, из которых выходил Медведник в сопровождении еще нескольких человек.
Среди них я узнал Лебедева, остальные, несмотря на штатскую одежду, тоже наверняка из военных, в больших чинах – как лом проглотили, эту осанку ни с чем нельзя спутать.
Мы двинулись навстречу и когда уже были в десяти шагах, Егор с нежданным озорством в глазах вдруг громко скомандовал:
– Товарищи офицеры! – и врезал строевым по направлению ко мне.
Пришлось втягивать живот и принимать максимально лихой вид, насколько это при моих кондициях возможно.
– Товарищ председатель Московского Совета! – остановившись в двух шагах, Егор кинул руку к фуражке. – Группа кандидатов на командные должности Красной гвардии прибыла для ознакомления!
И отшагнул в сторону. Вот же зараза какая, знал, что я насквозь штатский… И Вася, стервец, явственно подвывал сквозь сжатые до белизны скул зубы, чтобы не расхохотаться. Пришлось делать шаг вперед, прикладывать ладонь к картузу и повторять:
– Товарищи офицеры!
Впечатленные этой пантомимой по самое немогу, а в особенности сочетанием «товарищей» и «офицеров», группа из пяти человек застыла по стойке смирно – рефлексы никуда не делись – и отмерла только после того, как Медведник репетовал «Товарищи офицеры!»
Первым, с веселым блеском в глазах, подошел здороваться Лебедев. Медведник, быстро пожав руку, уволок остальных показывать территорию, а Пал Палыч двинулся со мной, понемногу вводя в курс дела.
– После гучковской чистки в отставку отправили полторы сотни генералов и как бы не втрое больше полковников. Вот, подбираем понемногу годных.
– Кстати, Лавра Максимовича не затронуло?
– Нет, ему, по старой памяти протежирует Корнилов. Кстати, генерал Болдырев на днях будет в Москве, все расскажет лично.
– Прекрасно, прекрасно. А кого привезли?
– Генерал-майоры Костяев, Самойло и Раттэль, полковники Каменев и Петин.
– Хорошие специалисты или только жертвы репрессий?
– Не беспокойтесь, Михаил Дмитриевич, вполне. Особо ценным полагаю генерала Раттэля, он был юзагенкваром и начвосо.
– Да что же вы с языком делаете! – в сердцах воскликнул я. – Экий ребус! Ну, положим, генквар это генерал-квартирмейстер, юза… юза это юго-западный, так?