— Я принимаю тебя. Как твое имя?
— Марек из Тынца.
— Что ты умеешь?
— Попадать в...
— А сумеешь ли ты смеяться, когда летит каменное ядро? — нетерпеливо спрашивает начальник стражи.
— Я с ним еще не встречался.
— Ты не сразу станешь гетманом.
— Мне уже девятнадцать.
— Разборчив ли ты в еде?
— Христос сказал: «Ешьте, что вам дают».
— Ты умен. — Ян Пардус взглянул пытливо: — Помни, за любознательность у нас не платят.
Марек не ответил. Он поклонился, повинуясь жесту Пардуса, означающему, что Марек может идти.
В замковом дворе Марек старается не подать виду, что испытывает облегчение; не дай бог громко вздохнуть — как знать, может быть, за ним тайно наблюдают. Он ведь не в лесу, не у реки, не на лугу. Он в замке, где много окон. Ни движением, ни жестом он не выдаст себя, и выражение лица у него должно быть только строгое и мужественное.
Караульный ведет его к деревянной постройке около восточной крепостной стены. Вводит в почти пустую комнату, пол приглушает шаги. Здесь две постели, покрытые шкурами, две полочки, металлический держатель для факела, крючки для оружия. Никаких предметов, которые напоминали бы об уюте. Пусть новички привыкают. Бывалые воины живут отдельно в помещении у ворот. Марек видел уже этих воинов: серые суровые лица, ширококостные, бородатые, неулыбчивые.
Кто с ним разделит жилье? Скоро он узнает. И вдруг — Марек оказывается лицом к лицу с Дивишем из Милетинка. Ну, конечно, это Дивиш, хотя Марек не видел его почти три года. Круглое открытое лицо, русые волосы с золотым отливом. И Дивиш не сомневается. Узкое бледное лицо, каштановые волосы. Кто же это, как не Марек?
Они росли вместе в Тынце над Лабой. Вместе ходили на охоту, в костел и на уроки латинского к отцу Амброзию. Они почти одинаково понимают жизнь, расходятся разве в деталях. Марек почитает бога и стремится быть честным. Дивиш почитает бога и стремится пользоваться жизнью. Марек рос в Тынце чуть ли не в бедности, тогда как Дивиш родился если не в золотой колыбели, так, уж во всяком случае, в серебряной. Император Зигмунд в тридцать седьмом году утвердил отца Дивиша, Ванека, в наследстве на тынецкие угодья, которые прежде принадлежали монашескому крестьянскому ордену. Пан Ванек построил там отличную крепость, так что Дивиш с младенчества считал себя панским сынком.
Так оно и было. Он ни в чем себе не отказывал. К тому же у него была мать, а Марек своей матери не знал, и тут он мог только завидовать Дивишу.
— Как живешь? — спрашивает Марек, когда смолкают возгласы удивления.
— Головой кверху, ногами книзу, — смеется Дивиш и показывает на эмблему подебрадского пана у себя на груди. — У тебя тоже такая будет?
— Да.
— Пардус за мной не уследит, — хвастается Дивиш, весь загораясь от самоуверенности. — Я даже ночью могу отсюда удрать.
— Зачем? — не понимает Марек.
— По-твоему, я должен жить как монах?
— Нет.
— Я тебе все покажу. Сберегу твое время. Я знаю, где можно выпить вина, где играют в кости; знаю еврея, который дает в долг. Здесь есть и женщины, которые охотно разделят с тобой любовь. Я тебя познакомлю с ними.
— Я тут первый день, — уклончиво говорит Марек.
Он вспоминает, что Дивиш уже в Тынце знался с людьми низшего сословия. Он был одержим жаждой знакомств и бросался в жизнь без всяких размышлений.
— Есть у меня и «прекрасная дама», — улыбается Дивиш.
— Можно узнать, кто она?
— Это приближенная пани Кунгуты. Бланка Валечовска. Слышал о ней?
— Нет, — испугался Марек — он даже побледнел. А может, это все-таки не та девушка, которую он видел утром. Девушка, которую он в мыслях своих соединил с собой.
— Она сияет как солнце, волосы у нее цвета огня, кожа как бархат, — загорается Дивиш. — Я даже мизинчика ее еще не поцеловал. Это дама моего сердца. Это моя мечта.
— Ты настоящий рыцарь, — вздыхает с облегчением Марек.
— Сегодня должна приехать еще одна приближенная пани Кунгуты. Андела Смиржицка из Роуднице. Может, она тебе понравится? — Польщенный похвалой, Дивиш раздаривает чужие симпатии.
— Она уже здесь. — Марек ни на миг не сомневается, что незнакомка и есть Андела Смиржицка.
— Ты ее видел? — удивляется Дивиш.
— Видел, — кивает Марек. В эту минуту он по-настоящему рад, что встретил Дивиша и что будет с ним вместе и днем и ночью.
Но все же Мареку следовало бы о Дивише поразмыслить. Полезно припомнить случай, происшедший с ними в лесу на тынецком холме лет пять назад.
Быстро, стремительно они вошли в лес. Темно, холодно, жутковато. В кронах буков, вязов и сосен гнездятся птицы, по земле крадутся хищники и копошится мелкое зверье. Они идут осторожно, чутко прислушиваясь. Не появится ли перед ними медведь? Не мелькнет ли волк? Не следит ли за ними внимательными глазами притаившаяся где-то хитрая рысь?
Наткнулись на лисицу. Она подняла голову и удивленно посмотрела на них. Это и погубило ее. Марек и Дивиш выпустили стрелы одновременно. Тетивы зазвенели, стрелы прорезали воздух. Одна вонзилась в грудь зверю, другая решила сохранить лисице жизнь — железный наконечник стрелы зарылся в землю, оперенная часть трепетала.
— Я попал, — обрадовался Марек.
— Это моя стрела! — воскликнул Дивиш и указал победно на стрелу, торчащую из груди зверя. Глаза у лисицы закатились, задние лапы дергались. Ей, видимо, было все равно, кто нанес смертельную рану. Стрелы были одинаковые. Изготовила их одна и та же искусная рука.
— Я знаю, куда я целился, — холодно сказал Марек.
— Я это тоже знаю, — смеялся ему в лицо Дивиш.
— Попридержи язык!
— Дурак!
— Жаль, что мы приятели!
— И мне жаль!
Меткость Марека задела самолюбие Дивиша. В нем вспыхнула зависть. Рука нащупала кинжал и выхватила его из ножен.
— Только посмей, — предупредил его Марек, и в его руке сверкнул нож.
Они стояли друг против друга, окаменев, глаза пылали ненавистью. Лисица меж тем издыхала.
Но до драки дело не дошло. Дивиш вдруг швырнул кинжал наземь, засмеялся и сказал:
— Лисица твоя, Марек.
— Нет, это ты в нее попал, — не желая оставаться в долгу, сказал Марок и тоже засмеялся. Нож исчез в ножнах, от сердца отлегло.
Как дальше развивался характер Дивиша? Что укреплялось в нем — самолюбие или великодушие? Каков Дивиш сегодня? Чего может ждать от него Марек?
А пока Дивиш водит Марека по другим комнатам и знакомит с товарищами. Все они молоды и жаждут дружбы.
Первый день Марека-воина:
Он уже не принадлежит себе. Ему сменили коня, чтобы, упаси боже, его гнедой не выделялся среди вороных, а с Марека сняли бархат и снарядили, как и других: кожаный жилет с эмблемой пана из Подебрад, легкий панцирь, кожаные штаны, сапоги со шпорами, а на голову — шлем с металлической сеткой, предохраняющей шею; с правого бока — меч, с левого — кинжал, на спине легкий арбалет, на седле висит длинный щит, топор и мешок с едой. Если к этому добавить сильные кулаки, крепкие мускулы, широкие плечи и воинскую храбрость, то каждый может догадаться, что подебрадская легкая конница не будет той стороной, которая потерпит поражение в настоящей битве. Да и Марек тоже не собирается быть побежденным. Никогда он постыдно не покинет поле сражения.
Ян Пардус ведет себя как умелый часовых дел мастер — у каждого новичка находит особую пружинку.
Он отлично понимает, что значит в бою даже последний оставшийся в живых человек. Знает он до мельчайших подробностей и боевые приемы своего времени. Когда открывается заграждение из повозок, каждый должен биться в одиночку.
А в отряде легкой конницы все зависит от силы и боевых качеств воина, сидящего на коне.
Но Пардус умел добраться и до сердец своих подопечных. Они хоть и делают вид, что опытные воины, но в битвах пока не участвовали. Он отвлекает их от миролюбивых мыслей и приучает думать о сражениях. Он учит их распознавать, где приготовлена западня, избегать ловушек, использовать замешательство врага, помогать себе хитростью, вовремя обнаруживать предательство, представлять себе сцены будущего боя, чувствовать дуновение ветра и течение воды, знать время восхождения звезд, знать, где находятся броды через реку, различать в темноте деревья и прислушиваться к предостерегающему крику птиц.
Часто их воинские учения проходят после полуночи. Они выезжают из ворот замка, где безмятежно спят женщины. Над уснувшей землей вздымается гигантский купол, разрисованный звездами, на стеблях трав отыскивают укромное местечко капли росы.
Куда направляется дружина? То в Бор или в лес около Керска через подъемный мост из дубовых бревен, то в Ошкобр в лужицкие леса при устье Цидлины или в леса дымокурские из Замковых ворот, а иной раз и в лес Бабин недалеко от Нимбурка — там, у Нимбуркских ворот, был вероломно убит пан Бочек из Кунштата, и потому просто необходимо держать руку на эфесе меча. Ян Пардус допускает, что в тех краях закон не имеет силы. Возможно, он прав.
Когда же дружина возвращается домой, воины в один миг опустошают оловянные миски с вареной говядиной или жареной дичью, выпивают ведро дымокурского пива, потом заваливаются в постели и спят таким сном, который больше похож на смерть, чем на жизнь. Так пробегают пять-шесть погожих сентябрьских дней.
Дивиш с сожалением вспоминает о шумных городских вечерах, но в этой напряженной жизни весь его буйный темперамент расходуется до конца, а Мареку кажется, что нежная красавица только пригрезилась ему. Он ни разу больше не видел ее, хотя теперь их разделяет всего лишь стена.
Кому, собственно, хотелось в эти прекрасные дни, когда на лугах еще цвел синий цикорий, менять свою судьбу? Пардусу? Дивишу? Мареку? Или кому-либо другому? Пожалуй, никому. Судьба сама вершила все, как ей заблагорассудится.
Неожиданно воинские учения прекратились. Ян Пардус стягивает свой отряд юных латников, пополненный несколькими бывалыми воинами и двумя поварами, в фазаний заповедник за Замковые ворота. Небо обещает жаркий день, заповедник еще спит. Но всадники соскакивают с седел, вытаскивают господских сокольничих из постелей, ищут место, где нужно поставить стол, где будет разожжен костер, где разобьют лагерь. На просеке шумно, но даже шум не может нарушить величественной красоты природы: группы белых берез, буковые рощицы, сквозь сосны просвечивает кусок синего неба, на траве лавина искрящейся росы. И кругом струи серебряного света.