Ввиду того, что большинство руководителей Рейха не имели высшего образования, комплекс новых идей, излагаемых Криком, в их понимании обрел явные черты диссидентской доктрины, покушающейся на духовные устои немецкой науки. Большего «святотатства» и представить себе было нельзя.
Против Крика выступили биологические позитивисты, которые группировались вокруг журнала «Фольк унд Рассе» («Народ и раса»), издаваемого расово-политическим ведомством Вальтера Гросса (1904–1945). Главным противником Крика выступил бывший член Дрезденского школьного совета Вильгельм Хартнакке, который после 1933 года одно время возглавлял министерство по делам культов Саксонии. Хартнакке был приверженцем «политической антропологии» Людвига Вольтмана и учения Отто Аммона (1842–1916), которые были созданы еще на рубеже XIX и XX веков. В их основе лежала концепция механического перенесения биологических закономерностей на общественную и политическую жизнь. Учение Крика напротив с самого начала было проникнуто героическим пафосом и высокой эстетикой витализма.
Хартнакке еще с 20-х годов занимал весьма реакционную позицию, и даже официальный орган НСДАП – газета «Фелькишер Беобахтер» в своем выпуске от 3 декабря 1930 года изобличила его расовую теорию как «антинационал-социалистическую», ибо та обосновывала притязания буржуазии на монополию в образовании и науке. Позднее Хартнакке стал одним из соиздателей журнала «Фольк унд Рассе», и в октябре 1937 года подверг с его страниц резкой критике первый том «Национально-политической антропологии», а заодно объявил земляков Крика, жителей Шварцвальда, наследственно неполноценными. Крик естественно не сдержался и написал гневное письмо главному редактору журнала Бруно К. Шульцу, а Хартнакке в свою очередь подал в суд за это письмо. Но Крик, будучи опытным бойцом только этого и добивался, ибо в полной мере осознавая силу своего полемического таланта, надеялся развязать публичную дискуссию. Дело приняло не шуточный оборот, в результате чего руководитель расово-политического департамента партии Вальтер Гросс был вынужден обратиться к Альфреду Розенбергу с открытым заявлением, в котором сообщал: «Так называемое гуманитарное направление требует для себя непременного первенства в политике и науке, самым безоговорочным образом отвергая любую критику со стороны ученых-естественников. В свою очередь, Хартнакке имеет выдающиеся заслуги как представитель образа мыслей, последовательно развивающих принципы биологии наследственности, на которой основаны все предпосылки практики отбора и демографической политики».
Крику окончательно было поставлено в вину то, что он атаковал ведущие позиции политической биологии в науке Третьего Рейха, на которых находились специалисты в области биологии наследственности, расовой теории и расовой гигиены. Чувствуя безвыходность положения Крик даже пытался противопоставить Хартнакке самого Гитлера, понимание расы которым, по мнению философа, не было столь «грубо натуралистическим». Кроме того он обвинил Хартнакке в том, что тот принципиально неверно понимает антропологию как таковую. Кончилось тем, что против Крика сформировался целый фронт из ученых-естественников, в лице таких авторитетов, как профессора Пауль Шульце-Наумбург (1869–1949), Мартин Штеммлер, Отто Рехе (1879–1966) и Адольф Хельбок. Все они были первоклассными специалистами и глубоко порядочными людьми, но положение в Германии и мире в целом было таковым, что не давало официальным властям Рейха никакого пространства для маневра в области идеологии. Победить не минуемо должна была одна магистральная линия.
Рейнхард Гейдрих в ноябре 1937 года по предложению Вальтера Гросса запретил публичную дискуссию между Эрнстом Криком и его оппонентами. Дискуссии были нежелательными, так как нарушали картину «монолитного единства» партии. Не позволявший затыкать себе рот либералам, коммунистам и клерикалам, Крик как бескомпромиссный борец за чистоту идеи, в знак протеста покинул пост ректора Гейдельбергского университета осенью 1938 года, а 20 октября того же года уволился из СС в чине оберштурмбанфюрера.
Человек изобретший саму идею Третьего Рейха оказался в открытой оппозиции к собственному детищу, и с 1938 года в его жизни начинается период, который он сам назвал «внутренней эмиграцией».
Однако треволнения внешней жизни решительно никак не сказались на качестве литературного труда и плодовитости. Он также регулярно пишет серьезные аналитические статьи для журнала «Фольк им Верден», а в 1937 и 1938 годах как ни в чем не бывало издает второй и третий тома главного труда всей своей жизни.
В чем же суть мировоззрения Крика и почему оно пришлось не ко двору в III Рейхе?
Насчет того, было ли в III Рейхе определенное мировоззрение, и если да, то какое именно, написано много, а путаницы наворочено еще больше. У одного и того же автора можно встретить совершенно противоположные утверждения. Например, Фриц Штиппель пишет, с одной стороны, в своей книге «Разрушение личности» (изд. Людвиг Ауэр, Донауверт, 1957), что национал-социалистические идеологи ощущали свою связь, прежде всего, с мировоззрением немецких романтиков и идеалистов, пронизанным иррациональными, иногда даже мистическими элементами, что «иррациональный, во многих отношениях даже мистический основной элемент национал-социалистического понятия расы специфичен для этой расовой теории, в отличие от научных», а с другой стороны, констатирует, что «национал-социалистическое мировоззрение с самого начала имело чисто посюстороннюю ориентацию». Чему же верить?
Мистический ореол вокруг национал-социализма, созданный благодаря таким книгам, как «Утро магов», постарался развеять Ален де Бенуа (см. журнал «Атака», № 201). Он отмечает, что национал-социализм на практике был «коричневым якобинством», точно так же, как большевизм был «красным якобинством». Анализируя тексты опубликованных частных бесед Гитлера, А. де Бенуа находит в них много «самого плоского рационализма и сциентизма» и цитирует такие высказывания Гитлера, согласно которым «единственной целью» национал-социализма «должно быть научное обоснование доктрины, которая будет не чем иным, как культом разума» или: «Такое движение, как наше, не должно давать увлечь себя в уклоны метафизического порядка. Нужно придерживаться духа точной науки».
С учетом этих высказываний становится понятным, почему в Германии гитлерапобедил биологический материализм расовых теоретиков позитивистского толка, а не точка зрения Э. Крика.
Книга «Революция в науке», написанная в 1920 г. уже была направлена против сциентистской веры в абсолютный прогресс науки. В идее прогресса Э. Крик видел секуляризованный вариант иудео-христианских мифов, а в мифе о прогрессе рационалистической метафизики – эрзац христианского мифа о Спасении.
Французский философ Эмиль Бутру (1845–1921) пропагандировал тезис «о случайности законов природы», Э. Крик доказывал их условность. «Так называемые «законы природы», конечные аксиомы, выводятся не из природы на основе «опыта»… а из неизбежно антропоморфной функции действующего человеческого сознания. Это сознание навязывает природе исторически обусловленные «разумные формы» как условности».
«Познающий и обладающий волей человек ощущает мир не как общечеловеческое существо, а согласно своему историческому типу, своему характеру и расе (системе ценностей)».
«Все физические «законы» основаны на гипотетических спекуляциях, содержание которых ученые черпают из своего мира, а не непосредственно из «опыта»…
Леонардо, Галилей и особенно Ньютон, у которых миф о природе сменил старую метафизику, создали техноморфную картину мира, отражающую мир ремесленника начала нового времени».
На этой почве Э. Крик неизбежно должен был столкнуться с пропагандистами «немецкой физики», вроде Филиппа Ленарда (1862–1947).
Конечный вывод Э. Крика: «Так называемые законы природы отражают не природу «в себе» через опыт, а являются вспомогательными средствами, которые следует оценивать по их целесообразности, а для объяснения мира «в себе» они непригодны».
Что же представляет собой этот таинственный криковский «мир в себе»? Чем отличается его «панбиологизм» от «биологического монизма» его оппонентов?
Э. Крик назвал свою творческую автобиографию «Преодоление идеализма». Но на поверку выясняется, что преодолел он идеализм все же не до конца. Как верно отмечает автор большой монографии о Крике Герхард Мюллер, Крик объявив метафизическое «суеверие субстанции» самым долгим заблуждением западной истории, сам снова ввел метафизику в процесс познания» (Эрнст Крик и национал-социалистская реформа науки. Бельц Ферлаг, Вайнхейм и Базель, 1977, с. 308). То, что Э. Крик «недопреодолел» идеализм – хорошо это или плохо? И надо ли преодолевать идеализм вообще? Может быть, есть разные идеализмы, и одни из них действительно необходимо преодолеть, а другие стоит оставить на разводку?
Э. Крик был противником христианской дуалистической метафизики с ее противопоставлением духовного начала – Бога – и материального мира. Он хотел видеть и представлял себе эти начала едиными как в космическом масштабе, так и в человеке. Не признавал он и другой дуализм – живой и мертвой материи. Э. Крик сводил все мироздание к «панбиотическому» принципу «All-Leben». У нас этот термин переводят как «Все – жизнь», хотя правильней, наверное, «вселенская жизнь». Мы встречаем это понятие у Макса Шелера, преемником которого на кафедре философии Франкфуртского университета был Э. Крик. У Шелера это универсальная жизненная движущая сила: «Жизнь во всех индивидуумах метафизически есть одна и та же жизнь».
Но в этом метафизическом полумраке все кошки становятся серыми, стираются все различия между расами, нациями, отдельными людьми. Э. Крик доказывал, что нет общечеловеческого познания, что познание имеет расовый характер, но мир «в себе» он объявил, по сути, непознаваемым и наклеил на это белое пятно своего мировоззрения трансцендентную идею под названием «All-Leben». Влияние Канта он так из себя до конца и не вытравил. Такую же трансцендентную идею под названием «Бытие» Крик высмеивал, сравнивая ее с бочкой для сельди, куда пытаются запихнуть всю полноту мира, и явно метя при этом в Хайдеггера, с которым он в 1933 г. даже отказался даже вместе выступать как с «метафизическим нигилистом», но и сам без такой идеи все же не смог обойтись.