А кондуктор строгий улыбнётся, как судьбе,
И в пустом троллейбусе подбросит без билета.
Замираю с трепетом я у дверей твоих,
Мыслями наполненный и радостью объятый.
Предвкушая миг преображения двоих,
Тот, что начинается со взглядов и объятий.
Ты откроешь дверь, я протяну тебе цветок
Чистым средоточием не сказанного прежде.
И с улыбкой глупою шагну через порог,
В этом посещении доверившись Надежде.
Знаешь, я сегодня нахожу тебя другой,
Да и самого себя иным воспринимаю.
Различаю то, что шепчет ветер над рекой,
И о чём сегодня светит солнце, понимаю.
Все слова – в молчании, в простых движеньях – песнь.
Прошлое отчётливо и будущее ясно
Что бы ни случилось, знаю, что сейчас и здесь
Ничего не может быть случайно и напрасно.
20. Гуань. Созерцание.
В своих недостатках мы так постоянны,
В своих заблуждениях так неизменны,
Что редко ли топим в отстойниках пены
Себя многоликих, себя многогранных.
И бьёмся потом головою о стены,
Надеясь найти в монолитности щели.
А рядышком, благоухая елеем,
Монашки взирают на мир этот бренный.
А где-то на воле, на том побережье
Приливы с отливами моют нам кости.
Мы в этом пришествии странные гости,
Мы в этом сейчас не из раннего ль прежде?
Да нет же! Очнитесь от морока тени!
Нас много, смотрящих в бегущие волны.
А значит, и мир, наших чаяний полный.
Ещё не утратил свой блеск и цветенье.
Давайте споём в две четвёртых размере.
Пусть кто-то не в голосе, это не страшно!
Но как будет здорово, как будет важно
Опомниться песней в единстве и вере!
И мы не пугаемся взгляда прямого.
И мы не стесняемся петь неуместно,
Постольку поскольку пока что мы вместе,
Наш мир созерцаем из мира любого.
21. Ши-хо. Стиснутые зубы.
– Я к вам пишу, – так, кажется, у классика.
Эпистолярным жанром снова чувство комкая,
Наивно верую, что этих строчек пластику
Не исцарапает души моей обломками.
Бумага стерпит всё, любых эмоций пыл,
Любые мысли и любые настроения.
А я зубами, кажется, давно вцепилась бы
В то, уходящее сейчас благодарение.
Да, это слабость! Понимаю разумом,
Что крик души обычно слышен лишь кричащему.
Дорога делиться на две тропинки разные,
И я не в силах переделать настоящее.
Стрела сломалась, острие не вытащить,
Яд расползается по телу мысли путая.
Добро и зло в одном бокале – ненадёжный щит,
Напоминающиё, скорей, колодки с путами.
С рассветом боль отступит неуверенно,
И злато лучика, упав на платье летнее,
Мне намекнёт: держись, не всё ещё потеряно!
День начинается с хорошего и светлого.
Но я же знаю: поздно ждать желанного,
Привычно следуя тому, что напророчено.
Я снова так и не сказала тебе главного…
Ну, вот и всё, любимый мой, письмо окончено
22. Би. Убранство.
Глупо ль страшась обнажиться душою,
Стать беззащитным в таком неглиже,
Снова ракушку я сам себе строю,
Чтоб было место укрыться душе.
Знаю, что точно себя оправдаю:
Мол, откровенность некстати подчас.
Не монастырь я в себе воздвигаю,
А любопытных не жалую глаз.
Ах, как спокойно, укрывшись за гримом,
С блеском сыграть подходящую роль,
Чтобы, не тронув души моей линий,
Мимо скользнули сомненья и боль.
Но не своей ли ракушке обязан
Я появлением странных гостей?
Кто это в чёрных монашеских рясах
Стонет про пагубность ложных страстей?
Рад бы порою открыться любимым,
Да закоснели привычкой уста.
Вот и дурачусь бессовестным мимом,
От роли этой, ей-богу, устав.
Стоит ли думать об этом с надеждой,
Что в день такой-то, в таком-то часу
Вовсе растрепанный, в белых одеждах
Сам свою душу я вам принесу?
23. Бо. Разрушение.
Уехал – в тоску, вернулся – к обману.
На радости – скуп, на ласку – нежданный.
Зубами скрипел, сквозь боль улыбался,
Покуда терпел, пока не сломался.
Раз выхода нет из мглы отношений,
Оставлю свой след в полях разрушений.
Проказа души, как струпья на коже.
Сражаясь во лжи, и сам гибнешь тоже.
По шею увяз в трясине смятенья,
Но свет женских глаз дарует спасенье.
Не сладить с плодом, взращённым в неволе.
Где высился дом – раскинулось поле.
24. Фу. Возврат.
Всё окончится в срок, всем началам зачин положив.
И планета Земля своего не замедлит вращенья.
Вдруг очнувшись от сна, ты увидишь, что всё ещё жив
И поздравишь себя с первым днём твоего возвращенья.
Передёрнешь затвор, по привычке прищурив глаза.
И пальнёшь боевыми в гнусавых химер обмирщенья.
Это значит, что здесь невозможна дорога назад,
Но найдётся ли тот, кто откажет тебе в возвращеньи?
Будет много дорог, будет много развилок и ям.
И на каждом пути соблазнительное обращенье.
Только это пустяк, и тропинку к желанным друзьям
Ты отыщешь, чтоб вместе отметить твоё возвращенье.
Может статься, в пути сердце сдавит в закатных тисках,
И тугою петлёй захлестнёт одиночество шею.
Верю, не пропадёшь даже в самых дремучих лесах,
А поскольку я жду, то на это надеяться смею.
Сквозь огонь и туман, морок прошлого и миражи
Совершится обряд, завершится процесс очищенья.
Всё осилив сполна, ты в сомненьях себе откажи,
Не теряй время зря, не откладывай миг возвращенья.
А вернувшись, забудь всё, что было доселе с тобой.
В своём сердце оставь только место для сада прощенья
Ибо память, храня все былые мученья и боль,
Вызвав новый потоп, остановит земное вращенье.
25. У-ван. Беспорочность.
Мы – ось вселенной, соль земли, мы – первые из равных.
Мы – суть законов, смысл слогов, обложки вечных книг.
Но в беспорочности своей, как никогда, бесправны,
Не в силах вырваться вовне из круга ни на миг.
Нам совершенно ни к чему блеск золота и званий.
В своей естественной красе мы – идеал во всём.
Поля непаханые нас насытят хлебом знаний,
И мы, насытившись сполна, чушь разную несём.
Мы в непреклонности своё не забываем место.
И почтальон не принесёт ни строчки, ни письма.
Но, что греха таить, порой бывает, если честно,
Желанье поучать других от малого ума.
И нам случается подчас забыться мордой в блюде
И с глупым смехом вспоминать о казусе таком.
Не изводить себя стыдом, а знать: хулы не будет!
Мы стойки в стойкости своей и беспорочны в том.
А если свалит вдруг болезнь слепого эгоизма,
Заварим чай из терпких трав непаханых полей.
Как панацея из лекарств подходит только клизма,
Чтоб было неповадно впредь, а нынче веселей.
Когда ж забудется в конце ответственности мера,
И вновь закружит не к добру шальная круговерть,
Войдём шеренгой в Колизей, отринув бремя веры.
Крича: «Приветствуют тебя идущие на смерть!»
26. Да-чу. Воспитание великим.
Женщина молится перед иконой
Дённо и нощно, часы напролёт.
А возле церкви, у старого клёна,
Плача, ребёночек матушку ждёт.
Женщина вышла из храма господня,
Кликнула малого – он не идёт.
Мамку, что утром будила сегодня,
В чёрной монашенке не признаёт.
Птица чирикнула, ветка качнулась,
Всадник промчался на белом коне…
Только тогда молодая очнулась
И, пошатнувшись, прижалась к стене.
Мир, представлявшийся хмурым и мнимым,
Вдруг улыбнулся открытым лицом,
Встретив пришедшую агнцем невинным,
А не бездушным холодным тельцом.
Не было зла в этом чистом и ясном,
Жарком и солнечном будничном дне.
Всё, что привыкла считать безобразным,
Смылось росой и осело на дне.
Чтобы не плакал, дав корочку хлеба,
Тихо твердит, пряча слёзы в платок:
«Ты, мой сынулечка, всё моё небо!
Нету на небе прекрасней дорог»
27. И. Питание.
Что ж, согласен, некрасив я и беден.
Но ажурный черепаховый гребень
Вдел бы в локоны твои на удачу,
Позабыв, как для тебя мало значу.
Время общее секундами мерил
И словам, дурак наивный, не верил.
Но в часах песочных вечность иная.
Проклинал и всё ж любил, проклиная.
Говорила ты мне честно и прямо:
Уходи! А я не верил упрямо.
Долгих десять лет тобой любовался,
Насмеялся вдоволь и нарыдался.
Замело сухим песком ясны очи.
Я падение своё лишь отсрочил.
Поцарапался, но всё ж не убился,
Тигром мягко на траву приземлился.
Переплыть поток судьбы невозможно.
Эта истина, увы, непреложна.
Через жизни полноводную реку
Переправы не найти человеку.
Пусть не выпала мне масть козырная,
Но тебя благодарю, вспоминая.
Ибо стойкости твоей я отчасти
И обязан своим нынешним счастьем.
28. Да-го. Переразвитие великого.
Как странно быть растерянным юнцом.
Смотреть вперёд, своих страшась стремлений.
В эпоху постоянных преломлений
Не гением, не конченным глупцом.
Как жалко быть глубоким стариком
И каждый день встречать благоговейно.
Окутавшись сознанием елейным,
Ухаживать в саду за цветником.
Как страшно быть на тех похоронах,
Где отпевают прожитое кем-то.
Над мёртвым телом с траурною лентой
Стоять живым под небом в облаках.