ой Генрих стонал. Как-то вечером он вскрикнул и открыл здоровый глаз, уставившись перед собой, но затем повалился назад на перину. Это подало робкие надежды. С ним говорили. Но он ничего не слышал. И с тех пор лишь изредка вздрагивал. Пот его смешивался с гноем, без конца сочившимся из-под раненого века, исходивший от него запах вызывал у окружающих тошноту. Екатерина носила на шее цепочку с кулоном, в который закладывала духи, позволявшие выносить зловоние.
Как долог был его последний час! Амбруаз Паре предсказывал два-три дня. Но уже начинался восьмой. Скорей бы конец!
Почему она снова должна была страдать из-за Генриха? Ее, безропотно с улыбкой сносившую и принимавшую все, он теперь заставляет смотреть на свою агонию, целыми ночами держит на ногах у изголовья!
То, что он несет кару за грехи, понятно, однако ей-то за что? Екатерина перекрестилась.
«Прости меня, Dio, за эти нечестивые мысли».
Она, стоя на коленях, опустилась еще ниже, чтобы явить еще больше смирения перед Господом.
Ее внимание привлек какой-то звук. Склонив голову набок, она увидела, что ее малыш Карл играет на паркете с юлой, у самого отцовского ложа. Ее вращение притягивало взгляд мальчика, пока юла не исчезла под кроватью. Он распластался на животе и, ругаясь, потянулся за ней.
– Тшшш! – сказала королева.
Мальчик с победной улыбкой поднялся на коленях, держа в руке игрушку, и спросил в сторону:
– А когда папа умрет?
Дамские юбки зашелестели шепотом.
– Терпение – это добродетель, которой вам следует научиться. Взгляните на вашего младшего брата Генриха, – сказала королева.
Под неодобрительными взглядами собравшихся юный Генрих сидел на полу и, высунув язычок, усердно вырезал миниатюры из иллюминированного тома. Екатерина любила книги, но, обожая сына еще больше, разрешала ему эту откровенно варварскую прихоть.
Карл раздраженно вздохнул. Мать знала, что все ее сыновья, включая Франциска, завидуют Генриху, и это казалось ей тем более вздорным, что ему-то предстояло править, в отличие от Генриха, стоявшего четвертым в очереди престолонаследия. Будто завоевать материнскую любовь было важнее, чем оказаться на троне.
По коридорам вовсю шептались о том, кто войдет в Королевский совет. Слухи сходились в одном: Франциск II, хоть и совершеннолетний, не сможет править один в силу своего характера. Бурбоны-Конде готовились разыграть партию против де Гизов. Екатерине же отводилась роль лишь предмета придворных слухов. С чего бы с ней стали советоваться? Супруг ее этого не делал. На нее уже смотрели как на стертую с полотна королеву-мать юного монарха, руководимого женой. И разве фаворитка мужа не вычеркнула ее еще прежде? А что, если ей принять такую судьбу? Она сможет вернуться в свою милую долину Луары. Теперь, когда она вернула Шенонсо, она сможет перестроить его по своему вкусу. Ведь недаром она придумала галерею, которая станет продолжением замка, перешагнув через реку Шер? Это будет великолепно, она станет давать там балы-маскарады, гремящие на все королевство и за его пределами. Возможно, де Гизы станут хорошими наставниками для ее Франциска, и нужды в ее советах не будет, за исключением того, как устроить свадьбу детей. Следующим на очереди был Карл, но ему всего девять лет, у нее хватит времени подумать об этом. В остальном же мысли о будущем несли ей облегчение. А прочее было неважно.
Луиза
Грянули трубы, Луиза подошла к окну. По другую сторону улицы глашатай забирался на невысокую стену. Он подождал, пока скопится плотная толпа, и развернул длинный пергаментный свиток.
– Внимай, внимай, честной народ!
Луиза, хоть и знала, о чем он объявит, напрягла слух, чтобы ничего не упустить.
– «Мы, король, сообщаем:
После долгой и жестокой предсмертной муки и несмотря на усилия лучших врачей и хирургов королевства Господь по безграничному своему милосердию призвал к Себе отца нашего Генриха де Валуа, Второго по тронному имени, дабы после стольких несчастий даровать покой его душе.
Последнею волею своею он поручил королевство заботам королевы-матери Екатерины Медичи, ее старшего сына и дядей оного, де Гизов.
Истинность сего мы, Франциск Второй, милостию Божией король Франции, свидетельствуем своей подписью».
Закончив читать свиток, глашатай воскликнул громко:
– Король умер. Да здравствует король!
Толпа отозвалась в один голос:
– Король умер. Да здравствует король!
Луиза с улыбкой отвернулась от окна.
«Король умер. Да здравствует королева…»
Екатерина Медичи
Нострадамус провел королеву-мать по винтовой лестнице. Они вошли в кабинет чародея. Взобравшись по железным ступеням еще на ярус, они оказались на свежем воздухе, на возвышающейся над парижскими крышами башне. Даже ночью вид был ошеломительный. Вдали угадывалась величественная тень собора Парижской Богоматери, а вблизи – башенки Лувра. Над головами нависал миллионами звезд небосвод. Туда были нацелены оптические приборы. Нострадамус принялся объяснять еще запыхавшейся после подъема королеве движение звезд и как он наблюдает его для предсказаний.
– Довольно речей, – приказала она, – вы и без того достаточно меня томили. Скажите мне про то, что я хочу знать. А не про ваши центурии, которые лишь вы один понимаете.
Нострадамус спустился вместе с королевой в кабинет.
– Присаживайтесь, государыня.
Екатерина осторожно опустилась в диковинное кресло, которое стояло напротив зеркала, обрамленного головами драконов и горгон. Нострадамус начал чародейский ритуал с магическими пассами и таинственными заклинаниями. Он бросил в таз какой-то порошок. Вода тут же задрожала, и из него поднялось белое облако, закрыв от королевы-матери отражение в зеркале. Когда туман рассеялся, вместо собственного лица Екатерина увидела в нем сына, Франциска II, только что коронованного. Она обернулась удостовериться, что ее не разыгрывают, но сына за спиной не было.
– Что это за знамение?
– Почти все дети ваши, государыня, будут править. Включая дочерей.
Как все они смогут править? С дочерьми понятно: они через мужей.
«Моя Елизавета станет королевой Испании. А сыновья, получается, будут править в других странах? Карлу – Англия, если он женится на Елизавете. Фландрия – Генриху, а для малыша Эркюля – мы посмотрим».
Екатерина улыбнулась.
– Каждый в этом зеркале обернется столько раз, сколько лет он проведет на троне, – проговорил Нострадамус торжественно.
Екатерина перекрестилась и прижала ладони к сердцу, пристально глядя в зеркало.
Франциск II развернулся вокруг себя один раз и исчез.
– Нет! – вскочив, воскликнула королева-мать.
Нострадамус знаком призвал ее к молчанию. Она села обратно, с комом в горле.
Перед глазами ее прошли чередой остальные: после Франциска возник Карл, потом Генрих, потом Марго. На лице ее проступали то ужас, то радость, и под конец удрученность.
«Если они будут править так мало, это значит…
Нет, я не дам им умереть! Я сберегу их».
И раз уж судьба предназначила им править, да, она найдет для них престолы в других странах. С Марго все просто, она выйдет за наследного принца. Осталось решить, за какого.
«Она уже теперь такая чертовка!»
Насчет Карла Екатерина попробует договориться о свадьбе с Елизаветой Английской. Получится красивый союз. И лучший способ примирить католиков и еретиков. Для Генриха она подыщет королевство, где бы он правил, не вызывая недовольства братьев.
В зеркальной раме вновь возникло лицо Екатерины.
Она решительно встала.
– Я родила десятерых детей, а вы хотите сказать, что мое потомство может меня не пережить? Этому не бывать! Слушайте меня внимательно, Нострадамус: мои дети будут править и оставят обильное потомство. Клянусь в этом. Если нужно, я буду биться с самим Господом Богом.
– Государыня, довольно и тех ваших врагов, что ходят по земле.
Екатерина больше не слушала чародея. Отныне она знала, что выбора у нее нет. Вопреки прежним намерениям она не сможет посвятить свое время милой сердцу долине Луары. Ей теперь нельзя оставаться блеклой, незаметной королевой, какой она была, пока царствовал супруг. Сын ее Франциск, только что нареченный королем Франции, уже нуждался в ее защите. Она не будет королевой-матерью, мнения которой спрашивают, только когда выбирают пеленки для будущих наследников сына. Она обречена биться за собственных детей, пусть даже ради этого ей придется выйти на поприще власти. Оказавшись всего лишь матерью короля, она будет куда большей королевой, чем когда французская корона венчала ее главу. Осталось только найти способ это сделать.
Екатерина, вся в белом, стояла в собственных покоях Луврского дворца перед большим венецианским зеркалом – тем самым, в каком некогда, прибыв ко французскому двору, разглядывала себя, совсем юную, в карминно-красном свадебном платье.
После несчастного случая с Генрихом волосы у нее поседели.
– Осталось лишь прибавить вуаль, государыня, – сказала Луиза, появившись в отражении за спиной Екатерины.
Она открыла сундучок, взяла из него диадему и, прикрепив к ней траурную белую вуаль, возложила затем на голову королевы. Та смотрела в зеркало искоса, как будто не хотела встречаться с собой взглядом.
– Вам не кажется, Луиза, что из-за белого у моей кожи какой-то оливковый оттенок?
– Вовсе нет, государыня.
Екатерина протянула руку.
– Дайте мне другую вуаль, вон ту.
– Фиолетовую?
– Нет, черную.
Луиза нахмурилась, но повиновалась. Екатерина сама приколола ее к волосам, надвинув на лоб.
– Что думаете, Луиза?
– Государыня, цвет королевского траура – белый.
– Больше нет, – возразила Екатерина твердо. – Принесите мне черное платье, я хочу потрясти их как следует. Не в первый раз мне попирать нравы этого королевства.
Луиза вернулась с черным как смоль платьем и помогла королеве переодеться.