Другой Чернов, Александр Александрович, тоже знаменитый, но только геолог, добился возможности сделать доклад и доказывал, что на северо-восток от интинского угольного месторождения должно быть еще одно, более крупное и с углем прямо-таки волшебного качества. Инту же разрабатывать надо прямо сейчас, еще до Магнитной. И его я тоже понимал – в Питер, оказывается, до войны уголь из Англии возили, с Донбасса дороже получалось, так-то.
Но сиюминутная польза была – мои знания про Воркуту даже легендировать не пришлось, Вернадский уже готовил экспедицию на лето. Одна беда – тундра там есть, а вот железной дороги нет и тем более курьерский там не мчит и не предвидится даже в проекте. Но меня убедили, что можно вывозить баржами. Да, мало, да, сложно, но для начала неплохо. И даже притащили из Питера профессора-гидротехника Тимонова. Всеволод Евгеньевич начал с восстановления Северо-Екатерининского канала – всего два шлюза, все просто. А потом перешел к наметкам канала Печора-Кама. Вроде тоже несложно, для «мелкого» варианта рыть всего пять километров, только вокруг – тайга. Так-то конечно, заманчиво, по воде печорский уголь на Урал, в Поволжье, Вятку, Архангельск и дальше….
Но все-таки мы решили начать с электрификации, уж больно заметное отставание у нас было. И тут Графтио с Классоном меня огорошили – проект Днепровской ГЭС существовал в двух вариантах, супер-плотины и каскада из трех станций. И с первого взгляда каскад был и дешевле, и производительней, да и затопление раз в пятнадцать меньше. Но такая схема работала в полную силу только при высокой воде, напор был недостаточен. И для компенсации провалов требовалось строить несколько угольных ТЭС, что в целом делало проект в полтора раза дороже одноплотинного.
– Так что большая станция экономически выгодней, – заключил Генрих Осипович.
– А схемы отселения у вас есть?
– Приблизительные.
Нда… тридцать тысяч десятин плодородной земли, артели, колонии… да и агрегатов под большую плотину у нас пока нет… видимо, придется строить каскад и ТЭС. Так и порешили, тем более, что заводы-гиганты мы тоже сейчас не осилим. Будем пока что базу под них готовить. И создали мы комиссию по государственному экономическому плану, куда, помимо энергетиков, вошли и металлурги, и экономисты, и химики, и горняки. Выполним первый план – там уже можно будет браться за сверхпроекты типа Кузбасса, а то сегодня у нас беда буквально со всем. Единственный на всю страну подшипниковый завод в Москве хотя бы на полную мощность выведем, железные дороги опять же…
Среди всех метаний состоялся у меня и непростой разговор с Морозовым. Виделись мы с ним в последнее время нечасто, но связь поддерживали, да и Митя в его проектах участвовал.
– Отбираете, так? – с возрастом магнат стал похож на моржа, особенно вислыми седыми усами.
– Национализируем.
– Что в лоб, что по лбу.
– Не скажите. Вот, посмотрите прикидки.
Савва Тимофеевич недовольно взял папку, начал листать. С каждой минутой он все больше и больше увлекался, быстро перекладывая листы с выкладками и отрываясь только чтобы бросить на меня недоверчивый взгляд.
– Вы что же это, затеяли Германию перегнать, так?
– Пока только догнать.
– А пупок не лопнет?
– Если национализируем ряд предприятий и сконцентрируем усилия – нет, не должен. Вы же видели расчеты.
– Так, вы забираете химический в Кондопоге, а фабрики в Орехово? А Карболит?
– Текстильные не трогаем. Только металлургию, машиностроение, энергетику и химию. Давайте с нами, Савва Тимофеевич, Россию поднимать.
– Заманчиво, но страшно.
– Вы и боитесь риска? Вспомните, я когда-нибудь плохие решения предлагал, а? Решайтесь!
– Так что я внукам оставлю?
– Текстильные фабрики. И гордость за деда. Опять же, сколько наследников капиталы по ветру пустили, вон, хоть на Николашу Рябушинского поглядите! А так вам в управление вся химическая промышленность страны достанется.
– Знаете, чем заманить. Эх, была не была, по рукам!
– Ну вот и отлично. Заодно и в комиссию по разработке плана модернизации текстильной отрасли вас включу.
Морозов засмеялся;
– Ну обул! Кругом обул, так! И заводы отнял, и вкалывать заставил!
Пока мы верстали планы, а Егор бился с Калединым, в Галиции разгоралась драка между Польшей и Западно-Украинской республикой. Началось все с внезапного захвата Львова украинцами, еще до провозглашения независимости, затем быстро перекинулось на соседние области и к марту рубилово уже шло повсеместно. Польско-украинское население перемешано по всей территории, и чтобы попасть на войну, в большинстве случаев достаточно выйти за околицу. Все происходило прямо «по месту прописки» – столкновения в Перемышле, Станиславове, Раве-Русской тому подтверждением. Как потом выяснилось, Петрушевич торопился так, что провозгласил республику во Львове, наполовину занятом поляками, в пороховом дыму уличных боев. По мере бодания в городах из добровольческих отрядов и самооборонцев понемногу формировались регулярных вооруженные силы, а фронт растянулся от румынской границы до Ровно. Пилсудский, заполучив в свои руки промышленно развитые польские губернии и области, срочно создавал армию на базе Польских легионов.
В Лондоне граф Бальфур отписал лорду Ротшильду, что правительство Его Величества не возражает против создания еврейского государства и более того, будет этому содействовать. Лишь бы евреи не нарушали права неевреев. Ага, сейчас, при тамошней взаимной любви. Ну то есть я понимал это так, что англичане решили сыграть в свою любимую игру: создать проблемный регион и выступить в нем арбитром. Та же Южная Африка, теперь Палестина, а сколько их еще будет – Индия, Пакистан, Ирак, Кипр…
Силы Донского правительства редели после каждого боя – Медведник и Шорин загоняли «партизан» и «добровольцев» в огневые мешки, утюжа их бронепоездами и броневиками. В ясную погоду у калединцев вообще не было шансов – аэропланы «Дукс» регулярно летали на разведку и выискивали даже самые мелкие отряды. Мало-помалу безнадега вооруженной борьбы против советской власти стала очевидной и «войска Донского правительства» тронулись по домам. Казаков ждала весенняя посевная, некоторым господам гимназистам родители всыпали по первое число, но примерно тысячи три упорных ушли в Сальские степи. Восстановлению Советов весьма помогло и появление второго автобронеотряда под командой Михненко, куда перешел Митя и сманил за собой Ольгу, подальше от ухаживаний Левандовского.
На Кубани и Тереке тем временем шла кровавая карусель и туда из Ростова двинулись самые упоротые под командованием Корнилова, в надежде получить там базу и создать хоть какое-то подобие армии. Дошло человек пятьсот – никакого «чуда о бронепоезде» генерал Марков не устроил, только сам убился о стенку броневагона. «Красный Харьков» рассеял немало добровольцев, а броневики и самолеты докончили дело.
Тактика «пожарных команд», напичканных пулеметами, радиостанциями, авиа- и автотехникой вполне зарекомендовала себя, вплоть до того, что отведенный в Царицын на отдых отряд Михненко отстоял город от одновременной отчаянной атаки донских «партизан» и крупного отряда уральских казаков. Бывший в городе проездом в Баку представитель ВЦИК товарищ Джугашвили даже не успел принять на себя руководство обороной, но в списки героев все равно зачислен был.
Где-то к середине весны, к самому началу сева, Дон был очищен, а силы Медведника накапливались южнее Ростова и вдоль Маныча. А в силу того, что на Северном Кавказе бронепоезда могли воздействовать лишь на узкую полосу вдоль железной дороги, Егор начал формирование конно-механизированных сил. Командиром первой такой группы назначили Михненко, влив в нее пару автоотрядов и три полка кавалерии, усиленных ручными пулеметами и тачанками. И успели одеть пулеметчиков в новую форму, которую мгновенно прозвали «махновкой».
Высокую договаривающуюся сторону представляли теща и зять – маленькая старушка с живыми темными глазами и моложавый мужчина лет пятидесяти с лихо закрученными усами. Носил он погоны полного адмирала, но почему-то на зеленом армейском кителе.
Партнеры по переговорам считали, что речь пойдет об их жизнях, а я начал говорить о деньгах – на кону стояли несколько сот миллионов золотых рублей. Что-то около двадцати миллионов фунтов в английских банках и примерно столько же во французских, про германские можно пока забыть.
Сюда, в Архангельское, понемногу свозили членов императорской семьи, а месяца два назад прибыл поезд из Екатеринбурга с самим Николаем и его детьми. Но говорить с ним было бесполезно, несмотря на все усилия доктора Боткина, профессоров Бехтерева и Ганнушкина. Бывшего царя не интересовало ничего, кроме нескольких простых физических занятий.
Парковую ограду подновили, организовали караулы, но в целом режим был полусвободный – под честное слово и с сопровождающими можно было съездить в Москву, а уж гулять в парке с рассвета и до темноты.
– Я не понимаю, о чем вообще может идти речь. Это средства нашей семьи, они нераздельны с ней, как нераздельны Романовы и Россия.
– Мы тоже не разделяем Романовых и Россию. Только разница между нами в том, что вы при этом считаете, что Россия принадлежит Романовым, а мы – что Романовы принадлежат России. И мы, как прагматики, не видим, какая польза от вашей семьи может быть для России. Как управленцы вы доказали свою неспособность…
Сандро вскинулся.
– В целом, Александр Михайлович, в целом, – я успокаивающе поднял ладонь. – Отдельные успехи, безусловно, были. Мы, к примеру, весьма вам благодарны за авиацию.
– Хм. В качестве ответного комплимента скажу, что я вам тоже благодарен за двигатели АМО, – бывший шеф императорского воздушного флота повернулся к теще. – Инженер Скамов совладелец завода АМО и создатель вашего любимого авто.
– Ах вот как…
– Спасибо, весьма приятно. Но возвращаясь к теме разговора – а вот вреда России императорская семья может принести много.