И третья новость – он теперь гражданский. Военный трибунал рассмотрел его проступок и выпер из армии. Ну и хорошо, будет наукой заниматься, вояк у нас хватает, а вот с образованными людьми плохо. Ольга вот тоже решила из армии уйти и учиться, не женское это дело бронепоездом командовать. И, судя по разговорам с Наташей, учиться на медика.
– Хорошая девочка, мне понравилась, – сообщила жена, когда мы укладывались спать. – Видел, как она на него смотрела?
– Да, как я на тебя, – я поцеловал Наташу.
И Митя на Ольгу смотрел так же. И это настоящая любовь, которая в глазах, а не на метр ниже.
– Когда свадьбу играть будем?
– Ты опоздал, они уже расписались. Даже больше скажу – Ольга беременна, на третьем месяце.
Ай да Митя, ай да сукин сын! Даешь внуков!
Приподнятое настроение не покидало меня целый месяц, за который венгры слегка накостыляли румынам, а вокруг начал распускаться букет народных республик в Словакии, Хорватии и Трансильвании.
И жахнуло в Баварии. Так-то в Германии с момента отречения кайзера де-юре демократическая республика. Причем с однородным социалистическим правительством – созданный в качестве верховного органа власти Совет народных уполномоченных состоял исключительно из социал-демократов: классических, независимых и «спартакистов».
В реале-то, насколько я помню, Либкнехт и Союз Спартака в тот совет войти отказались и действовали на обострение. Ну и дообострялись. А тут – левые социал-демократы десять лет работали рука об руку с Союзом Труда, общались, перенимали приемы и техники, и мало-помалу к радикальным мерам стали относиться осторожнее. Типа лучше недосолить, чем пересолить – в недосоленное всегда добавить можно, а вот из пересоленного хрен уберешь…
В Баварии же отличились как раз радикалы, прямо как у нас ультралевые эсеры. Там революционеры и консерваторы сразу же после ликвидации монархии начали с политических убийств. После одной такой акции началась заваруха, правительство социал-демократов было сметено, власть захватили леваки с анархистами и понеслись переустраивать мир, душить противников и вообще превозмогать.
Я вот полагаю, что правильные вещи должны делаться относительно легко – если яблоню трясти в мае, то яблок от нее не дождешься, а в сентябре достаточно подставить руку. Разумеется, без усилий ничего само не выйдет, но есть опасная точка, когда усилие может превратиться в насилие над ходом вещей и привести к обратным результатам.
Правые начали собираться во фрайкоры, особо их раздражал факт, что среди лидеров Баварского Совета почти все были евреями – Толлер, Левине, Мюзам, Ландауэр… Дело запахло гражданской войной, но центральное правительство в Берлине не замедлило употребить силу, ввести войска и растащить противников по углам. Незаконный захват власти порешили считать недоразумением, участников политических убийств с обеих сторон упекли ломать камень, но вот декрет о земле отменять не стали. Да и как вернешь помещичье землевладение, если по всей Баварии крестьяне землю уже переделили? И Баварский крестьянский союз горой встанет за любого, кто эту землю им гарантирует.
Потом были советские республики в Бремене и Гамбурге, разоружение фрайкоров и широкий фронт социал-демократических и крестьянских партий по всей стране…
Глава 14
Зима 1918-19
Мальчик-чертежник Костя Мельников, ныне молодой архитектор, начал строить в Париже. Там с лета вовсю шла мирная конференция, город под завязку забили дипломаты, секретари, эксперты, депутации хрен знает от кого, газетчики, шпионы и так далее. И курьеры, курьеры – тридцать тысяч одних курьеров. У нас, конечно, народу немного, всего двести человек, вшестеро меньше, чем у американцев, но размещаться пришлось аж в семи разных отелях. Глава делегации Красин помучался, помучался, да и пожаловался ВЦИКу.
Решение нашли такое – землю нам предоставил мсье Ситроен, бригаду наполовину прислали из России, наполовину набрали на месте (ну надо же как-то ребятам Савинкова и Вельяминова легендироваться, да?) да и забабахали новый фаланстер. А точнее – поселок по офигительному Костиному проекту, из щитовых домиков, который по окончании конференции обязались передать для проживания рабочих того самого Ситроена. Забор поставили, сторожку на ворота, все дела. И сразу окрестности делегации очистились от посторонних личностей и подозрительных типов. Французская пресса совсем было окрестила поселок «берлогой русского медведя», но Красин устроил натуральный пресс-тур и все затихло.
Выгрызать условия для Союза Советов мы начали давно и разными методами. Первым делом договорились о поставках продовольствия в голодающую Германию. В обмен на станки и прочие полезные вещи, в чем нам навстречу пошел немецкий Совет уполномоченных. А всему миру объявили, что это «гуманитарная акция».
А перед самым отъездом делегации в Париж я еще раз поговорил с Красиным.
– Леонид, наша главная задача – получить десять миллиардов репараций золотом.
– Даже не Проливы? – понимающе усмехнулся Леонид.
– Проливы нам не отдадут, мы их используем как козырь в торговле.
В чем-то нам было проще: мировые лидеры не так напуганы «большевизмом», как в моей истории. Например, французы меньше носились с идеей создать между Германией и Россией «санитарный барьер». Ресурсы и деньги Парижу самому нужнее, так что лимитрофы если и возникнут, то без внешней помощи. И тут мы твердо придерживались принципа этнических границ, мотивируя это снижением напряженности между государствами и предотвращением будущих войн. По этому вопросу, кстати, с нами были вполне согласны мистер Вильсон и сэр Ллойд-Джордж.
Вильсон вообще купался в образе «миротворца», только пальмовой веточки в клювике не хватало. И советские делегаты ему активно подыгрывали – улыбались, восхищались, при случае хвалили. Натуральный Дейл Карнеги, «как оказывать влияние на людей». А с чем еще идти на типичного американца, убежденного в том, что именно он – носитель истины в последней инстанции?
Для начала Красин полностью поддержал и создание Лиги Наций, и каждый из «Тринадцати пунктов Вильсона». Ну хотя бы потому, что базис для переговоров они задавали неплохой. Ну и польстил тем самым президенту США, которого Европа разве что в задницу не целовала. А с серым кардиналом американцев, полковником Хаузом, работал лично Савинков. Ну типа молодой политик желает набраться опыта у старого и умудренного.
Первым успехом такого подхода стало решение о штаб-квартире Лиги Наций. Красин аккуратно вкинул идею разместить ее в нейтральной стране, а до Швейцарии «додумались» сами американцы. Англичане с Лондоном пролетели, французы покобенились, но франкоязычная Женева их устроила.
Все эти расклады мне в подробностях излагал Борис, заехавший за мной в Москву. За мной – потому как на финальную часть конференции и подписание договора решили делегировать мое бренное тело. Не без скандальчика, между прочим…
… - Одного не отпущу.
Не понял… что значит «одного»? Я же с делегацией… И вообще, как это «не отпущу»???
– Я поеду как твой врач, – заявила жена.
И непреклонности в ее взгляде было столько, что я очень хорошо понял, как вот такие вот девочки из хороших семей шли с бомбами или там револьверами на теракты. Но у нас, слава богу, всего лишь Париж. И взрослая девочка тридцати девяти лет. И она, собственно говоря, может поехать, куда захочет, так почему бы и не с мужем?
– Возражения не принимаются. Мало мне твоей испанки было, ты еще и за сердце в последнее время хватаешься.
– Ладно-ладно, – я примиряюще поднял ладони. – Так и скажи, что тебе нужна новая шляпка.
– Скамов!!! Я тебя когда-нибудь убью!
– Давай ты меня когда-нибудь поцелуешь?
Закончив с этим приятным делом, я шепнул жене на ухо:
– И не забудь взять лимоны и анисовое масло.
– Зачем это?
– Меня укачивает.
Да-да, несмотря на мои стенания, ВЦИК и Совнармин постановили везти меня в Париж на корабле. Ехать же через Германию, дескать, слишком опасно. Вот Красину и Савинкову было не опасно, а такой цаце, как председателю Скамову – опасно! Но счастлив мой бог, в последний момент моряки заявили, что Балтика непротралена, и они за благополучную доставку не отвечают.
Пришлось налаживать правительственный поезд. Поначалу хотели использовать императорский, но по здравому размышлению решили, что это через край. И оттеночек мародерский, и роскошь излишняя. Потому поезд составили для нас немцы – колея-то узкая. Под надзором Юры Ломоносова его собрали из рабочего вагона с кабинетом и комнатой для совещаний, вагона с радиостанцией, пары обычных спальных для секретариата (ну не одного же меня отпускать) и охраны. Ну и вагона-ресторана с кухней, само собой. А еще прицепили платформу с двумя автомобилями.
Несмотря на то, что полного мира пока не было и войска не столь давно отвели к границам, немецкие железнодорожники сработали на совесть – они-то наши составы с продовольствием не только видели, но и руками щупали. И дали нам зеленую улицу, по которой мы до Парижа докатили всего за сутки.
Но что это была за дорога…
На BerlinHauptBannhoff спартакисты устроили митинг. Пришлось вылезать из теплого вагона на холодную трибуну и в дипломатических выражениях, весьма обтекаемо говорить о строительстве нового мира. Покричали, похлопали, разошлись. Но пригласить немцев в Россию «строить социализм» я не забыл, у них сейчас несладко, глядишь, кто и сорвется.
А утром въехали в Бельгию. И все, кто был в поезде, прилипли к окнам – восстановленная дорога шла как раз через поля войны. Здесь, на двухстах пятидесяти километрах вдоль бельгийской границы, четыре года бодались миллионные армии. Колоссальными усилиями, с дичайшим расходом снарядов фронт несколько раз двигали то на восток, то на запад – и начисто выжгли полосу на глубину в семьдесят километров. Ничего похожего ни под Вильной, ни под Ригой не было. Остатки циклопических оборонительных линий, пустая, исковерканная воронками земля, обгорелые одинокие деревья, руины деревень… Боевые действия закончились почти год назад, но все равно этот выбитый до пыли пейзаж казался необитаемым. Лишь иногда встречались люди, разбиравшие завалы или тащившие скарб на тележках – лошадей за все время, пока мы пересекали полосу, насчитали не больше пяти.