рез Волгу на восток всего два моста – в Сызрани и Симбирске! Ну ладно, три, еще Романовский в Казани, но… в Казани ветка заканчивается, железку на Екатеринбург когда еще дотянут, так что мост ведет в тупик, А в Твери – вообще в другую сторону, да и Волга там всего метров сто-сто пятьдесят. А в среднем и нижнем течении, где от берега до берега и километр не редкость – всего два! Два моста! Ни в Царицыне, ни в Саратове нет железнодорожного перехода. Даже в Нижнем нет, хотя казалось бы – торговая столица России! Еще есть паромные переправы, но этого для Урала, Сибири и Дальнего Востока мало. Или взять Туркестан – на весь край одна однопутная (!) дорога.
Строить и строить… Надо, кстати, собирать инженеров, экономистов и академиков – у них же там целая «Комиссия по изучению естественных производительных сил страны» есть. Пусть садятся за планы развития, ГОЭЛРО там какое, пятилетки-семилетки, мосты-дороги… Инфраструктуру поднимать, ключевые заводы… На все на это сколько народу потребуется – как раз тех, кто с фронта вернется или кого из деревни выдавит, это ж какой ресурс! Вот и направить их на большое дело, заодно школы вечерние развернуть – хороший рывок сделать можно! Только денег под него найти надо.
Примерно это мы и обсуждали с Черновым, он ехал до Самары, а я дальше, через Уфу и Челябинск. Виктор весьма воодушевился перспективами, но при этом не терял связи с реальностью, среди прочего его волновало, что будет дальше с партией эсеров и с гражданином Романовым.
С партией понятно – его детище, самая многочисленная часть Союза Труда, что неудивительно. Партия крестьянская же, крестьян в стране большинство, вот и численность. И вот эта крестьянскость выявила нежданную проблему – левый и правый уклоны, я чуть не подавился, когда Чернов их так назвал. Но зато ясно, откуда ноги растут, леваки это те, кто мог бы в комбедах зажигать, радикальная беднота. А правые – кулачье, сельская буржуазия, опора всяких потенциальных Директорий и Комучей. И все мы пока что вместе, но очень скоро все поменяется.
– Я бы, Виктор Михайлович, по старинному нашему рецепту это движение возглавил.
– Лично? А, нет, вы имеете в виду, подготовить и провести раздел? – Чернов простецки почесал в затылке. – Кого поумней переубедить, перетянуть…
– Именно. А всех неуправляемых и буйных выделить сперва во фракции, а там дальше видно будет.
– Подумаю, подумаю… А с царем что?
– Так нет у нас царя, отрекся.
– Не ловите меня за язык, Михаил Дмитриевич, не первый год друг друга знаем! С бывшим царем, естественно.
– А что с ним? Сидит себе в Екатеринбурге, вокруг охрана. Рядом набережная, Совет и казармы. Дочек к нему недавно привезли, да вы сами знаете.
– Говорят, Николай после событий в Царском поседел…
– Не знаю, приеду – посмотрю…
Глава 5
Весна 1917
– Здравствуйте, Михаил Дмитриевич!
Радостная улыбка на лице незнакомого мужчины, примерно Митиного или чуть постарше возраста, говорила, что он знает меня лично. Тем более назвал по имени-отчеству, а не «товарищем Скамовым»…
– Не помните? Марьина Роща, стройка…
– Гавря!!! Жохов! Какими судьбами?
Мы обнялись и наперебой пустились в воспоминания, не замечая окружающих. Митин дружок детства начал помощником лифтера в первом нашем квартале, потом пошел в школу технического персонала при Жилищном обществе, работал лифтером и механиком. Показал себя, попал на курсы Общества при Императорском техническом училище, а затем уехал старшим техником в Екатеринбург, где поднялся до заведующего механической службой. Здесь же вступил в эсдеки, а сейчас в городском Совете руководил коммунальной комиссией.
– Сколько же тебе лет? Двадцать девять? Смотри-ка, какую карьеру сделал – товарищ головы в уездном городе! Старыми деньгами считай, что в титулярные советники вышел! Митя, кстати, тоже в рост пошел – начальник милиции Симоновского района!
Собравшиеся понемногу вокруг нас делегаты Совета с удивлением слушали и не решались прервать, переминаясь с ноги на ногу и уплотняя круг. Только минут через пять Гавриил спохватился и представил меня. Я пожал всем по очереди руки:
– Вот, товарищи, старинного знакомого встретил, нашего москвича…
– Да какой он москвич, даже акать позабыл! – парировал невысокий уралец, перетянутый ремнем поверх гимнастерки без погон. – Сколько лет уже здесь!
– Это товарищ Малышев, председатель комиссии общественной безопасности, – подтолкнул его вперед Жохов.
Большинство носило военную форму. Неудивительно – при семидесяти тысячах населения в городе стояло как бы не тридцать тысяч солдат, отчего в Совете было изрядно военных. После общего знакомства и первых расспросов мы уединились с Малышевым и председателем военной секции Быковым.
– Советы действуют по всей Пермской губернии, по всем промышленным центрам Урала. Недавно третье совещание в Перми провели. Рабочие твердо за Союз Труда, крестьяне тоже, только в городах земцы да кадеты виляют. У нас что ни день, то митинг. Но все их старания впустую.
– Почему же? – спросил я Малышева.
– Комиссию по выборам контролирует Совет. Ну и мы вопросник напечатали, сорок тысяч тираж.
Кадеты заливали про революцию, про трудное и сложное положение русского государства, про переход от рабства к свободе, призывали к верности Временному правительству, к защите завоеваний революции и вообще растекались мыслею по древу. Но каждый раз сдувались, как только из толпы им прилетали конкретные и крайне неудобные вопросы – какова ваша земельная программа? Когда закончится война? Кто допустил убийство в Царском Селе? Затыкали одного – немедленно спрашивал другой.
Пока было время, напросился посмотреть на «гражданина Романова», Быков отправил меня с делегатом от полка, несшего охрану дома. Хорошо хоть дом не Ипатьева, а Главного начальника уральских горных заводов – до изъятия частных строений дело еще не дошло.
Пока шли, любовался планировкой – никаких тебе кривых улочек и переулочков, все прямоугольное, прямо как в Америке, авеню вдоль, стриты поперек. Двухэтажное здание с мезонином и классическим портиком стояло прямо на берегу Исетского пруда, левую половину занимали помещения караула, там же работала и военная секция Совета. А в правую меня не пустили.
Поначалу уперся часовой, потом доктор Боткин, лейб-медик Николая. Сюда с экс-императором приехал не только личный врач, но и повар, горничные, камердинер, слуги…
– Категорически против. И я считаю своим долгом заявить, что решительно возражаю против постоянных и отвлекающих визитов разного рода комиссаров и делегатов. На пациента и так негативно воздействует соседство с военной секцией, а…
– Евгений Сергеевич, – взял я Боткина под локоть, – я инженер Скамов, возможно, вы знаете обо мне от вашего покойного брата или вашего коллеги, лейб-хирурга профессора Федорова…
Доктор осекся на полуслове, удивленно поднял брови и тут же сообразил:
– Вы автор расчетно-эвакуационной модели! Но помилуйте, что вы делаете здесь, в этом окружении?
– Я председатель Московского Совета.
– Вы же приличный чело… Простите, я не это хотел сказать. Я не понимаю, почему вы с… этими.
Вот так вот. Сословный снобизм, а ведь всего два поколения, как Боткины из посадских людей вышли…
– Вот именно потому, что приличный. И наш долг, извините за неуместный пафос, быть с народом. Но к делу, давайте вот как поступим. Мне нет нужды видеться с Николаем лично, достаточно посмотреть на него издалека и оценить режим содержания. Кстати, будет хорошо, если вы свои протесты и предложения подадите в письменном виде.
Боткин помолчал, кивнул и сделал приглашающий жест рукой. Внутри дома стояло еще два поста, причем я отметил, что никакой расхлябанности у солдат не было. Мой провожатый проверил их, перебросился двумя словами со старшим и ушел на половину Совета. Боткин же повел меня по лестницам к выходящему во двор окну мезонина.
Внизу, между каретным сараем и конюшней, заготваливали дрова. Пара солдат тягала туда-сюда визжащую двуручную пилу, третий стоял у составленных винтовок. Чуть поодаль моложавый седой дед колуном разваливал плашки на чурки, еще один солдатик складывал наколотое в поленицу. Я вопросительно глянул на лейб-медика, но он только мотнул подбородком в сторону седого.
Матерь божья…
– Да, во Пскове еще. Как известия получил, – сухо подтвердил доктор. – С тех пор отсутствует проявление эмоций, даже при контактах с дочерьми. Общение сведено к «да» и «нет». Механической работой может заниматься, пока не остановят. Еще молится, тоже пока не остановят.
– А… прогноз? Возможно ли возвращение в… – я запнулся, подбирая слово.
– Состояние стабильное, ухудшений и улучшений нет. Прогноз… Не могу сказать, я не психиатр. Возможно, со временем придет в норму.
– Я слышал, что положительно может подействовать эмоциональная встряска.
– Как и отрицательно. Во всяком случае я, как лечаший врач, резко против подобных экспериментов.
– Да какие эксперименты, бог с вами… Как думаете, может перевести семейство куда-нибудь поближе к столицам? Например, в одну из усадеб вокруг Москвы?
– На природу? Пожалуй, это будет неплохо. Лес, рыбалка, простые радости…
– Евгений Сергеевич, бытовых жалоб нет? Питание, отопление, уборка? Нет? Тогда жду ваши предложения в письменном виде, телеграфом на мое имя. Совет я предупрежу.
В Екатеринбурге выборы прошли чинно-благородно, с явкой полков строем, с заводскими колоннами рабочих под красными флагами и транспарантами – до запрета агитации в день голосования никто еще не додумался. Собрали и подсчитали бюллетени, подписали протоколы да и наладили меня с охраной обратно.
Очень мы правильно продавили сроки выборов – как раз зашевелились окраины. Ладно там поляки с финнами, дашнаки или мусаватисты, они давно существуют, но началась движуха в Грузии, Бессарабии, Средней Азии и в казачьих областях, пока с разговорами об автономии. Но все эти национальные потуги дело такое – стоит лишь немножко упустить, как из автономии мгновенно вылупится самостийность и все, нету страны, растащили по норкам.