— Что? — я еле выговаривал слова.
— Я спросила: ты снова пытаешься меня убить?
— Я не знал, что ты здесь.
— То же самое ты мне и прошлой ночью ответил.
Прошлой ночью. Два слова, которые в Джексоне могут перевернуть твою жизнь с ног на голову. И не смотря на то, что вокруг горело еще много ламп, меня не покидало ощущение, что мы стоим в круге света в окружении зрителей. Я почувствовал, что начинаю краснеть.
— Извини. То есть, привет, — промямлил я, как идиот. Она удивилась, но пошла дальше, бросила сумку на ту парту, за которой сидела в течение всей недели, прямо перед миссис Инглиш. На сторону здорового глаза.
Я усвоил урок. Никто не смеет говорить Лене Дюкейн, где ей сидеть, а где нет. Что бы вы ни думали о Равенвудах, этого у нее не отнять. Я скользнул на свое место рядом с ней на Запретной территории. Как и всю неделю до этого. Просто в этот раз она со мной заговорила, и это каким-то образом все изменило. Стало не то, что бы плохо, а просто страшно.
Она чуть было не улыбнулась, но сдержала себя. Я думал, что бы такого сказать интересного или хотя бы не глупого. Но прежде чем хоть что-то успело прийти мне в голову, ко мне подсела Эмили, а Иден Вестерли и Шарлота Чейз сели рядом с ней. На шесть рядов ближе, чем обычно. Даже то обстоятельство, что я сидел на Стороне здорового глаза, сегодня меня не спасло.
Миссис Инглиш с подозрением посмотрела в нашу сторону.
— Эй, Итан, — Иден повернулась в мою сторону и улыбнулась, как будто я участвовал в их маленькой игре. — Как жизнь?
Меня не удивило, что Иден последовала за Эмили. Иден была одной из тех симпатичных девчонок, которые немного не дотягивали до уровня Саванны. Иден и в жизни, и в команде поддержки всегда была на твердом втором месте. Не основа, не летун, иногда она вообще не попадала в программу, но Иден никогда не оставляла попыток прорваться. Она старалась выделиться, как бы смешно это не звучало. В Джексоне никто не выделялся.
— Нам не понравилось, что ты тут сидишь в одиночестве, — захихикала Шарлота. Если Иден была второй, то Шарлота была третьей. Она была такой, какой ни один уважающий себя чирлидер в Джексоне не позволит себе быть, она была пухленькой. Ей никак не удавалось отделаться от детского жирка, и хотя она постоянно сидела на диетах, она не могла избавиться от этих лишних десяти фунтов. Она не виновата, она очень старалась — скушала пирог, а корочку отложила, заказала двойной бисквит и полпорции подливки.
— Может ли быть еще что-нибудь скучнее этой книги? — Эмили даже не смотрела в мою сторону. Она метила территорию. Пусть она меня и бросила, но она определенно не желала видеть племянницу Старика Равенвуда неподалеку от меня. — Как будто мне может быть интересна книга о городишке, полном умственно-отсталых. У нас своих хватает.
Эбби Портер, которая всегда сидела на Стороне здорового глаза, села рядом с Леной и робко улыбнулась. Лена улыбнулась в ответ и, казалось, что она хочет сказать что-то дружелюбное, но в ту же секунду Эмили пронзила Эбби взглядом, говорившим, что южное гостеприимство на Лену не распространяется. Игнорировать Эмили Ашер было подобно публичному самоубийству. Эбби мигом вытащила папку Студенческого Совета и уткнулась в нее, избегая Лену. Сигнал получен.
Эмили развернулась к Лене и окинула ее оценивающим взглядом от самой макушки неосветленных волос, до незагорелого лица и кончиков неокрашенных в розовый цвет ногтей. Иден и Шарлота развернулись лицом к Эмили так, будто Лены не существовало вовсе. Вот он — холодный прием — не выше минус пятнадцати по Цельсию.
Лена открыла свою потрепанную тетрадь и начала писать. Эмили вынула телефон и погрузилась в набор текста. Я посмотрел в свою тетрадь, где между страниц был припрятан комикс про Серебряного Серфера, это было гораздо труднее провернуть, сидя на передних рядах.
— Итак, дамы и господа, раз уж остальные лампы в рабочем состоянии, то вам не повезло. Надеюсь, все читали прошлым вечером, — миссис Инглиш что-то усердно писала на доске. — Давайте обсудим проблемы социального неравенства в пределах небольшого города.
Стоило все-таки просветить миссис Инглиш, что посередине класса происходит кое-что похлеще социального неравенства в небольших городах — Эмили планировала крупномасштабное нападение.
— Кто мне ответит, почему Аттикус пожелал защищать Тома Робинсона, не смотря на царившее малодушие и расизм?
— Уверена, Лена Равенвуд знает, — сказала Иден миссис Инглиш с невинной улыбкой. Лена посмотрела в свою тетрадь, но не произнесла ни слова.
— Заткнись, — прошептал я громче, чем следовало. — Ты знаешь, что это не ее фамилия.
— А почему бы и нет. Она же с психом живет, — сказала Шарлота.
— Осторожнее. Ходят слухи, что эти двое встречаются, — Эмили пустила в ход тяжелую артиллерию.
— Довольно, — миссис Инглиш зыркнула на нас своим здоровым глазом, и мы дружно замолчали.
Лена пошевелилась на стуле, и его ножки противно заскрипели по полу. Я подался чуть вперед на своем, пытаясь образовать своеобразную стену между Леной и Эмили, как будто я физически мог отражать их комментарии.
Ты не можешь.
Что? Я выпрямился, ошарашенный, огляделся вокруг, но со мной никто не разговаривал; никто вообще не разговаривал. Я взглянул на Лену. Она все еще смотрела в свою тетрадь. Просто супер. Мало мне было видеть сны о существующей девушке и слышать несуществующие песни. Теперь я еще и голоса слышу.
Похоже, все, что касалось Лены, касалось и меня. В какой-то степени я чувствовал себя ответственным. Если бы не я, Эмили и другие не проявляли бы такую яростную ненависть.
Ошибаешься.
Снова. Голос был настолько тихим, что я с трудом разбирал слова. Такое чувство, что он раздавался откуда-то из подсознания.
Иден, Шарлота и Эмили продолжали прожигать ее глазами, но Лена и глазом не вела, словно она нашла способ отражать огонь, пока писала в своей тетради.
— Харпер Ли говорил, что невозможно до конца понять человека, не побывав на его месте. Как вы думаете? Кто ответит?
Харпер Ли никогда не жил в Гатлине.
Я огляделся, сдерживая смешок. Эмили смотрела на меня как на ненормального.
Лена подняла руку.
— Думаю, это значит, что каждому человеку сначала стоит дать шанс, прежде чем ненавидеть его без причины. Ты так не считаешь, Эмили? — Она посмотрела на Эмили и улыбнулась.
— Ты, мелкий фрик, — прошипела Эмили.
Ты даже не представляешь.
Я внимательнее пригляделся к Лене. Тетрадь она отодвинула и теперь рисовала на своей руке. Мне даже смотреть не надо было, чтобы догадаться, что она пишет. Еще одно число. 151. Мне было любопытно, что же они означают, и почему их нельзя написать в тетради. Я опять уставился в Серебряного Серфера.
— Давайте поговорим о Страшиле Рэдли. Что заставило вас поверить, что именно он оставлял подарки для детей Финча?
— Да он как Старик Равенвуд. Хотел, наверное, заманить тех детей в свой дом, чтобы потом их там убить, — прошептала Эмили, достаточно громко, чтобы было слышно Лене, но довольно тихо, чтобы не услышала миссис Инглиш. — Потом она сует трупы в свой катафалк и везет черт знает куда, чтобы там похоронить.
Заткнись.
Я снова услышал голос в моей голове и на этот раз что-то еще. Едва слышимый треск.
— И у него такое странное имя, типа Страшилы Рэдли. Напомни, какое?
— Верно, жуткое библейское имя, которым уже никого не называют.
Я замер. Я понимал, что они говорят о Старике Равенвуде, но они и Лену задевали.
— Эмили, почему бы тебе не отвалить, — выпалил я.
Ее глаза сузились:
— Он фрик. Они все такие, и всем об этом известно.
Я сказала, заткнись.
Треск становился все громче, и уже больше походил на звук чего-то раскалывающегося. Я огляделся. Откуда этот звук? И что самое странное, кажется, никто больше не слышит его — так же как и голос.
Лена смотрела прямо, но ее скулы были сжаты, а сама она неестественно сконцентрировалась на какой-то точке в начале класса, как будто кроме нее она больше ничего не видела.
Казалось, что комната сжимается и становится меньше.
Я снова услышал движение Лениного стула по полу. Она встала со своего места и подошла к стеллажу с книгами возле окна. Скорее всего, она притворялась, что точит свой карандаш, чтобы избежать неизбежного — Джексоновского суда присяжных. Послышался звук точилки.
— Мельхиседек, точно.
Прекрати.
Я все еще слышал звук точащегося карандаша в точилке.
— Моя бабушка говорит, что это проклятое имя.
Прекрати, прекрати, прекрати.
— Ему идет.
ХВАТИТ!
В этот раз голос был настолько громким, что я зажал уши. Точилка замолчала. В воздух ринулись осколки стекла из распахнувшегося непонятно отчего окна — окна, которое было как раз напротив нашего ряда, рядом с тем местом, где стояла Лена, точившая карандаш. Ряда, на котором сидели Шарлота, Иден, Эмили и я. Они завизжали и нырнули вниз на своих сиденьях. Вот тут-то до меня дошло, откуда шел тот треск. Давление. Крохотные трещины расползались по стеклу, как пальцы, пока окно не лопнуло, будто по нему снаружи ударила ветка дерева.
Начался хаос. Девчонки визжали. Все в классе подскочили со своих мест. Даже я подпрыгнул.
— Без паники. Все в порядке? — сказала миссис Инглиш, пытаясь взять ситуацию под контроль.
Я повернулся к точилке. Мне надо было убедиться, что с Леной все в порядке. Это было не так. Она стояла у разбитого окна, посреди осколков, перепуганная до смерти. Ее лицо было бледнее обычного, а глаза стали еще больше и зеленее. Как прошлой ночью под дождем. Но выглядели они иначе. В них был страх. Больше она не казалась такой храброй. Она зажимала себе руку. Рука была порезана, из нее текла кровь. Красные капли падали на линолеум.
Я не хотела…
Это она разбила стек