– И что с ними делать? – не выдержал и повернулся ко мне Тулупов. – Они же только копать могут.
– Не только. Еще могут не копать.
– Михаил Дмитриевич!
– Молчу-молчу, – я выставил перед собой ладони. – Могут копать – пусть копают. Работы навалом: торф, каналы, ирригация, лесопосадки, насыпи для дорог и так далее.
Кондратьев тем временем перешел к конкретным планам – днепровский каскад, модернизация металлургии, шарикоподшипниковый завод в Москве (его мы отжали у Нобеля, оставив в его руках керосиновую торговлю). Тракторные заводы, механические цеха, сталелитейные и прокатные цеха, завод дорожной техники. И дороги. Железные и обычные, хотя бы щебнем шоссировать. И Госрезерв – по моему настоянию. Засуха через два года, нужно готовится.
И это как бы не десятая часть того, что предлагалось – пришлось сдерживать некоторых особо ретивых товарищей, а то бы такое громадье планов наворотили… У нас, конечно, с промышленностью и транспортом на порядок лучше, чем было после «той единственной Гражданской», но надо и меру знать! Вот Жора Пятаков, из шведских «практиков», до сих пор недоумевает:
– Я не пойму: все ресурсы у нас в руках, а мы приняли такой слабенький план!
– Вы, товарищи, забываете, что у нас для такого количества заводов что сейчас, что через пять лет, просто нет подготовленных кадров.
– Подготовить! Ускоренные курсы, обучение на рабочем месте, факультеты рабочей молодежи…
– Хотите, я скажу, чем это закончится? – мрачно заметил со своего места Савинков, не поднимая головы от писанины в блокноте. – При нехватке обученного персонала вы начнете использовать необученный. Пойдет в лучшем случае брак, а в худшем – аварии и даже катастрофы. Но человек так устроен, что не любит признавать свои ошибки, человеку проще найти внешнюю причину. Вот вы и будете искать виноватых. А поскольку виноватых будет много, то возникнет мысль – а не организация ли это вредит? И вместо того, чтобы двигать завод вперед, вы займетесь ловлей вредителей, вся вина которых – в необученности.
– Ну, это вы загнули!
– Вовсе нет, – поддержал Савинкова Ленин. – При случае напомните мне, я вам расскажу десяток-другой архипоучительных историй, со времен еще первых подпольных кружков.
А в Новониколаевске все-таки пришлось задержаться на обратном пути, уж больно на меня насели сибирские кооператоры. Вот мы и сидели на третьем этаже здания Сибсоюза, построенного на углу Базарной площади и Николаевской улицы. Большие окна, строгие эркеры, суровая простота – в том же стиле рационализма, что и мой дом, и Центросоюз в Москве.
– Нам, Михаил Дмитриевич, нужен металл и машины, а с Москвы или даже с Урала не навозишься. Вот, хотели бы по старой памяти попросить, нельзя ли у нас поближе большие заводы поставить, сперва железоделательный, а потом и сельского инвентаря.
Я переглянулся с секретарем, тот покопался в портфеле, вытащил и положил перед собой папку..
– А что сами не построите?
Вот, солидные люди, деловары, масло аж в Европу продают, все костюмах, с часами и авторучками, а шаг в сторону – оторопь, инерция мышления. Но не тянуть же всю программу только за государственный счет? И я объяснил:
– У вас под боком Кузнецк, там уголь, на Алтае железо, все рядом.
– Кузнецкие каменноугольные копи национализированы, железорудное месторождение под Белорецком известно, Гурьевский завод сто лет как работает, – пододвинул мне справку секретарь.
– Думайте. Заведете свой завод – не только маслом торговать будете. А если сил не хватит – зовите в долю государство.
Думали они секунд тридцать, а потом взорвались возгласами и все скопом кинулись выяснять у меня подробности. И то ли от этих криков, то ли от духоты меня повело и только далеко-далеко, на краю восприятия, я слышал голос секретаря:
– Товарищи, вы что! Михаил Дмитриевич человек в возрасте, устал, нельзя так!
Глава 16
Лето 1919
Первый вопрос Митя задал еще в дверях, не раздевшись:
– Как состояние Михаила Дмитриевича?
– Стабильное, – успокоила Наташа.
– Говорить начал?
– Нет, только пузыри пускает. И пачкает пеленки.
Митя наконец выпростал руку из куртки, закинул картуз на вешалку и шагнул навстречу сопящему кульку на руках Ольги.
– Назад, – придержала за локоть Наташа. – Руки мыть.
Счастливый отец вздохнул, послушно сполоснул руки и только потом был допущен к укачиванию и укладыванию Михаила Дмитриевича Внука.
Внизу Аглая накрывала обычные два стола к большому семейному ужину – на восемь взрослых и шестерых детей, не считая новорожденного. Устоявшийся быт в целом не изменился, разве что стал проще. Давно не было веселых застолий с коллегами-инженерами – за редчайшими исключениями гости в последнее время приходили только по делу. В одной из комнат хозблока поставили аппарат Юза и рацию «Норд». Митя улыбнулся, вспомнив, как заважничал Иван, которого после курсов радиотелеграфистов перевели из артельных сторожей в главного по связи дома в Сокольниках. Терентий же так и занимался автоотрядом московской милиции, поставив дело на недосягаемую высоту.
Понемногу все обитатели дома собирались у раскрытых по летнему теплу дверей на веранду. Все как прежде, разве что два больших проема заколочены фанерой – время такое, заменить пока нечем. Ну, то есть в управлении делами ВЦИК стекло наверняка нашли бы, но отец настрого запретил туда обращаться.
Тем не менее, Митя надеялся избавиться от фанеры в ближайшее время: на заводе Ралле начали выпуск листового и витринного стекла. Прежняя продукция – пузырьки для парфюмерии – пока не очень пользовалась спросом, а вот оконное шло на ура.
В ожидании еды Митя рассказал про события в Никольском и про новую продукцию лаборатории пластических масс. С той же скоростью, что и стекло, покупатели расхватывали пуговицы, бижутерию, чернильницы, а государство закупало рукоятки для шашек и корпуса телефонов.
– Не бедствуем, ширпотреб покрывает все затраты. Сейчас Савва Тимофеевич думает пригласить пятерых немецких химиков, расширяться будем.
Понемногу оживало и расцветало мирное производство, в том числе по госпрограммам. Например, городские артели выпускали позарез нужные гвозди, ими же и рассчитывались за взятый в аренду немецкий гвоздильный станок, полученный за хлеб. Или ставили небольшой посудный завод, как сделал дядя Вася Баландин – государство снабжало металлом и эмалью, а он штамповал тазы, ведра и чайники с кастрюлями. Многие частники брали в прокат швейные машинки, и с каждым месяцем на улицах все меньше попадалось военной формы и все больше – сшитых по моделям Ламановой рубах, брюк и платьев. Но особенно развернулись артели и кооперативы – им-то налоги, как не эксплуатирующим чужой труд, установлили минимальные, наравне с государственными заводами. А настоящих буржуев крепко держали под присмотром профсоюзы и савинковская КБС и многие заводчики, решившие поиграть в локауты и саботаж, сейчас играли в лесоповал.
– Митя, а как там футбол? – прибежал вниз Ванька, самый страстный болельщик в доме.
- «Карболит» – «КСО» 2:1.
– Угу, – Ваня записал цифры в тетрадочку, – а «Мороз»?
– Еще не играли, завтра же.
Три деревни – Орехово, Зуево и Никольское – были среди родоначальников этой игры в России, но после успехов симоновцев и железнодорожников поотстали, а теперь увлеченно наверстывали, устроив общее дерби.
С просека за воротами, где днем катались авто и повозки, на веранду донесло треск мотоцикла, и к прерывистому стрекотанию, усиливавшемуся с каждой секундой, примешалось слабое чувство тревоги. Вечером тут почти не ездили, значит – посыльный, к отцу. А ему врачи запретили работать. Видимо, что-то серьезное.
Мотоцикл прошуршал по щебню и остановился у самых ворот.
– Кто это там? – Наталья слегка отодвинула занавеску, чтобы разглядеть, что делается во дворе. – Мише прописан покой, две недели никого из секретариата не было.
– Ну вот сейчас и узнаем.
Митя открыл дверь, и в прихожую вошел самокатчик, с ног до головы затянутый в скрипящую коричневую кожу.
– Здравия жела… – начал он громким баритоном, но Наташа прервала из глубины гостиной:
– Тише, пожалуйста! У нас больной, и ребенок спит.
– Виноват, – посыльный огладил усы перчаткой с раструбом и продолжил шепотом. – Пакет товарищу Скамову Дэ эМ из Минвоена.
– Мне? Не Михаилу Дмитриевичу? – удивился Митя.
– Точно так – вам, без ошибки. От товарища Медведника.
Митя расписался за пакет, мотоциклист козырнул, повернулся через левое плечо кругом и вышел.
Сухо треснула сургучная печать, прошелестел конверт.
– Срочно явиться в распоряжение Нарминвоена, при себе иметь… – недоуменно прочел Митя. – Мобилизация? Меня же должны призвать только в случае войны…
В столовой ойкнула Аглая, вышедшая из кухни Ираида прикрыла рот краешком платка.
– Значит, война, – твердо резюмировала Ольга.
– Странно, что Мише не сказали, – протянула Наташа. – Уж об этом-то должны были оповестить, невзирая на режим.
– Сказали-сказали, – неожиданно раздалось сверху.
И по лестнице в гостинную, где собрались почти все обитатели дома, спустился отец.
– Утром еще радио было, я не стал никого тревожить. Пришла беда, откуда не ждали, напал на нас проклятый пан Пилсудский со всем своим панством.
Вот так в Сокольниках и началась война с Польшей.
Вечером звонил Лебедев, совсем в ночь приехал Савинков – дом вернулся к привычной карусели вокруг председателя ВЦИК… Какой уж тут режим, хорошо хоть поужинать успели.
Всю ночь Митя ворочался с боку на бок, обнимал Ольгу, вставал к Мишке – и так и не заснул. В голову лезли картины войны, и чтобы избавиться от них, он принялся вспоминать все, что связано с нынешней Польшей.
Вторая Речь Посполитая существовала всего год, но уже успела перессориться и повоевать со всеми соседями. Буквально на второй день после провозглашения независимости началась драка в Галиции, где вокруг преимущественно польских городов стояли преимущественно украинские села.