Монтгомери же немедля вышел. Легкий ветерок пах свободой. Быстрым шагом он стал огибать стены дворца, пригнув голову.
Шаги за спиной.
– Подождите! Подождите меня!
Он зашагал скорее, к конюшням. Утомленные турниром кони отдыхали. Он направился к своему белому жеребцу.
– Ваше сиятельство граф Монтгомери!
Он невольно оглянулся. К нему бежала маленькая служанка, так подобрав юбки, что виднелись ее длинные, сужающиеся к лодыжкам ноги.
«Какая прелестная непристойность!»
Когда она поравнялась с ним, ему не потребовалось и секунды, чтобы вспомнить, где он видел это лицо.
– Ты что здесь делаешь? – спросил он недовольно.
– Меня выгнали.
Не глядя на девушку, он взял лошадь под уздцы.
– Из-за вас, сударь.
Он усмехнулся.
– Неужели? Я тебя даже не знаю.
– Зато знаете, о чем я.
Она сняла чепец и провела рукой по коротким, торчащим беспорядочными клочьями волосам. Он невольно отпрянул.
– Чего тебе надо?
– Возьмите меня к себе на службу, сударь. Мне некуда больше идти.
Он покачал головой с улыбкой.
– Ты обвиняешь меня в том, что тебя прогнали, и хочешь после этого, чтобы я тебя нанял? Дерзости тебе не занимать!
Взгляд у служанки сделался дикий.
– Это то, что вы должны мне, сударь.
– Ничего я тебе не должен, ты никто и ничто. Найди другого.
– Никто меня не захочет. Даже в борделе, – прибавила она дерзко.
Он посмотрел на нее пристально.
– Ошибаешься. В борделе всегда сыщется шельмец, охочий до таких диковинок, – ответил он, показывая на ее мальчишеские волосы.
– Но я, сударь, хочу, чтобы вы стали мне хозяином.
Как бы он этого ни отрицал, решимость девушки что-то в нем разожгла. Он слишком крепко сжал в кулаке вожжи.
– Мне не нужен слуга, и уж тем более – женщина.
Она скрестила руки, с вызовом вздернув подбородок:
– Не нужна женщина? А я подумала иначе, когда вы… увлекли меня под лестницу.
Он хохотнул насмешливо.
– Сколько наглости! Сбавь тон, малышка, ты была лишь закуской. Любая дама, даже самого высокого положения, охотно разделит со мной постель, стоит мне поманить, – сказал он, щелкнув пальцами. – Ну все, а теперь исчезни.
Она не сдвинулась с места и сверкнула недобрым взглядом:
– Даже мадемуазель Луиза де ла Беродьер, сударь?
Он сощурился.
– Ах ты маленькая змея, взяла моду подслушивать у двери!
Она расцепила и опустила руки, шагнув вперед.
– Попробуйте меня. Если не подойду, всегда сможете прогнать.
Голос звучал умоляюще. Он оглядел ее с ног до головы. Короткие волосы подчеркивали черты лица: приоткрытые губы как будто ждали поцелуя, грудь часто вздымалась. Он почувствовал, как плоть наливается желанием, и подумал, что мог бы взять ее на соломе в конюшне, но мысль эта напомнила, как он обнимал Луизу, и последовавшее затем замешательство. В конце концов, чем он рискует со служанкой?
– Вскоре и вы, сударь, останетесь без хозяина.
– О чем ты?
– Король…
Он зажал ей рот ладонью.
– Замолчи, и не смей каркать!
Она спешно отпрянула. Он тут же пожалел, что выдал свой страх. Теперь у него нет выхода. Он не может оставлять здесь свидетеля своего малодушия, пусть это и никчемная девица. Он схватил ее за запястье.
– Пойдем.
– Меня зовут Мадлен, сударь.
– Пойдем, Мадлен.
Он подвел ее к серому коню, который вполне годился. Но увидел, что она медлит.
– Ты умеешь скакать верхом?
Она помотала головой.
– Нет, сударь.
– Ну разумеется, – вздохнул он.
Он вскочил на своего коня и протянул ей руку.
– Залезай назад и держись за меня.
Она надела чепец и быстро завязала его под подбородком.
Когда он почувствовал спиной ее груди, то решил, что найдет, чем занять ее у себя на службе.
Он дал шпоры, и белый жеребец скрылся в парижской ночи.
Екатерина Медичи
«Эта потаскуха смеет являться сюда!»
Всю свою супружескую жизнь Екатерина ждала, когда фаворитка умрет, чтобы вернуть себе власть над Генрихом. И всегда пользовалась случаем, чтобы взять в услужение молодых женщин, которые смогут позже заменить Диану на монаршем ложе. И Луиза, и Клодина были из этого гарема. Еще до турнира она заметила новое имя, Изабо де Лимей. Эти преданные ей создания должны были в перспективе помочь ей при дворе. Но – все напрасно!
Екатерина всем своим существом ненавидела Диану де Пуатье. Король, ее супруг, бился в агонии, и она чувствовала, как в ней крепнет ярость. Отныне она, как взбешенная мать, гордо и прямо встанет на пути любого, кто решится бросить ей вызов.
Когда де Гизы прибыли во дворец де Турнель, она приняла их в передней и позволила увидеть короля: сперва вошел младший в кардинальской сутане, потом старший, Франсуа, выше и величественнее брата. Оба, прежде чем войти, низко поклонились королеве.
Екатерина ничего не забывала. Ни оскорблений, ни знаков почтения. Так, она помнила, что на протяжении двадцати пяти лет со дня ее свадьбы с Генрихом де Гизы всегда выказывали ей уважение соответственно ее рангу. Выше всего они ставили соблюдение иерархии и никогда не называли ее «мещанкой» или «распухшей от приданого бочкой», чего не скажешь о некоторых министрах и уж тем более об этой гадюке, Диане де Пуатье. Какое наслаждение представлять ее испуганной, взволнованной, наверняка больше из-за собственного будущего, нежели из-за судьбы венценосного любовника.
«Прости меня, Всевышний, но я ненавижу ее, и да обратится вся желчь моя медом для моих дорогих bambini»[11].
Екатерина перекрестилась.
Старый маршал, еще со времен Франциска I бывший королевским советником, тоже вышел вперед, опираясь на узловатую трость.
– Господин маршал, королю нужен покой.
– Но, государыня, де Гизы…
Дрожащим шишковатым пальцем он указал на дверь, за которой скрылись братья.
– Вот именно, – сказала королева. – Пока что ему довольно посетителей.
Будучи неглуп, маршал на этих словах развернулся, ища кресло, чтобы ждать очереди. Но никто не уступал ему своего.
Притом, что в передней и без того толклось множество придворных, Диана де Пуатье пробилась, орудуя локтями.
– Пропустите меня, я должна видеть короля! – приказала она.
Екатерина обернулась на нее, заступая ей путь.
– Увидеть короля, сударыня? Представьте, что я откажу вам в этой чести. Пусть жизнь он прожил подле вас, но умрет подле меня.
Диана де Пуатье смерила королеву взглядом.
– Мое богатство, тридцать лет нашей с Генрихом любви, останется со мной, тогда как вы, сударыня, не знали его ни секунды, а потому останетесь беднячкой.
– Раз вы так кичитесь тем, что земные богатства вам не нужны, тогда, сударыня, вы вернете принадлежащие короне украшения и замок Шенонсо.
– Это подарки короля, сударыня!
– А я – королева. Уходите, сударыня, ваше присутствие при дворе больше не требуется. Мы разрешаем вам провести остаток дней в вашем имении Ане.
По толпе прошли шепот и смешки. Оскорбленная фаворитка с трудом сдержалась от ответного выпада. Она развернулась, и некоторые даже осмелились проводить ее свистом.
Наконец-то Екатерина брала реванш. Ощущение могущества поднималось внутри, как кипящая лава к жерлу вулкана.
Изабо
– Мадемуазель, можете открывать глаза.
Изабо послушалась. Ее смущенный дух возвращался в тело вместе с осознанием: Флоримон только что ее поцеловал. Он еще обнимал ее, в сторонке, среди увитых розами триумфальных арок, под которыми сновали слуги, разбиравшие декорации. Но Изабо не видела их. Она отдавалась новому блаженству.
«Господи Боже! Так вот какой он, настоящий поцелуй!»
– Все уже кончилось? – спросила она.
Он рассмеялся.
– Могу начать заново, если желаете.
Не дожидаясь ответа, он поцеловал ее еще, так что она ощутила дрожь в ногах. Когда его губы отделились от ее уст, она пошатнулась, но страстные объятия юноши с ласкающим пристальным взглядом удержали ее.
– Когда я ныряю в ваши глаза, мне кажется, будто я летаю средь звезд. Изабо, вы прекрасней Джоконды.
Хотя она никогда не видела последней, все же приняла его слова за комплимент. Он вожделел ее, как и все мужчины, что доставляло ей ощущение непомерной силы.
До сего дня она никогда, ни с кем из мужеского племени не испытывала трепета чувств – даже с герцогом Омальским; но в объятиях Флоримона она таяла, вся ее воля расплеталась по ниточке, как если бы Самсону отстригали по волоску. Флоримон не был партией ее мечты, однако ее дрожащему от чувств телу было все равно.
Он вытащил розу из душистого снопа и протянул ей. Она взяла ее, не в силах ничего сказать и вдруг осознав, что не знает, как вести себя с мужчинами из числа придворных; она уже едва не стала жертвой герцога Омальского. Там, где она жила, заигрывания не отличались хитростью. Стоило чуть пококетничать, и все оказывались у ее ног. А здесь она сама чувствовала себя чужачкой, неловкой и глупой. Она задумалась, не из-за этой ли экзотичности приглянулась Флоримону.
Ну нет! Так ей вершин не достичь. Если она покажет, какие он вызывает в ней чувства, вся ее власть того и гляди исчезнет. Тут пан или пропал, а она не собиралась позволять мужчине ее обойти. Ей нужно было взять себя в руки и сыграть язву, что она умеет прекрасно.
Когда он вновь коснулся ее губ, она оттолкнула его. Вдохнув поглубже, она закрыла глаза, чтобы вернуть себе привычное высокомерие.
– Сударь, это сейчас совсем неуместно! После трагедии с королем…
– Наверное, никто из нас не ждал, что турнир завершится так… – признал он. – Но в наших силах чуть скрасить этот день.
– Что вы хотите сказать?
– Я представляю, как вы входите в церковь под руку с вашим отцом, а я, ваш преданный кавалер, стою на коленях у алтаря и жду вас с блестящим от волнения взглядом.
– Это вы таким образом просите меня выйти за вас, сударь? – сказала она, нахмурясь.