В классовой сущности нечаевского движения и заключается его интерес и политический смысл в истории революционной борьбы.
Понятно, не в интересах же буржуазных идеологов раскрывать было историческое содержание нечаевского движения и определять действительное место его в истории. Буржуазная мысль историков так же отшатывалась от этой страницы классовой борьбы, как отшатывались в свое время первые представители зарождавшегося буржуазно-революционного движения.
Возникшее на рубеже 60-х и 70-х годов, в то время, когда рабочий класс не успел еще выступить на историческую сцену, нечаевское движение в своей борьбе с российским самодержавием должно было столкнуться с началом политического движения буржуазии. Ведя борьбу с самодержавием, оно в то же время должно было начать борьбу и с движением революционно-буржуазной мысли.
Поэтому, чтобы понять нечаевское движение, необходимо прежде всего вскрыть эту сложную и в то же время крайне противоречивую общественно-политическую ситуацию, которой определялся характер движения 60-х г.
с общественно-политическим содержанием которого приходилось сталкиваться нечаевскому движению.
Шестидесятые годы прошлого столетия характеризуются активным выступлением различных по своему экономическому и политическому положению общественных группировок. Все, что дремало в период мрачного тридцатилетнего царствования Николая I, к моменту 60-х годов, после самоубийства коронованного жандарма, начало активно выявлять свои скрытые Силы. По меткому выражению М.Н. Покровского, вся николаевская система «могла держаться, как консерва, только в герметически закупоренной коробке. Стоило снять крышку – и разложение началось бы с молниеносной быстротой: эра буржуазных реформ 60-х годов доказала это на опыте». Но эту аналогию можно расширить значительно дальше. С «герметически закупоренной коробкой», какой представлялась николаевская система, давно уже было неблагополучно. Процесс разложения внутри этой «коробки» происходил в течение всего периода царствования Николая I.
К концу царствования эти процессы достигли такой силы, что «коробка» лопнула прежде, чем снята была «крышка». Севастопольская катастрофа 1854–1855 года была следствием взрыва давно уже назревших процессов разложения.
Чем же были вызваны эти процессы? А тем, что внутри этой «системы коробки» давно уже развивался микроб, имя которому русская буржуазия. Поэтому, чтобы понять во всей полноте результаты этого процесса, необходимо вскрыть экономические корни самого микроба, то есть выявить экономический и политический рост зарождавшейся молодой русской буржуазии. Начало XIX века характеризуется для России усиленным ростом промышленности, а, следовательно, крупным этапом развития русского капитализма.
Вокруг крестьянской реформы к этому времени столкнулись различные общественные группировки и течения, успевшие образоваться в обстановке проникновения в крепостное хозяйство буржуазных форм производства. Несмотря на решающее значение экономического фактора, дворянство всеми силами пыталась сохранить за собою и те права и привилегии. которыми оно располагало в качестве собственника на землю. В связи с этим, вокруг крестьянского вопроса столкнулись два наиболее открытых течения. Одно течение прежде всего пыталось всеми силами отстоять и сохранить за помещиками его исконное и абсолютное право на владение всей землей. Крестьян можно было освободить за известный выкуп, но освободить без земли. Земля целиком должна была оставаться в руках помещика, как единственного собственника ее, – крестьянин мог арендовать ее у помещика, но только не владеть ею.
Это течение в дворянской среде, которое по существу ничего не меняло в прежних формах крепостного рабства, можно охарактеризовать, как течение феодальное.
Другая группировка, отстаивавшая не менее рьяно свои права, во главу угла своих домогательств ставила условие возможно полного обеспечения себя необходимым капиталом и наличием свободной рабочей силы.
Эта группировка считала возможным поступиться своими «священными» правами на землю, но зато требовала, чтобы это право было продано крестьянам по возможности дороже.
Нетрудно разгадать, что эта группировка отражала интересы той части русского дворянства, которая успела уже в достаточной мере проникнуться буржуазной идеологией, для которой вопрос накопления капитала являлся самым существенным фактором ее благосостояния. Это течение отражало интересы буржуазного русского дворянства. Наконец, было еще третье – компромиссное течение, которое пыталось примирить оба предыдущие. Оно отстаивало право сохранить за помещиком возможно большее количество земли, и в то же время – домогалось по возможности больше содрать с крестьян за их «волю» и те ничтожные клочки земли, которые все же приходилось оставить за ними.
В сущности эта компромиссная точка зрения и одержала верх над всеми течениями в возвышенном вопросе «освобождения крестьян от крепостной зависимости». Она одинаково удовлетворяла эксплуататорским наклонностям как тех, так и других, и сулила достаточно крупные выгоды в будущем. Таким образом, намеченные в период «николаевской системы» буржуазно-капиталистические тенденции к началу 60-х годов начали охватывать и наиболее широкие слои русского дворянства. Экономический рост торгово-промышленной буржуазии, развитие денежного хозяйства в результате выхода русского хлеба на европейский рынок – толкали русское помещичье дворянство на путь буржуазно-капиталистических взаимоотношений.
Перенося свои капиталистические тенденции в деревню, дворянство этим самым затрагивало и развитие основ крестьянского хозяйства, которое в свою очередь втягивалось в русло буржуазных взаимоотношений, сохраняя в то же время старые формы натурального хозяйства. При таком разнообразном и притом крайне противоречивом сочетании различных форм хозяйства, с одной стороны – барщинного, а с другой капиталистического, с одной натурального, а с другой денежного, – в деревне неизбежно должен был обозначиться ряд сложных конфликтов и глубоких противоречий, под влиянием которых наиболее неприспособленные к изменившимся экономическим взаимоотношениям хозяйства должны были разрушиться или претерпеть глубокий экономический кризис.
Предпринятая реформа всей своей тяжестью прежде всего обрушилась на крестьянское хозяйство. Юридически крестьяне как будто были освобождены от крепостной зависимости, но экономически они были подчинены помещику значительно больше, чем при крепостном строе. Необходимого количества земли для ведения хозяйства крестьянин не получил. Большая и притом самая лучшая часть земель была оставлена за помещиками. Достаточно указать, что из 79 миллионов десятин, считавшихся за помещиком перед началом реформ, только 12, 5 млн десятин переходило в руки крестьян, т. е. только одна шестая часть.
Если же брать по губерниям, то в таких черноземных губерниях, как Херсонская, где на одну душу населения приходилось 24,4 десятины, помещики считали возможным уступить крестьянам только от 1,3 до 3 десятин надушу, а в Таврической, – где на душу приходилось 56 десятин, могли уступить не меньше 3 и не больше 5 десятин. Такое урезывание наблюдалось и в других губерниях как черноземных, так и нечерноземных. Но этого было еще мало, – за свою землю крестьянин должен был заплатить не столько, сколько она стоила на самом деле, а в два, три, а то и в четыре раза дороже ее действительной стоимости.
Понятно, что таких денег крестьянин не мог сразу выплатить помещику – он не располагал еще такой суммой. Стоимость надела он должен был выплачивать в течение ряда десятков лет. Этот «выкуп», под видом всякого рода налогов и податей, тяжелым бременем ложился на крестьянское хозяйство, которое долгое время не могло выкарабкаться из тех тенет, в какие вовлекло его дворянство. Общий баланс крестьянского хозяйства неизменно был отрицательным, расход значительно превышал приход.
Чтобы иметь возможность ежегодно выплачивать подати, крестьянин должен был распродавать часть своего инвентаря или выбрасывать на рынок большую часть хлеба, урывая этим до минимума свои собственные потребности.
В результате, благодаря реформам, бюджет крестьянского хозяйства с каждым годом падал все ниже и ниже.
Полуголодная жизнь и вечный страх перед помещиком или царским чиновничеством, собиравшим подати, – вот та плата, в которую обошлась крестьянину его мнимая «земля» и «воля». Но наряду с экономической зависимостью – крестьянин должен был почувствовать на себе весь гнет и своего политического бесправия. «Освобождение» не принесло крестьянину никаких политических прав.
После «освобождения» он также подвергался неограниченному произволу со стороны помещика и всякого рода чиновников, как и при крепостном строе.
Вся законодательная и исполнительная власть оставалась в руках тех же помещиков, как и до проведения реформ. Даже пресловутое «мирское самоуправление», которое не без тенденции было сохранено под видом «крестьянской общины», и то явилось одним из факторов политического и экономического закабаления крестьян. «Круговая порука всего мира» обеспечивала правительству и помещикам регулярность выплаты налогов и податей.
Таким образом, в результате предпринятых реформ благосостояние крестьянского хозяйства нанесен был существенный удар, толкавший его на путь неизбежного развала. Те сотни миллионов рублей, которые вкладывались помещиками в железнодорожные компании и всякого рода акционерные общества, выколачивались из крестьянства и доставались ему ценой мучительного голода.
В свою очередь, охватившая верхние дворянские круги промышленная горячка обостряла дороговизну и способствовала поднятию цен на предметы первой необходимости.
Платя за все двойные, а то и тройные цены, крестьянин должен был напрягать свои последние силы, производя распашку земли до полного ее истощения. Малейший неурожай мог в корне потрясти его скудное хозяйство. Безгласный, экономически и политически придавленный, он не мог даже надеяться на более или менее благоприятное улучшение своего положения. Под бременем лежащих на нем изнурительных налогов он принужден был бросать иногда свое хозяйство и поступать в батраки или, распродав остатки имущества, уходить в город на заработки, где, попадая на фабрики, увеличивал собою кадры городского пролетариата.