Затем пришел черед турок, отрезанных от Австрии и Германии. Пал Дамаск, Кавказская армия заняла Мосул и вышла на Тигр, но главное – к Эдирне подходили войска, только что выбившие из войны Болгарию. Турки сдались на условиях разоружения армии и оккупации Константинополя. Союзнички и тут попытались элегантно выпихнуть из процесса Россию, пообещав туркам, что в столицу войдут только англичане и французы. Пришлось экстренно грузить десант на все доступные корабли Черноморского флота и высаживать на Босфоре. Сопровождая это требованием создать в зоне проливов международный контингент из всех европейских стран Антанты. Греки, итальянцы и всякие прочие сербы радостно поддержали наш демарш, и с января в зоне Проливов союзники начали формировать военную администрацию. Французы и эллины уже присутствовали, мы тоже, англичане перебросили бригаду чуть позже, за ними появились и остальные.
Глядя на такое, парламент Венгрии расторг унию с Австрией, и лоскутная империя рассыпалась, как дженга, из которой вытащили последний брусок. В конце января возникли и немедля объявили о независимости Чехословакия и Югославия. В начале февраля Пилсудский в Кракове провозгласил свободную Польшу, а Петрушевич во Львове – Западно-Украинскую Республику.
Доминошки падали, падали – и зацепили Германию: по всей стране двинулся вал голодных и солдатских бунтов, приведших к отречению кайзера и установлению республики, немедленно запросившей перемирия.
Мы выдержали.
Теперь нам предстояло демобилизовать армию и утихомирить неизбежные волнения в стране, вызванные двумя подряд встрясками – установлением власти Советов и окончанием войны.
А также выгрызть у союзников условия, без которых нам новое общество не построить.
Глава 11
Весна 1918
Окончание войны проблем только добавило. Так-то мы удерживали несколько миллионов вооруженных мужчин в окопах угрозой немецкого наступления, а после перемирия держать их стало нечем. Разве что свидетельством о демобилизации, без которого к дележу земли не допускали.
Но это в теории. На практике мы получили с одной стороны не устоявшуюся власть, а с другой – рвущихся домой крестьян, зачастую с винтовками.
– Вот, полюбуйтесь, что ваш мужичок-богоносец творит, – передал мне очередную сводку Предсовнармина. – Делят землю, грабят усадьбы. Типичная мелкобуржуазная среда. За ржавый семишник готовы вцепиться в горло. Считаю необходимым послать Красную гвардию на усмирение.
– Что-то у вас терминология, как у недавнего премьера Столыпина, Владимир Ильич.
– Вам шуточки, а Столыпина, между прочим, – он постучал пальцем по бумагам, – убили при разграблении усадьбы.
– Печально. Тем не менее, я категорически против силовых методов. Да, мелкобуржуазная, но другой среды у меня для вас нету, нужно работать с тем, что есть. И действовать по утвержденному плану.
– Организовать обобществление земли, создавать артели и вводить новый налоговый кодекс, – кивнул Ленин. – Но все-таки нужно подкрепить Советы вооруженной силой.
– Разгром поместий – это, к сожалению, издержки, мы их никак не избежим. Черт с ними, пусть выпустят пар, хотя жалко безумно. А насчет силы… Надо дать инструкцию местным Советам – пусть усиливают милицию и по возможности спасают всех и все.
Хотя мне кажется, что в нынешних условиях ущерб будет куда меньше. Все-таки двадцать лет примера перед глазами – работай сообща и будет тебе счастье, – ситуацию несколько смягчает. А может, и правда гражданская неибежна? Просто чтобы стравить то адское напряжение, накопленное в деревне за двести лет и никакие артели тут не помогут?
– И все таки я за посылку красногвардейцев.
– Ну, где дело дошло до вооруженного бунта – да, как крайняя мера, – я потер глаза. – Что с демобилизацией?
– Полный паралич транспорта в прифронтовой зоне. Масса самовольно оставивших части стремится выехать во внутренние районы, доходит до угона поездов.
– А вот тут и силу употребить нужно. Поставить заградительные отряды, заслоны, останавливать поезда, в любом случае разоружать.
– И отпускать? – ехидно прищурился Ильич.
– Нет, нам нужно остановить неорганизованное движение. Всех, кто без свидетельства о демобилизации – в трудовые лагеря при заслонах. А выпускать постепенно, чтобы не создавать излишнюю нагрузку на железные дороги. В любом случае, нужно обсудить эти меры с военными и утвердить постановлением Совнармина.
Ленин черкнул в блокноте и продолжил:
– Лебедев докладывает о создании военно-экономических комиссий для надзора за отходом австро-германских войск. В первую очередь для того, чтобы лишнего с собой не забрали.
– Кстати, надо бы устроить так, чтобы они своего имущества побольше оставили, нам пригодится. Например, кто сдает и готов отправиться налегке – те части в первую очередь.
– Ну, немцы аккуратисты и педанты, они на такое не пойдут. Но попытаться стоит, согласен.
Сговорчивость Предсовнармина объяснялась громким провалом «атаки на капитал». Практически сразу после Съезда Советов и принятия Конституции, верные ленинцы потребовали немедленной и широкой национализации. Им возражали неверные – третьей подряд встряски страна может и не пережить. В качестве компромисса было решено поставить эксперимент на живых людях, то бишь на трех московских мануфактурах – Даниловской, Трехгорной и Гюбнеровской. Последнюю оставили как есть, на Трехгорке усилили контроль со стороны профсоюза, а вот Даниловскую полностью национализировали, в основном из-за того, что главные пайщики, Кноппы и Щукины, поддерживали Временное правительство и Корнилова. И вот на ней создали фабрично-заводской комитет, которому и передали в управление производство. За полгода наилучшие результаты показала фабрика Гюбнера, но при сильном недовольстве рабочих. На Пресне рабочие были довольны, но доходность была ниже. А вот даниловские, несмотря на поддержку правоверных марксистов, дело без малого развалили – специалисты предпочитали увольняться, поставки и сбыт разладились, производство падало. Что характерно, в Иваново, где для гарантии проделали то же самое, результаты вышли аналогичные.
Ну и меньшее число радикалов в составе правительства тоже сыграло не последнюю роль в выборе стратегии. Постепенно, мелкими шажками, чтобы не столкнуть неустойчивую ситуацию в пропасть. Уговаривать, а не принуждать, пробовать на малом и все такое.
– Вы прямо как Керенский, главноуговаривающий, – саркастически поддел меня Ильич.
– Разумеется. Вот смотрите, для того, чтобы добиться от человека чего-либо, есть только четыре метода плюс их комбинации: насилие, обман, обмен, убеждение. Насилие – метод феодальный. Обмен и обман – буржуазные, убеждение – коммунистический. Впрочем, до построения нового общества нам еще очень далеко и мы вполне можем и должны использовать не только убеждение, но и обмен.
– Интересные у вас концепции. Только кто будет принуждать промышленников, у которых не конфискована собственность? Они же непременно захотят вернуть утраченные позиции, начнут вредить и саботировать.
– Поле для насилия сохраняется, пока существует государство, не так ли, Владимир Ильич?
– Государство вообще есть систематизированное насилие, вопрос в интересах какого класса оно его употребляет.
– Ну так что нам мешает употребить его для защиты власти трудового народа? Контроль и принуждение, не без этого. Полагаю, нам надо на основе структуры Савинкова создать некую комиссию, по борьбе с саботажем.
– Чрезвычайную!
– Пока можно обычную, надеюсь, до чрезвычайной дело не дойдет.
А еще мы обсудили первый международный договор Союза Советов, вернее, первое соглашение с правительством республиканской Германии об обмене военнопленными. Тоже ведь, миллионы народу, махом перевезти невозможно. Да кое-кто и обжился в плену, что у нас, что в европах, и домой не желает. Так что договорились формировать постепенно эшелоны и вывозить понемногу, с питанием и прочим обеспечением. Ну а если кто рвется во что бы то ни стало и вот прям щаз, то вот тебе рубль (ну, или там марка) и дуй самостоятельно. После объявления о таком методе число нетерпеливых резко сократилось, хотя некоторые и потопали с котомкой за плечами. Мы же в первые ряды записали наиболее «советизированных» пленных, нахватавшихся вольного духа в артелях и городах. А самым продвинутым еще и организовали курсы на тему создания и функционирования Советов. Пусть там у себя Венгерские и Баварские Советские республики не с нуля создают, а на имеющемся опыте.
МПС в лице Собко затеяло программу восстановления локомотивов и подвижного состава, загрузив все доступные мощности, от Коломенского завода до мелких мастерских.
Врачей лично я озадачил «неизбежными эпидемиями из-за скученности и передвижений больших масс людей» – ну не говорить же им про грядущую пандемию гриппа-испанки, а так, глядишь, общими мерами угрозу уменьшат. Да и тиф тоже тот еще подарочек, тут лучше перебдеть.
Потихоньку шла конфискация собственности. Церковь, конечно, нас чихвостила в хвост и в гриву – землю-то мы у них того, социализировали, – но на каждый их взбрык мы напоминали, что несть власти аще не от бога, и что Советы им посланы за грехи. Прибрали имущество членов Временного правительства и аффилированных с ними лиц – с паршивой овцы, как говорится. Ну и сатрапов царского режима потихонечку трясли, исключительно на основании следственных документов. Во всяком случае, несколько полученных таким образом особняков в Москве очень пригодятся для посольств, а то дипломаты уже всю плешь проели с требованиями предоставить им помещения в новой-старой столице.
Но в целом текущими делами занимался Совнармин, а ВЦИК зарылся в рассмотрение проектов на перспективу. В частности, экономическим развитием. И вот тут граждане ученые мне мозг выносили ежедневно – потому как у каждого был список наисрочнейших и неотложнейших мер в его любимой отрасли.
Знаменитый металлург Дмитрий Константинович Чернов, несмотря на свои восемьдесят лет, написал письмо о необходимости ставить завод у горы Магнитной. Вот бросить все и ставить. И я его понимал – выработку металла нужно увеличивать в разы.