– Я ищу короля, своего мужа, сударыня.
Диана простонала.
– Ну хватит, Генрих. К тебе твоя супруга.
Она отдернула простыню, и между ее бедер обнаружилась голова короля Генриха II. Он встал, вытер рот рукавом и, в одной рубахе, шагнул к королеве. Он взял было ее руку, чтобы поцеловать. Но Екатерина сухо и с достоинством отняла ее, скрывая отвращение.
Генрих отошел умыть лицо в тазу, где плавали цветочные лепестки.
– Вы пришли как раз вовремя, сударыня, – сказал он, стряхивая с рук воду. – Мирный договор с Испанией предполагает и иной союз. Наша старшая дочь Елизавета станет испанской королевой.
Он рьяно вытерся чистым полотенцем, которое протянул лакей.
– Вероятно так, сир, ведь она обещана наследнику испанского трона. Но король Филипп Второй еще жив, и его сыну придется подождать своей коронации.
– Дипломатия решила иначе, сударыня. На Елизавете женится сам Филипп Второй.
«Немыслимо!»
– Но и шести месяцев не прошло с тех пор, как он похоронил свою вторую супругу.
– Наша дочь сможет утешить его.
От одной мысли об этом Екатерина сжала кулаки.
– Нареченный Елизаветы – принц, – повторила королева. – Филипп Второй крадет невесту у собственного сына. Он ничего не чтит!
Генрих снял рубаху и бросил ее на пол. Лакей метнулся поднять ее и подал ему новую.
– Французское королевство выиграет от такого союза, поскольку Елизавета станет королевой сразу же после свадьбы.
«Моя Елизавета с этим старикашкой – ни за что!»
Екатерина кипела гневом, но сдерживала себя. Как испанский король только смеет вырывать Елизавету из-под носа у собственного сына? Вот это гонор! А она должна соглашаться на все, как ее муж, король Франции? Ну уж нет!
– Почему же тогда не Маргарита? – спросила она совершенно спокойно.
Диана встала с постели и прошла перед королевой, притягивая взгляд монарха наглой, великолепной наготой. В свои шестьдесят она по-прежнему оставалась для Генриха самой красивой женщиной королевства. Чтобы понять это, Екатерине не нужно было глядеть на нее. Она знала и так. Уже двадцать шесть лет знала это и сносила. Она была королевой Франции, но властвовала над ее мужем Диана; недаром ее прозвали «больше, чем королева». Фаворитка резко распахнула шторы, чтобы пламенеющие лучи зари окутали ее тело.
– Ей всего шесть лет, – напомнила Диана с сочувствием в голосе, словно родная мать забыла возраст дочери.
Но королева нарочно стояла к ней спиной.
– Марго слишком юна, – подтвердил Генрих. – Разница в возрасте с Филиппом Вторым…
Екатерина прервала его язвительно:
– Не знала, что вас хоть сколько-то заботят такие нюансы.
– Вы правы, не заботят, – улыбнулась Диана, обнимая любовника.
– Елизавета уже в том возрасте, когда выходят замуж, – настаивал Генрих.
– Ей не исполнилось и пятнадцати! – возразила Екатерина.
– Как и вам, сударыня, когда вы за меня вышли.
– Но, сударь, мы с вами были ровесниками.
– Были и остаемся, – рассмеялся король.
– Нет-нет, для нас, женщин, бывает, год идет за два, – вклинилась Диана.
Генрих окинул взглядом тело Екатерины и погладил фаворитку по щеке:
– Золотые слова, радость моя.
Екатерина едва сдержалась, чтобы не хлестнуть ее по щеке, которую только что ласкал Генрих.
«До чего слабы мужчины перед красивой женщиной!»
– Филипп Второй – старик, – не отступалась королева.
Генрих рассмеялся.
– Ему всего тридцать два года.
– Две предыдущие его супруги умерли в цвете лет. В обоих случаях наблюдались по меньшей мере подозрительные совпадения. Поговаривают об отравлении.
Король утомленно вздохнул.
– Я говорю вам о законах дипломатии, а вы рассказываете мне сплетни.
«Как же, “дипломатия”! Он просто соглашается на все, о чем ни попросит этот испанский пес».
– Если с Елизаветой что-то случится, вы мне за это ответите, сир!
– Я держу ответ лишь перед Богом, сударыня, – отрезал он.
– Да будет так! – сказала она, призывая судьбу.
Только выходя из передней, она вспомнила истинную причину, зачем ей нужно было видеть Генриха: из-за предсказания Нострадамуса. Но была так зла, что поймала себя на желании, чтобы рок свершился.
Генрих II
Диана прижалась к спине Генриха II обнаженным телом. Но, сам не зная почему, он чувствовал беспокойство. Он приказал подать ему вина и протянул Диане халат. Хотя она совсем не испытывала стыда, выставляя напоказ свое тело богини, его всегда покалывала ревность. Однако подобные предосторожности не имели смысла: они были тем нелепее, что все замки Франции ломились от картин и скульптур обнаженной Дианы в образе богини-охотницы. Весь двор был в курсе анатомии его любовницы в мельчайших подробностях.
Когда лакей вернулся с подносом, Диана его отослала. Она своей рукой налила напиток в бокал.
– Генрих, ты пьешь слишком много.
– Оставь.
Он залпом осушил бокал и вновь протянул его фаворитке. По тому, как вздрогнули ее тончайшие брови, он понял, что она недовольна. Вздохнув, Диана вновь наполнила бокал. Он выпил вино до дна.
– Отправить мою малышку Марго в Испанию, в когти этому чудовищу!
Диана взяла бокал из его рук и поставила на ореховую консоль. Он провел рукой по ее плечам. Он знал, что она надеется отвлечь его. Но хотя ладонь его была мягка, все его мышцы напряглись так, что даже ей не успокоить. Приход королевы, осквернивший их столь драгоценное уединение, разжег у него в груди пламя гнева.
– Я ведь знаю, каково быть ребенком при испанском дворе!
Диана прильнула к нему. Она не любила, когда он пускался в воспоминания. Ей часами приходилось утешать его после кошмаров, повторявшихся каждую ночь. Она обхватила руками его голову. Такими нежными руками.
– Все в прошлом, Генрих. Не думайте об этом более.
Он высвободился. Чтобы прогнать из души темные тучи, ее заботы было мало.
– Вы правы. Налейте мне еще того чудесного эликсира забвения.
Диана пропустила просьбу мимо ушей.
– Желаете, чтобы я сходила за Марго, сир?
– Да, пожалуй.
Фаворитка вышла, скользя по паркету. Генрих с самого первого дня любовался ее походкой. Она плыла, точно лебедь по спокойным водам пруда. У Дианы всегда был дар усмирять его тревоги. Она была его тихой гаванью, где он всегда пребывал в сохранности, в радости и неге. Разговоры, которые они вели после занятий любовью, были проникнуты ее умом и знанием премудростей политики и помогали ему принимать подчас трудные решения, например приговаривать еретиков к смерти. Народу нужны ориентиры, говорила она. И была права, в этом Генрих не сомневался. Разве не с его отца, Франциска I, начались первые костры?
Генрих налил себе еще бокал, по самый край. Полюбовался на гранатовую жидкость в лучах рождающегося дня.
Да, все в прошлом, Диана права. Но долгое время воспоминания Генриха плавали у самой кромки и выныривали порой без предупреждения.
Ему было шесть, когда король, его отец, был пленен Карлом V, потребовавшим подписать капитуляцию, а также выкуп в два миллиона золотых экю с солнцем[7]. В ответ Франциск I решил отречься от престола в пользу своего старшего сына, которому было всего десять лет, поручив регентство собственной матери, Луизе Савойской. Благодаря такому ловкому ходу он становился рядовым пленником, без власти и без особой ценности.
Озадаченный Карл V вынужден был вступить в переговоры со своим августейшим узником, отговаривая его от отречения. Спустя год, проведенный в мадридском плену в долгих и последовательных переговорах, Франциск I согласился обменять свою свободу на выкуп в миллион двести тысяч золотых экю с солнцем. Однако Карл V навязал ему жестокое условие: его сыновья – десятилетний наследник Франциск и восьмилетний Генрих – должны были отправиться в Испанию в качестве заложников, пока вся сумма не будет уплачена. Генрих лишь годы спустя узнал подробности этого торга от своей наставницы Дианы де Пуатье.
Так дети и отправились в Испанию. Генрих помнит, как бабушка провожала их до границы. Старший брат держался с достоинством, но сам он от тревоги не мог совладать с дрожью.
– Генрих, ты французский принц. Таков твой сыновний долг – вернуть нам твоего отца, великого короля Франциска.
Каким же великим должен был быть его отец, чтобы он один стоил сразу двух принцев крови. Он втайне надеялся, что хватит одного его старшего брата, наследника короны. Но при этом также чувствовал унижение от мысли, что сам он ничего не стоит. Несмотря ни на что, Генрих гордился, что тоже внесет свой вклад в освобождение отца, короля Франции.
Всю дорогу сердце его глухо стучало в груди, и каждый новый удар спорил с предыдущим: раз – от страха, другой – от гордости. Старший брат рассказал ему по секрету, что король Испании предложил заменить младшего, то есть его, Генриха, пятьюдесятью лучшими офицерами и военачальниками Франции, но бабушка предпочла отправить внука. Юный Генрих затаил тогда на нее обиду и злость. Но позже понял, что она, как дальновидная регентша, не хотела разоружать королевство, а также лишать себя ценных советников, которые помогли бы ей править, случись что-нибудь с королем.
Обмен происходил на реке Бидасоа. Испанцы не дали отцу прижать детей к сердцу. После года разлуки Генрих едва узнал его. Франциск I дал детям обещание, глядя в глаза:
– Скоро вы будете свободны!
Генрих поверил. Увы, французскую землю он увидел лишь спустя четыре долгих года, самых долгих за всю его жизнь.
Французских дворян, которые должны были оставаться у них в услужении, отослали назад. Королевских детей заточили в крепость, где им прислуживали исключительно испанцы. Говорить между собой по-французски им запрещалось. Темница была холодная, пол твердый, пища скудная. Им не давали сменной одежды. Время шло, дети росли, а их одеяние все больше превращалось в лохмотья, над которыми потешалась стража. Генриху хотя бы достались обноски брата, пока они совсем не истлели. В конце концов испанская королева узнала, в каких суровых условиях их держат, и велела выдать им на зиму теплое платье.