После 90-го года начинается падение. Буржуазия себя исчерпала. Эта импотентность лучше всего иллюстрируется послевоенным строительством во Франции.
Эль Лисицкий. Проект пешеходного моста. 1925
Эль Лисицкий. Проект жилого дома в Локарно. Фасад. 1924
Эль Лисицкий. Городок однодневного отдыха в ПКиО в Москве. 1931
Восточная Франция была сильно разрушена в войне, за это она получает до сих пор огромные контрибуции от побежденных, на эти деньги восстанавливает вне всякого учета с современностью, давно пережитое, – вплоть до того, что дома готических городков иногда для дешевизны и солидности вместо деревянного фахверка восстанавливают в бетоне, но на нем рисуют старый деревянный парапет и орнамент. Это ли не верх творческого бессилия!
Мы видим, что Корбюзье во Франции имеет прошлое, но эти корни остались в земле, а он сегодня во Франции – изолированная ветка, висящая в воздухе.
Архитектор для меценатов. Богемность, изолированность, деклассированность современного художника во Франции достигла своего апогея. И поскольку Корбюзье артист, он находится в том же положении. Как каждый художник на Западе, он принужден быть крайним индивидуалистом – ничего кроме себя не признавать, потому что иначе является подозрение в его оригинальности, а на оригинальности, на сенсации меряется «новое». Но что самое важное, единственный потребитель этого искусства стал меценат. Никогда еще этот круг не был так узок. До сих пор Корбюзье строил во Франции для меценатов. Этим летом мы в Париже знакомились с последней работой Корбюзье. Когда мы подъехали к вилле в окрестностях города, нас встретила хозяйка, американка немецкого происхождения с приветствием: «Вам, наверно, интересней ОСМАТРИВАТЬ наш дом, чем нам в нем ЖИТЬ». Кто такой этот заказчик? Богачи живут в Америке в своих дворцах, мужья – у них время для того, чтобы делать деньги; жены – у них время, чтобы тратить деньги. Женам же предоставлена забота о культурных нуждах. Дама, дом которой мы осматривали, уже свыше двадцати лет коллекционирует картины Матисса. Она мне говорила, что обратила внимание нашего Щукина на этого художника. Приезжая в Париж, она всегда жила в ателье и собирала у себя художников. Но за доллары в Париже можно очень выгодно купить собственный участок и строить собственное ателье. Так заказывается артисту (не конструктору, строителю, инженеру) Корбюзье дом, дом, который строится заранее, как сенсация, как трюк, и когда он готов, он воспроизводится в дамских журналах рядом с новейшей сенсацией туалета (см. Vogue, август 1928).
Корбюзье строит в окрестностях Парижа, в большом старом парке, на фундаментах старого дворца виллу для американцев. Первый этаж будет замаскировывать старый план – «камуфляж» по определению самого Корбюзье.
Корбюзье построил рабочий поселок Песак; не знаю, живет ли там сейчас кто-нибудь, полгода назад там никто не жил. Как возник этот поселок? Один капиталист, прочитав книгу «Грядущая архитектура», пришел к автору с предложением: «Я даю вам средства реализовать ваши теории, совершенно последовательно во всех их крайностях». Воспитанный таким образом Корбюзье получил приглашение построить на Штутгартской выставке два дома. В Германии новая архитектура стала уже социальным явлением. Корбюзье остался и здесь верен себе. Он дал самые талантливые вещи, но в домах до сих пор никто не живет, и по 25 коп. за вход они показываются посетителям.
Это индивидуальное антисоциальное происхождение определяет творчество талантливого мастера. Результатом является не ЖИЛ-строительство, а ЗРЕЛИЩЕ-строительство.
Зачем конструкция? Зачем функция? Мне скажут: почему я говорю об артистичности, неутилитарности архитектуры Корбюзье, когда он же известный конструктивист (5 конструктивных тезисов), он же функционалист, постоянно исходит из целеустановки здания.
Вся эстетика Корбюзье покоится на железобетоне. Его идолопоклонники в манифестах читали с восторгом слово «железобетон» и перескакивали через слово «ЭСТЕТИКА». Его заслуга, что он ясно увидел, что ему дает высокое состояние железобетонной техники во Франции (см. работы Фрейсинэ, Брайс и Сэйнрант и др.) и на этой основе выфильтровал свои свайные постройки и 5 тезисов, каждый из которых определяется словом «свобода»: 1) «Свобода» участка под домом благодаря сваям; 2) «Свобода» использования площади над домом – плоская крыша; 3) «Свободный план т. к. при железобетоне план одного этажа не связан с планами смежных этажей; 4) «Свободная» горизонталь окон; 5) «Свободное оформление фасада», так как он не несет, а лишь ограждает. Обладая этими пятью свободами, архитектор совершенно свободен в ВЫРАЖЕНИИ своего лиризма, своего архитектурного волнения.
Мы приходим к тому же, против чего боролся конструктивизм, – архитектура должна, как и всякое искусство, быть ВЫРАЗИТЕЛЬНОЙ, т. е. действовать на нашу психику, чувства волновать. По поводу этих свобод теперь уместно вспомнить один из знаменитых манифестов Маринетти «Слова на свободе», где он призывал оставить старую грамматику и синтаксис, чтобы открыть дорогу для выражения нового будущего лиризма.
Итак, что касается техники, то, поскольку эта область точных научных дисциплин, здесь формулировки не представляют для Корбюзье особых трудностей. Другое с функционализмом. Функция означает на языке математики ЗАВИСИМОСТЬ. Значит, нужно так понимать, что архитектор-функционалист хочет при построении своего проекта исходить из учета зависимостей. Но зависимостей в архитектурной задаче много – это уравнение со многими неизвестными, следовательно, со МНОГИМИ возможными решениями. Мы видим, что функционализм не однозначное понятие. Каждый архитектор, под какой маркой он бы ни ходил, зависит от целого ряда предпосылок в своей работе, можно лишь сказать, что функционалист ставит эти предпосылки по-новому. Так, Корбюзье предлагает новые условия жилья. Он предлагает новую систему помпеянского дома, развернутого не только по горизонтали, но особенно вверх, с прекрасными помещениями общего пользования, большими отличными помещениями под открытым небом (на крыше), но с теми же замкнутыми в глубине каморками для сна и работы. И несмотря на то, что всё страшно функционально использовано и повсюду ряд новых идей, эти большие объемы, предназначенные большей частью для одной французской семьи (те с парой детей), имеют крайне мало места для жилья. Так как общество, для которого он строит, свою старую культуру жилья давно потеряло, а новую не создало, то Корбюзье изобретает эту нехватающую культуру у себя в ателье, и, как изолированный артист, он изобретает жилье, с которым жилец не знает, что начать, да и сам автор жить не стал бы. Причина – полнейшая асоциальность архитектора, полнейшая оторванность Корбюзье от запросов широкой массы. Он не связан ни с пролетариатом, ни с индустриальным капиталом.
Итог: и конструктивные, и функциональные предпосылки концентрирует Корбюзье для одной цели: создать не новую инженерию, а новую АРХИТЕКТУРУ, на что и необходимо обратить внимание идолопоклонников конструкто-функционализма. Безусловно, что художник Корбюзье дал целый ряд импульсов современной архитектуре, но та социальная почва, на которой он теперь стоит, те заказчики, которых он теперь имеет, должны будут его вывихнуть.
Формальные принципы Корбюзье. Корбюзье показывает мне на свой рабочий стол и говорит: вот здесь все формы, которыми мы оперируем: плоскость куб, шар, цилиндр. Корбюзье – классик, мир его форм – мир эвклидовой геометрии, конечный мир трех ортогональных координат. В этих пределах он манипулирует с большим чувством пространственных отношений, которые он создает посредством открытых пересечений во всех трех измерениях. Для этого ему нужна железобетонная конструкция, она всё допускает, и для этого он жертвует основными требованиями утилитарной функциональности. Так, для того чтобы создать ВПЕЧАТЛЕНИЕ величины и в небольшой спальне, и в примыкающей маленькой ванной, он стенку между ними делает лишь в 2 м высоты, таким образом, вы в каждом помещении видите над собой большой общий потолок. Это очень хорошо, но то, что пар ванной покрывает туманом всю спальню, это функционально безразлично Корбюзье. Такие идеи, вызванные чисто пространственными намерениями, но очень часто и чисто вкусовые, встречаются в этих домах на каждом шагу. Корбюзье не имеет четко сформулированных принципов построения своих форм. Он говорит о лиризме, и так же, как и сам лиризм, всё остальное у него интуитивно, нет обобщающих законов. Впрочем, один есть, он извлек его опять из истории, это закон золотого сечения и подобий. Но это закон, который непоследователен в своем применении к пространственной форме. Этот закон, четкий в пределах двух измерений, теряет свой смысл в трех. В работах Корбюзье очень сильно чувствуется глаз живописца. Это относится не только к использованию цвета, которое он разрешает в чисто живописном, а не в архитектурном плане. Он не материализует, а именно раскрашивает. Система его композиции – это построение кадра, поэтому фотографии, поставленные даже на голову, дают цельное впечатление. Я пробовал с закрытыми глазами идти по дому и фотографировать. Вот снимок с лестничной клетки одного из штуттгартских домов, можно сказать, беспредметная живопись. Такая неопределенность делает эту архитектуру неустойчивой, и мы в конце увидим реакцию в историзм, новую эклектику. Город в нигде. Урбанизм, проблема города – следующая область, которой занимался Корбюзье. Он сделал проект будущего города. Опять мы не знаем, для какого общества, класса, экономического состояния этот город проектируется. Это не капиталистический, не пролетарский, не социалистический город. Отсюда следует академичность решения. Это – город на чертежной доске, город вне живой природы, город, пустыню которого даже река не пересекает (кривая линия будет нарушать стиль). Правда, для преодоления разности уравнений предлагается строить весь город на сваях. Пробовали ли вы себе представить задушенные пространства между землей и полом первого этажа? Движение и способы сообщения – кардинальная наша забота сейчас в старых городах, но отсюда еще не следует, что будущий город строится для бега автомобилей, а не для жизни человеческого общества. Ценность этой работы лишь агитационная, т. е. обращение внимания широких кругов неспециалистов на одну из важнейших пробл