В Окуловке получили продолжение первой депеши: революционные массы добрались до винных складов, и понеслось. Мало-мальски надежными Петросовет считал учебные команды, школы прапорщиков, офицерские училища и некоторые экипажи Балтфлота, все остальные пошли вразнос. Штаб округа до появления Корнилова сопли жевал, не зная, что делать. Предыдущий командующий Хабалов вообще витал в облаках и, например, когда ему доложили, что в ходе революционных выступлений казак зарубил городового, воскликнул «Вот уж этому я никогда не поверю!» Хорошо хоть Лавр Георгиевич войска малость в меридиан привел и начал устанавливать порядок, но, как оказалось, поздно.
Часть третья, телеграмма в Малой Вишере, педантично сообщила как хвосты за хлебом смешались с пьяными солдатами и что в городе третий день погромы, причем безадресные. Под раздачу первыми попали «немецкие» заведения, потом еврейские со сходными фамилиями на вывесках, а потом дело дошло до «контрреволюционеров». Стоило кому-нибудь обозвать лавочника или приказчика «провокатором», как пьяная толпа разносила лавку. И хорошо если указанный успевал удрать и остаться в живых.
Попутно людское скопище разнесло здание Окружного суда и Дом предварительного заключения на Шпалерной улице, из коих, а также из «Крестов», выпустили всех сидельцев, невзирая на то, политический он или уголовный.
Но это, как оказалось, еще цветочки, ягодки питерцы приберегли для последнего сообщения, полученного в Чудово. Отрекшийся Николай находился в Пскове как бы под стражей, а императрица – в Александровском дворце. Вот ее Временный комитет Госдумы и решил арестовать и направил в Царское село специального комиссара с отрядом. И нет бы сделать это тихо, не привлекая лишнего внимания, хрена там, распирало, надо было непременно речь произнести, мать их!
За комиссаром немедленно увязалась громадная орда доброхотов, подогретых вином.
– Вот, в общем, так и вышло, – мрачно рассказывал встретивший нас в Тосно Муравский. – Тысячи две человек, ворвались во дворец вслед за комиссаром…
– А конвой что? – удивленно спросил Савинков.
– А что конвой… казаки сами с красными бантами по Царскому ездили.
– И что дальше? – подбодрил Красин.
Коля только рукой махнул и отвернулся.
– Все плохо, товарищи, – продолжил за него Носарь. Ворвались, начали громить, прислуга разбежалась. Комиссар как раз до личных покоев добрался и только предложил одеться и проследовать за ним, как в толпе заорали «Немку спрятать хотят!», ну и…
– Что «ну и»? Что вы мямлите? – не выдержал я.
– А то! – неожиданно твердо выплюнул Коля. – Штыками перепороли, как Драгу Сербскую. Дворец разгромлен и сожжен.
– А дети? – охнул Губанов.
– Девочек отстояли, половина отряда полегла.
– Наследник?
– Кровью истек. Видимо, в свалке зацепили, лейб-медик его выдернул, да пока отбились, пока пожар тушили, стало поздно.
Мать, мать, мать! Хотел без расстрела в Екатеринбурге обойтись – так пожалуйста, никакого Ипатьевского дома не будет, все как заказывали. Зато будет Александровский дворец. Ммма-а-ать…
Я расстегнул сумку, вытащил взятую в дорогу плоскую фляжку – чуял, что пригодится. Глоток спирта провалился в живот, как вода, фляжка пошла по рукам.
– Свидетели есть? – продышавшись, задал вопрос.
– Ищем, – буркнул молчавший доселе Вася Шешминцев.
– Найти. Любой ценой. Установить зачинщиков, арестовать и судить.
– Так судьи же разбежались…
– Революционным судом. Вы Совет или кто?
Муравский с Носарем переглянулись.
– Черт, как все нехорошо вышло! – с тоской проговорил Красин. – Ладно, давайте думать, что мы из этой ситуации извлечь можем. Сколько у вас рабочей милиции?
– В списках пока девяносто восемь тысяч человек, но оружия мало, едва-едва каждый четвертый.
– Запасных в городе сколько?
– Почти полмиллиона, – подал голос Вася.
– Точнее!
– Четыреста двадцать – четыреста тридцать тысяч.
– Под это дело можно у Думы винтовки вытребовать, – заметил черкавший в блокноте Красин.
– Именно. Мотивировать созданием противовеса запасным.
– В казармы все равно идти надо, говорить с солдатами, – заметил Губанов, – там и артельных, и рабочих много.
– Правильно, формировать из них какие-нибудь «революционные роты», и аккуратно устанавливать контроль над оружием, – Леонид говорил и продолжал писать. – Затребовать офицеров для подготовки отрядов Красной Гвардии. В частях продвигать командиров, которых солдаты уважают, но понемногу закручивать гайки. Надеюсь, никто не догадался издать какой-нибудь приказ о введении демократии в гарнизоне?
– Нет, мы как договорено, – замотал головой Носарь. – Был там один присяжный поверенный, Соколов, что-то говорил насчет отмены чинов и званий, так мы на него на улице выпивших солдат натравили, еле отбился и с тех пор большой сторонник укрепления дисциплины.
– Нам бы с Корниловым договориться, как в Москве, – ввернул Муравский.
– Есть у меня знакомый в отделе генерал-квартирмейстера, попробую через него.
– В Огенкваре? – поднял голову Савинков. – Однако, уровень.
– Ну так Болдырев же, поедем вместе, познакомлю.
Столица производила удручающее впечатление. Заколоченные досками витрины, неубранные улицы, местами пьяные компании и поверх всего бардака – красные флаги, лозунги и банты. Офицерство после событий в Царском селе раскололось на три группы, самая большая встала в демонстративную оппозицию к новой власти, вернее, игнорило ее и выполняло только приказы военного командования.
Некоторые взъярились, один прямо в Таврическом дворце, пользуясь всеобщей неразберихой, устроил стрельбу и успел положить пять человек, прежде чем его самого изрешетили набежавшие солдаты. Еще от полусотни до сотни монархистов было застрелено, заколото или иным способом убито непосредственно в частях. Это при том, что свежеизбранный Центробалт удержал ситуацию на флоте, расправ над флотскими командирами в Ревеле, Кронштадте и Гельсингфорсе не было. Закон сохранения, мать его.
Ну и небольшая часть офицеров пошла-таки на службу Думе – судя по всему, это были прожженные прохиндеи и приспособленцы.
Командующий округом генерал Корнилов за пару дней сумел привести в нормальное состояние учебные команды нескольких полков, и теперь они несли караулы в Таврическом дворце, охраняли министерства и посольства. Послы же ничего внятного не высказали, и неудивительно – сами подпихивали ситуацию к отречению и смене власти. Причем что в Англии, что во Франции революции кончались казнью монархов, уж это они должны были помнить.
Корнилов организовал охрану госпиталя Веры Гедройц, куда поместили дочек царя. И арестовал остальных членов императорской фамилии – целее будут. Николая же теперь охранял целый георгиевский батальон – и Алексеев, и командующие фронтами единогласно приняли такое решение, во избежание расправы над бывшим царем. Но по сообщениям из Пскова там нужнее врачи-психиаторы, как бы Николай от таких новостей не рехнулся, жену-то он реально любил, а тут еще и сын…
По городу видно, что власть думцы взять-то взяли, но пользоваться ей не умеют. Да что там думцы! Упустили город, сейчас надо все приводить в порядок. Об этом пришлось долго спорить с членами Петросовета в особняке Кшесинской. Зря, конечно, они в Таврическом дворце не остались, чтобы Думу и Временный комитет мало-мало контролировать, ну да ладно, будем держать дистанцию.
В особняке все было устроено на удивление правильно – телефонисты, машинистки, охрана, разделение по комитетам – и причина этого довольно скоро объявилась. Звали причину Петя Рутенберг, вывалился он на меня из дверей с объятиями и горящими глазами. Впрочем, вечер воспоминаний не состоялся, дел было по горло.
Пока, в отсутствии «шведов» порешили наш подпольный актив легализовать лишь частично, потому как нужно сохранить глубокий резерв. Хрен его знает, как там дальше повернется, вдруг утратим некие территории? А так будет там действующая сеть.
Ну и главное – самим наверх не лезть, дать кадетам облажаться по полной, хотя куда уж больше. Но у нас пока ни сил, ни возможностей взять власть не хватает, нужно создавать Советы везде, где только можно, усиливать там влияние «практиков» и понемногу всю эту структуру унифицировать. Ровно по программе, выработанной эмигрантским «теневым кабинетом» в Швеции.
– А зачем тогда Советы?
Незнакомый делегат, наверное, из новых, из заводских, еще не успел во все вникнуть.
– Сейчас главный лозунг «Вся власть Учредительному собранию!» Выборы мы однозначно выиграем, – поддержал план Муравский. – Мы ведь и в куда худших условиях Думу выигрывали.
– Вот именно. То есть, если мы проведем большинство в Учредительное, то просто проголосуем о передаче власти Советам.
– Так кадеты возмутятся! – возразил новенький.
– Кадетам от убийства в Царском теперь не отмыться, так что флаг им в руки, барабан на шею, – делегаты усмехнулись, а я продолжил. – Опять же, если сейчас взять власть, то мы все проблемы не вытянем. А так, в тени Думы, подучимся на ходу, разделим ответственность – заслуги нам в зачет, а за провалы пусть эти клоуны отдуваются.
И тут как прорвало. Заговорили почти все сразу, перебивая друг друга, выкладывая давно задуманное и только что пришедшее в голову.
– Надо съезд Советов готовить, общероссийский.
– Правильно, причем в Москве.
– И профсоюзов! Сперва по отраслям, потом общий.
– А что с армией? Солдаты воевать не желают.
– Запасные да, не желают, им и тут хорошо.
– Фронт хочешь-не хочешь, держать надо. Если немцы сомнут, революции гаплык.
– Значит, нужно как-то усиливать армию, – кивнул Красин. – Создавать ударные части, отряды Красной Гвардии, объяснять, пропагандировать. «Ушел с фронта – отдал немцу свой хлеб», в таком духе. И никаких «демократизаций».
Все верно, несущий каркас, как в строительстве.
– Почему?
– А ты на улицы посмотри. И Царское Село вспомни. Стоит открыть калитку, такое попрет – потом не расхлебаем. Так что пока никакой воли коми