Говорят, магию врагов невозможно почувствовать, но я никогда не верил в это. Любое волшебство сияет и звенит, если к нему прикоснуться.
Здесь не было магии.
Подойдя, я еще раз отсалютовал и протянул черноволосой девушке конверт.
Она взглянула на печати, потом по очереди на каждого из нас. Долгий, изучающий взгляд. Все мы были старше ее по званию, и все же она смотрела на нас как на новобранцев, впервые взявших в руки оружие. Я часто ловил такие взгляды; мне всегда было трудно сдерживаться и молчать в ответ, но сейчас пришлось.
Это граница, сказал я себе. Мы не в Атанге. Здесь другие опасности и другие порядки.
Я трижды мысленно повторил это, пока девушка вскрывала конверт и разворачивала письмо. Бумага хрустела, запах свежих чернил еще не выветрился, чувствовался даже в здешней пыли.
Мы не в Атанге. Я повторил это еще несколько раз, пока она читала.
Атанг или граница – мы в одной стране, и у нас одни законы. Я не знал, сколько еще смогу молчать.
Наконец она вернула мне бумаги и коротко отсалютовала.
– Аник, – сказала она. – Командир пограничного отряда, четвертый пост.
– Отличные укрепления, – радостно сообщил Джерри.
Аник не взглянула на него.
Укреплений здесь не было. Четвертый пограничный пост с земли выглядел еще невзрачней, чем с воздуха: низкие бараки, пыль, запустение, отряд из ополченцев и женщина-командир.
По уставу она должна была дождаться моего ответа. Но, видимо, за пределами Атанга про устав мало кто слышал.
– Мы просили прислать подкрепление.
Я уже видел, как снова отдаю ей конверт, слышал, как говорю: «Перечитай. Если сложно, я прочту вслух, здесь все написано». Эти слова были так близко, почти на выдохе – наверное, Аник ощутила их.
– Я так понимаю, прислали только вас? – сказала она. Ее уверенность и строгость поблекли, превратились в усталость. – Больше нам никого не ждать?
– Да, – кивнул я. – Но вам прислали больше, чем вы просили.
«Вы втроем стоите двух отрядов» – так нам сказали перед отлетом. Я не собирался это объяснять.
Аник вновь оглядела нас и проговорила:
– Я должна доложить вам обстановку. Пойдемте.
Пока мы шли, напряжение вокруг исчезало: ополченцы вернулись к своим делам, расседлывали лошадей, разговаривали. Враждебность таяла с каждым шагом, и так же таяла, затихала позади серебристая песня – мое волшебство уходило в глубь земли, лодка засыпала.
Джерри щелкнул зажигалкой на ходу, протянул мне, но я отмахнулся. Куда бы я ни прилетал, это суеверие было повсюду – а я меньше всего хотел сейчас услышать, что волшебники не должны курить.
Горы уже поглотили солнце, и сумрак сгущался. Сигарета Джерри вспыхивала, как искра костра, и горьковатый дым доносился сквозь запах пустошей. Я уже готов был наплевать на чужие суеверия и закурить, но тут мы пришли.
Аник распахнула дверь и сняла газовый фонарь со стены. Пламя зашипело, разгораясь, метнулось за стеклом, и комната наполнилась тенями и светом.
– Знакомо выглядит, – сказал Джерри и затянулся.
Двухъярусные кровати вдоль стен, пол, посыпанный стружкой, – обычная казарма, но почти заброшенная, нежилая.
– Поговорим там. – Аник кивнула на дверь в дальнем конце комнаты и, не дожидаясь ответа, прошла вперед.
Я был уверен: там маленькая тесная комнатка, превращенная в штаб. Стол, заваленный картами, кресло и шкаф, набитый никому не нужными бумагами, – и конверт с королевскими печатями отправится туда же.
Но за дверью оказалась веранда – широкая и, наверное, светлая днем. Отблески огня отразились в высоких окнах. На полках громоздились горшки и банки, на столе стояли позабытые кружки. Аник кивком указала на скамьи. Мы сели, а она наполнила четыре стакана темным напитком. Я сразу узнал этот терпкий, но легкий вкус – можжевеловое вино, такое же как в Атанге.
На самом деле не так сильно здесь все и отличалось.
Аник смотрела на меня выжидательно, и я сказал:
– Я Эли, королевский волшебник. Это Джерри, стрелок нашего отряда. – Джерри приветственно махнул рукой и наконец-то затушил окурок в одной из пустых чашек. – А это Рилэн, он управляет нашей лодкой. – Аник все еще молчала, но смотрела внимательно, и я пояснил: – Мы можем перемещаться по воздуху, очень быстро. И у меня есть разные… разное волшебное оружие.
«У меня есть разные песни» – вот что я хотел сказать.
Аник покачала головой.
– Вы должны понимать… – Она говорила медленно, я почти видел, как она примеряет, отбрасывает и выбирает слова. – Никто не думал, что пришлют кого-то… связанного с магией. В столице, наверное, проще, но тут… народ до сих пор считает, что людям магия чужда.
«Магией занимаются враги, люди этим не занимаются!» – я слышал это много раз. В Атанге не меньше, чем в других местах. И чем младше я был, чем слабее, тем чаще слышал. Нима слышит это до сих пор. Может быть, из-за этого она и не стремится покинуть Рощу.
– Как вовремя об этом зашел разговор, – сказал Джерри и залпом допил вино. – Можно еще вспомнить, что врагом может оказаться каждый, любой из нас.
Каждый, любой. Мы все знали это с детства: темный народ смешался с нами, многие сотни лет живет среди нас неузнанным, и в каждом доме, в каждой семье может таиться враг. Детей могут подменить в колыбели, и даже в королевском роду могут быть враги. Они сокрыты, живут как мы и ничем не выдают себя, и, только когда вспыхнет война, мы узнаем кто есть кто.
Услышав правду впервые, я испугался. Но это было давно. Страх мешает жить; я избавился от него, как, наверное, и любой из нас.
– Зачем сейчас об этом? – спросила Аник. Она смотрела на Джерри, и голос ее был таким же жестким, как и взгляд. – Пока вы в столице рассуждаете о том, что может случиться, враги уже нападают на нас открыто!
– Расскажи, – попросил я.
Аник вздохнула, на миг закрыла глаза и заговорила вновь:
– Нападения на приграничные деревни. Каждую ночь. Цель выбирают без явного плана. Это может быть деревня, на которую нападали вчера, или та, на которую не нападали никогда. Никаких грабежей и никаких требований. Незнакомое оружие, сильные взрывы и тяжелые ранения – почти никто из раненых не выжил. Нападавших не видели, только тени и огни в небе. Они прилетают всегда по ночам. Мы разбились на отряды и патрулируем, но нас слишком мало. – Она вновь замолкла на мгновение, потом качнула головой и договорила: – Последние две ночи нападений не было. Видели белые вспышки в небе, но никто не напал.
Мысли, запыленные долгой дорогой, снова стали ясными, рвались на волю, а в груди звенел и разгорался азарт. Сколько себя помню, я мечтал летать. А с тех пор как покинул Рощу, я мечтал сразиться с врагами открыто.
– Мы тоже можем летать, – усмехнулся я.
– Уже стемнело, – сказал Рилэн. – Вылетаем?
Я кивнул и поднялся из-за стола.
Даже отсюда я чувствовал, как лодка просыпается и рвется в небо.
4
– Почему ты так торопишься? – спросил Лаэнар. – Еще только стемнело.
Я не могла остановиться – шла быстро, почти бежала, и Лаэнар не отставал от меня ни на шаг. Его сердце все еще билось в такт с моим, в словах было мое дыхание, а наши мысли смешивались, сплетались друг с другом. И я торопилась, чтобы не утерять это чувство – отправиться в битву сейчас, пока Лаэнар был моим продолжением. Чтобы мы были как две руки, держащие меч.
Наставники часто говорили нашей команде: «Вы – самые яркие звезды Мельтиара, вы как части единого целого». И в детстве я думала, что мы и правда осколки одной души. Даже внешне все мы четверо были похожи – черноволосые и темноглазые – и родились в один год. Но Мельтиар сказал: «Нет, каждый из вас особенный, и у каждого своя душа». Я знала, что он прав, но все же порой чувствовала, как сейчас: мы с Лаэнаром неразделимы.
Не замедляя шага, я поймала его ладонь и крепко сжала.
– Я тороплюсь, потому что ты со мной.
– Я всегда с тобой, – ответил он.
Идти пришлось долго. Если бы можно было взлететь по отвесному колодцу, мы оказались бы в ангаре почти мгновенно. Но эти пути давно запечатаны, они откроются, когда начнется битва. И мы спустились по лестнице, пролет за пролетом, и оказались на нижнем уровне, где никто не жил постоянно. В коридорах было тихо, лишь несколько младших звезд встретились нам – и сразу отступили в сторону, освобождая дорогу.
Стены, пронизанные решетками и иссеченные скобами лестниц, изгибались, смыкались над головой. Гул механизмов здесь звучал близко, а магия отступала и пряталась за запахом металла. Мы словно бы оказались внутри гигантской машины.
Я тысячу раз ходила тут и каждый раз мечтала о том времени, когда распечатают колодцы и все пути в городе станут свободными.
Коридор замыкали ворота – на их створках полосы и блики переплетались, показывали небо, движение созвездий в этот час. И, глядя на металлический рисунок, я знала, что Лаэнар прав: еще только стемнело.
– Арца!
– Лаэнар!
Мы назвали свои имена почти одновременно, и ворота разошлись. Но не полностью – так, чтобы могли пройти лишь двое.
Внутри ангара гуляли ветра. Из решеток вырывались потоки, текли и смешивались. Теплые кружились и уходили в высоту к далеким сводам, куда не дотягивался свет белых ламп. Холодные вихри льнули к полу, делали каждый шаг быстрее и легче.
Я невольно подняла руку, и крылья распахнулись за спиной, сила потекла в них. Ботинки ощетинились хвостовыми перьями, и я едва не взлетела – каждая струя воздуха и каждый отблеск на стенах звали меня ввысь.
Здесь я впервые надела крылья, здесь я училась летать.
Машина ждала нас – черная капля среди множества механизмов и форм, песчинка в огромном ангаре. Но она притягивала взгляд глубокой темнотой и силой, неотличимой от силы Мельтиара, от силы каждого из нас. Как и я, машина была готова взлететь. Ее дрожь отдавалась в полу, а в черных боках не отражался свет.
Мы подошли, и борт раскрылся. Я запрыгнула внутрь, надела шлем, стекло с тихим щелчком опустилось, заслонило лицо. Мир изменился. И, как всегда, в первый миг я не смогла различить ничего, кроме красных контуров и мешанины теней и света, – но этот миг прошел, и зрение стало ясней, чем обычно.