Двое слуг внесли уже накрытый стол, на котором возвышался жареный поросенок, и осторожно поставили его перед владельцем замка. Лакомый вид кушанья возобладал над его мрачным настроением, и он взялся за нож, готовясь воткнуть его в тушу.
– Постойте, друг мой. Нужно сперва сообщить ей новость!
«Какую новость? Надеюсь, очередной претендент на мою руку!»
Последним был некий Мишель де Монтень, из дворян мантии. В свои шестнадцать Изабо уже вышла из идеального для брака возраста и потому тревожилась. Она боялась остаться старой девой, но все же не настолько, чтобы принимать предложение какого-то Монтеня, не имеющего состояния.
– Вам, я полагаю, вполне известно, что Франция подписала мирный договор с Испанией, – начал барон.
Нет, Изабо этого не знала, как и не знала, что была война. Она интересовалась лишь тем, чему находилось место в ее грезах. В конце концов, здесь, в Перигоре, войны всегда были чем-то далеким. Казалось, даже смерть не ведает об их крае.
«Да и жизнь тоже… Вот скука!»
– Да, в итоге мы проиграли, – уточнил отец.
– Это неважно, – продолжила мать. – В конце июня мы приглашены на торжества по случаю свадьбы, которая скрепит этот мир. В Париж, к королевскому двору!
– Мы поедем на придворный праздник? – воскликнула Изабо, вдруг загоревшись.
Королевский двор! Ничего подобного она не могла и вообразить. Двор был для нее чем-то столь же далеким, как луна на небосводе. Конечно, она знала, что король, как правило, обитает в Париже, а порой в других разбросанных по королевству дворцах: Шамбор, Фонтенбло, Блуа. Но все они были на севере. Ее наставник успел преподать ей азы географии. Она запомнила урок, из которого вынесла, что Перигор находится вдали от всего интересного, что есть в этом бренном мире, включая двор.
Королевский двор! Она больше увлеклась историей, особенно королевской родословной, ради забавы смастерив колоду карт, на которых изобразила членов знатнейших семей. Она знала по именам юных принцев, которых представляла красавцами с врожденной печатью величия: Франциск, старший сын и наследник короны, правда уже женатый на королеве Шотландии Марии Стюарт. Оставались Карл, Генрих и Эркюль-Франциск. Конечно, для нее они были слишком юны, но у них имелись старшие кузены, тоже монарших кровей.
Королевский двор! Она представляла, как приходит на бал в великолепном платье; все взгляды устремляются на нее, самый благородный из принцев крови решается, наперекор семье, пригласить ее на один танец; он не спускает с нее глаз, пока они кружатся в вольте[3], а когда музыка смолкает, опускается перед ней на колено и просит ее руки. Она не сомневалась: поездка в Париж – это знак. Там она встретит своего будущего супруга. Они сыграют самую роскошную свадьбу на все королевство. Чтобы о ней говорили и через сто лет.
«Свадьба…»
– Кстати, матушка, а кто женится? – спросила Изабо.
– Какая разница, дитя мое, вы же ничего не знаете о главных людях королевства, – ответил отец.
Изабо терпеть не могла, когда он принимал ее за дурочку, это выводило ее из себя.
– Королевский двор, дочь моя, вы представляете? – воскликнула мать.
Она обняла Изабо, чего никогда не бывало. Девушка застыла, не зная, как обнять мать в ответ.
– На подготовку у меня всего пара месяцев, – сказала Изабо, отстраняя ее. – Отец, мне понадобятся новые платья, вы не можете мне отказать!
– Посмотрим. И заметьте, я соглашаюсь на то, что вы отправитесь в Париж, при единственном условии: вы будете безукоризненно слушаться нас во всем, – продолжал барон. – Вы не знаете, чем живет двор. И потому должны будете всюду следовать за матерью, на полшага позади, скромно опустив глаза и ни с кем не заговаривая…
Правила все сыпались скороговоркой, но Изабо не могла сосредоточиться. Душа ее взмывала ввысь, как вольная птица к небесам.
«Королевский двор… Париж…»
Луиза
Луизе не терпится покинуть двор после торжеств, в конце июня. Но пока она должна по-прежнему безукоризненно исполнять свои обязанности, как делала всегда.
– Государыня, почему не спросить у Нострадамуса, что ему поведали небеса?
Екатерина Медичи прохаживалась по паркету личного кабинета взад-вперед, все перечитывая загадочный листок и безуспешно пытаясь постичь его смысл.
Королева остановилась и подняла взгляд на фрейлину.
– Я так и сделала. Он мне ответил: «Когда в дверь стучит судьба, Ваше Величество, все, что мы можем, – впустить ее».
– Так может быть, лучше его послушаться?
Не обращая внимания на ее реплику, королева продолжила, хмурясь, разглядывать пергамент.
– Луиза, вы смогли добыть текст предсказания, однако без пояснений Нострадамуса самое трудное еще впереди: расшифровать его.
– Если б Нострадамус не облекал свои прозрения в четверостишья с запутанным порядком слов… – вздохнула фрейлина.
– Для этой задачи одного моего ума, очевидно, недостаточно.
Луизу вовсе не обижала холодность, с какой госпожа относилась к ней после ее признания в предательстве. Она надеялась вновь завоевать ее доверие, хотя бы до ухода в монастырь.
Королева хлопнула в ладоши. Тут же явилась ее карлица Дуроножка с верстаком, который она тащила за спиной на ремне. Екатерина особенно благоволила карликам и собакам. И те и другие забавляли ее – по крайней мере, так она говорила на людях. Карликов считали чем-то вроде шутов или детей и не обращали на них внимания. На самом же деле они служили королеве бесценной сетью осведомителей: о чем говорят и о чем молчат в Лувре. А Дуроножку королева выделяла особо, из-за ее ума и проницательности.
Луиза помнила, каким примечательным образом та оказалась в услужении у Екатерины Медичи. Семья продала карлицу в цирк, как это часто бывает с ей подобными. Узнав, что королева Франции обожает карликов, она уговорила Луизу ходатайствовать о том, чтобы их труппа выступила при дворе. Она знала, что другой возможности у нее не будет. Так что вместо обычного шутовства она стала играть с любимыми щенками королевы, а когда смогла подобраться к ней достаточно – так, чтобы никто другой не слышал, – открыла ей то, о чем догадалась благодаря своей обостренной наблюдательности. Флорентийка, загоревшись любопытством и желая получить больше сведений, распорядилась об особом представлении в ее покоях. Луиза проверила справедливость догадок карлицы. Так королева взяла под свою опеку и Дуроножку, и всю ее труппу.
Екатерина сама зачитала вслух загадочное четверостишие:
Повержен юным будет ныне старый лев
В единоборстве, но на ратном поле
Очами в клетке золотой не уцелев:
Два класса и один – смерть в лютой боли.
Карлица устроилась в кресле перед столом – и то и другое кукольных размеров. Луиза невольно залюбовалась изящной мебелью. Королевские дети играли с ней, когда гувернантка Диана де Пуатье разрешала им навестить мать. Они полагали, что этот миниатюрный гарнитур выточили нарочно по их росту.
«Милые детишки!»
Карлица вынула из пышного рукава искусно вырезанную шкатулку, открыла ее и достала оттуда коричневую табачную палочку. Растерла кусочек в пахучую пыль. У Луизы защипало ноздри. Затем Дуроножка собрала чуть-чуть порошка крохотной серебряной ложечкой. Поднялась с места и протянула ее королеве. Екатерина осторожно поднесла ложечку к носу и вдохнула. Закрыв глаза и массируя висок, она опустилась в обитое кожей кресло.
– Луиза, как звали моего посла в Португалии?
– Того, кто открыл Вашему Величеству табак?
– Даже не думайте читать мне нотации, дорогая!
– Ни в коем случае, государыня. Просто запах табака господина Жана Нико мне претит.
– Жан Нико, ну конечно! Он был прав, у этого растения чудесные свойства. Ни одно другое средство так не облегчает головную боль. Подумать только, Испания до сих пор отказывается продавать нам его ростки. Если бы мой супруг пошел по стопам своего отца, Франциска Первого, – Царство ему небесное! – он бы отправил в Америки новые экспедиции, а не упорствовал бы в войне с Испанией! И чего ради, finalmente[4], чтобы ее проиграть? О Dio![5] – воскликнула королева. – Впрочем, я позвала вас не ради разговоров о Новом Свете.
Она выпрямилась и еще раз прочла драгоценные записи.
– Я ничего здесь не понимаю, – повторила она с досадой.
Луиза взяла с письменного прибора королевы чистый лист.
– Государыня, позволите?
Королева кивнула. Луиза подхватила перо, макнула его в чернильницу и переписала четверостишие.
Она присыпала листок песком, чтобы высохли чернила, затем закрепила его на рамке портрета Генриха II, скрыв нижнюю часть лица. Только глаза остались глядеть на них с неудовольствием.
– Прекрасная мысль, моя дорогая, – кивком поддержала Екатерина.
Луиза довольно улыбнулась. И подчеркнула первую строку.
– “Повержен юным будет ныне старый лев”: здесь речь о юноше, юном льве, – начала она.
– Тогда, если поменять порядок слов, – подхватила королева, – строка станет яснее: «Старый лев будет ныне повержен юным львом». То есть юноша победит того, кто старше.
Дуроножка обошла королеву кругом.
– Мы не знаем, о ком он говорит, – заметила карлица. – Однако если развить мысль Вашего Величества, то строка “В единоборстве, но на ратном поле” означает, что это случится на ратном поле во время поединка.
– Разве бывают поединки на поле брани? – возразила королева. – Это невозможно: когда идет битва, две армии сходятся в сплошном хаосе из тел.
Луиза погладила губы пером.
– Признаться, государыня…
– Пойдем дальше, – решила Екатерина, – возможно, отгадка в следующих строках. “Очами в клетке золотой не уцелев”. Золотая клетка? Темница?
– Если только это не пыточные клетки, при помощи которых король Людовик XI развязывал заключенным язык, – вставила карлица.