«И уже я вижу опасность, – вспоминал Хеллвег. – «Господин радист, два русских истребителя сбоку заходят на нас, расстояние 500 м, 400 м, курс прямо на нас!» Я открываю огонь по первой машине… Истребитель висит в 100 м позади нас, видно пламя из его пулеметов и мигающий огонь из его пушки… Ясно я вижу пилота. Он испытывает проблемы из-за нашей медленной скорости, ему трудно держаться у нас на хвосте».
Бортрадист Хеллвег расстрелял весь барабан своего пулемета, после чего вставил новый и продолжил стрелять. В итоге экипажу удалось отразить атаку. «Это первое нападение истребителя длилось всего лишь несколько минут, но для меня это была целая вечность», – делился впечатлениями летчик. На обратном пути к его «Хейнкелю», отставшему от основной группы, присоединилась пара Ju-88A из KG51. Втроем бомбардировщики отражали последующие разрозненные атаки истребителей[47].
Между тем в разгар боев 23 мая III./KG27 потеряла сразу две машины вместе с экипажами. В районе Бунаково по неизвестной причине упал Не-111Н-6 «1G+KS» лейтенанта Юргена Густа из 8-й эскадрильи, а в 100 километрах к юго-востоку от Харькова зенитным огнем был сбит «1G+CR» оберфельдфебеля Хуберта Огазы из 7-й эскадрильи. Еще два «Хейнкеля» получили повреждения (20 и 50 процентов) от зенитного огня, но все же смогли вернуться на базу в Сталино. А 27 мая самолет из 3-й эскадрильи получил сильные повреждения (60 процентов) в результате атак истребителей и огня зениток. При этом были ранены бортстрелок и бортмеханик.
Случались и небоевые потери. К примеру, в Кировограде во время купания в речке Ингул утонул 22-летний бортстрелок Эрнст Шляйхер из 2-й эскадрильи…
28 мая битва за Харьков закончилась. Красная армия потерпела второе подряд сокрушительное поражение, потеряв 75 000 убитыми и еще 239 000 пленными, а также свыше 1200 танков, 2000 орудий и 542 самолета. Если прибавить сюда разгром Крымского фронта, то общее число захваченных в плен красноармейцев в конце мая 1942 года достигает свыше 400 000 человек. Что было сравнимо с масштабами катастроф прошлого года.
Авиация, подчиненная IV авиакорпусу, за три недели боев совершила 15 648 самолето-вылетов и сбросила 7700 тонн бомб всех калибров, а также свыше 8 миллионов листовок. Потери составили 49 самолетов и 110 летчиков (12 убитых и 98 пропавших без вести). Зенитная артиллерия люфтваффе тоже отличилась. I зенитный корпус заявил, что с 12 по 28 мая его части сбили 33 самолета и уничтожили 124 танка, включая тяжелые КВ-1. Только одна батарея под командованием лейтенанта Райхвальда претендовала на шесть самолетов, причем сбитых всего за несколько минут 18 мая. Этот зенитчик был одним из лучших и известных в люфтваффе, и вскоре, в августе, он получит Рыцарский крест[48].
А что касается вышеупомянутого Эгона Хеллвега, то вскоре после окончания битвы за Харьков он едва сам не пополнил список погибших и пропавших без вести. 3 июня во время очередного боевого вылета его «Хейнкель» получил сильные повреждения в результате атаки советских истребителей, а затем во время посадки на аэродроме Сталино потерпел аварию. Самолет был полностью разбит, но сам Хеллвег при этом не пострадал.
Глава 5ОСЕТРОВАЯ КРЕПОСТЬ
Солдаты подземелья
20 мая сразу после окончания операции «Охота на дроф» Рихтхофен встретился с Манштейном для обсуждения ближайших планов. Последний согласился с тем, что нападение на Севастополь потребует такого же уровня воздушной поддержки, как и во время предыдущего наступления. А через два дня Рихтхофен вылетел на встречу с Гитлером. Там он кратко изложил итоги захвата Керчи и планы по Севастополю. «Фюрер, как я понял, согласился с моими доводами, – писал Рихтхофен. – Затем у нас был разговор один на один. Мне было очень приятно, что фюрер называл меня своим специалистом, и т. д.». Ну а под конец беседы Рихтхофен и Гитлер посмеялись над рейхсмаршалом Герингом. В частности, над его увлечением повсюду собирать охотничьи трофеи. Фюрер в шутку спросил, почему у Геринга в комнатах до сих пор не висят челюсти мертвых русских солдат. На этой «оптимистической» ноте и закончили.
Рейхсмаршала вспомнили на следующий день. На встрече с Ешоннеком Рихтхофен узнал, что в ближайшее время планируется смена руководства 4-м воздушным флотом. Александра Лёра хотят отправить на Балканы, а на его место Геринг прочил своего друга командира II авиакорпуса генерала Бруно Лёрцера. Однако у Гитлера и Ешоннека были другие планы. Они решили, что после взятия Севастополя 4-й воздушный флот, которому предстояло сыграть важнейшую роль в наступлении на Кавказ, должен возглавить Вольфрам Рихтхофен.
Последний оказался не в восторге от этого предложения. Ибо Рихтхофен любил прежде всего находиться в гуще событий, лично командовать вверенными подразделениями, а штабная работа предполагала скорее административные методы. Однако начальник Генштаба люфтваффе остался непреклонен.
После четырех дней встреч с военной элитой рейха, в том числе Йодлем, Герингом и Мильхом, Рихтхофен поднялся на борт пассажирского Не-111 и после шестичасового перелета на рассвете 25 мая прибыл в Симферополь. После обеда и изучения накопившихся документов он провел совещание со старшими офицерами VIII авиакорпуса о планах на ближайшее время. Рихтхофен указал, что главная задача сейчас – не допустить новых десантов на полуостров, а также окончательно отрезать Севастополь от снабжения по морю. Оберет Вилд получил приказ силами Авиационного командования «Зюд» защищать с воздуха Керченский полуостров и тщательно вести разведку над Черным морем. Для этих задач в его распоряжении были оставлена одна бомбардировочная, одна торпедоносная и одна авиагруппа дальней разведки. В помощь авиации в Крыму сосредоточились и довольно значительные силы флота оси. К началу июня они состояли из немецкой флотилии (6 торпедных катеров и несколько легких патрульных судов) и итальянской флотилии (4 торпедных катера, 6 сверхмалых подводных лодок и 4 вооруженных катера).
Тем временем в штабе 11-й армии вовсю шла подготовка к предстоящему штурму, получившему название операция «Лов осетра». Севастополь представлял собой одну из самых мощных крепостей того времени. Линия обороны состояла из двух сходящихся полос укреплений, которые по внешнему периметру окружали город на расстоянии от 9 до 12 миль от Балаклавы до поселка Бельбек. Внутренний пояс фортов и береговых батарей также представлял собой невероятную по мощи линию защиты. Бесчисленные укрепления всех видов располагались по всему району, и практически ни одна часть местности не была лишена фортификационных сооружений.
К северу от бухты с одноименным названием находилось 11 опорных пунктов, часть из которых имела давнюю историю, часть была возведена уже во время осады. С ноября 1941 года, когда 11-я армия Манштейна подошла к городу, почти все местное население участвовало в работах по укреплению Севастополя. Были построены сотни бункеров, стрелковых и минометных позиций, минных полей, а скалистая, покрытая растительностью местность способствовала хорошей маскировке всего этого. Противотанковые рвы и многочисленные линии колючей проволоки исключали какие-либо маневры и стремительные атаки.
Отдельная Приморская армия генерала И.Е. Петрова представляла собой внушительную силу. В нее входили 7 стрелковых дивизий, 4 бригады, 2 полка морской пехоты, 2 танковых батальона и различные другие подразделения. Всего около 100 000 солдат и офицеров. У них имелось около 600 орудий разных калибров и более чем 2000 минометов.
Однако и Манштейн хорошо подготовился. Для штурма Севастополя было приготовлено невиданное по немецким меркам количество артиллерии: 1300 орудий, 720 минометов, в том числе огромные 19-см пушки, сверхмощные гаубицы и 807-мм орудие «Дора». Последнее было установлено в 30 километрах к северо-востоку от Севастополя, возле Бахчисарая.
Однако основной ударной силой 11-й армии все же был VIII авиакорпус Рихтхофена. Вместе с Авиационным командованием «Зюд» и частью сил IV авиакорпуса Пфлюгбейля для наступления планировалось использовать в общей сложности около 600 самолетов. Две эскадрильи ближней разведки (III.(H)/11 и III.(H)/13), одна дальнеразведывательная (IV.(F)/122), а также и четыре авиагруппы истребителей (III./JG3 и вся JG77), три штурмовые (вся StG77) и семь бомбардировочных авиагрупп (I. и II./KG51, I. и III./KG76, II./KG26, III./LG1 и I./KG100)[49].
Учитывая, что советская авиация в районе Севастополя располагала всего 90 самолетами, из которых только чуть больше 40 являлись истребителями, полное господство люфтваффе в воздухе было гарантировано заранее.
У Рихтхофена была и своя артиллерия. Как известно, зенитные подразделения в вермахте тоже входили в состав люфтваффе. Учитывая, что серьезного противодействия со стороны ВВС РККА в Крыму больше не ожидалось, Рихтхофен решил почти все зенитки VIII авиакорпуса также задействовать в наступлении. Исключение составляли только большие осадные пушки, которые по приказу Гитлера пришлось надежно прикрыть от возможных налетов. Все остальные зенитные орудия было решено поставить на прямую наводку. Однако при этом Рихтхофен отказался даже временно передать свои зенитки под оперативное командование артиллерийских офицеров 11-й армии, решив, так сказать, лично вести их в бой!
Накануне наступления Манштейн и Рихтхофен провели ряд совещаний по поводу взаимодействия сухопутных войск с авиацией. Командующий 11-й армией считал, что штурм должен начаться с пятидневного артиллерийского обстрела крепости, сопровождающегося непрерывными бомбардировками. Манштейн выразил пожелание, чтобы люфтваффе день и ночь наносили авиаудары по городу и гавани, аэродромам и кораблям, доставляющим подкрепления. Кроме того, важной задачей была нейтрализация советских артиллерийских и минометных батарей, особенно тех, которые находились вне зоны видимости. Ну а когда пехота начнет свою атаку, авиация должна осуществлять непосредственную поддержку, нанося непрерывные удары по оборонительным линиям противника. Вначале основные силы следовало бросить в зону наступления LIV армейского корпуса, затем на поддержку XXX армейского корпуса и VI румынского корпуса.
Рихтхофен в целом согласился с этой программой, но уточнил, что, по его мнению, главной задачей авиации будет воздействие на моральный дух защитников крепости.
Однако сделать это было не так-то просто. Жители Севастополя за полгода уже привыкли к воздушным тревогам, регулярным бомбежкам и артобстрелам. Жизнь большого города давно ушла под землю. На его территории имелось множество пещер, подземных галерей и штолен. Почти как в известной сказке Александра Волкова «Семь подземных королей», Севастополь разделился на наземный и подземный.
«В пещерах и штольнях разместился большой подземный город, – вспоминал Александр Хамадан. – Цехи заводов, всевозможные мастерские, базы и склады, детсады и телеграф. В маленьких пещерках – скромные коммунальные квартиры. Легкие фанерные стены делят пещеру на столовую, спальню, детскую. Сюда переселились многие севастопольцы. Одни потому, что работают здесь же, в соседних огромных пещерах – цехах и мастерских, другие потому, что надоело укрываться в городских бомбоубежищах… Своды здесь высоченные – хоть трехэтажные дома вкатывай в такую пещеру. От потолка до поверхности земли – толщина покрытия – 80–100 метров. Здесь делают мины, минометы, гранаты, ремонтируют пушки и танки, делают лопатки для саперов, ножницы и ножи для разведчиков, противотанковые и противопехотные мины, шьют зимнее и летнее обмундирование, обувь, белье. Здесь отдыхают и лечатся бойцы и командиры»[50].
Аналогичный пещерный дворец располагался в инкерманских штольнях. В древние времена в местных каменоломнях добывали первоклассный камень, вывозившийся в Болгарию и Византию. Многие дворцы Константинополя были построены именно из крымского камня. До войны в инкерманских штольнях находился Шампанстрой – крупнейшее в СССР хранилище шампанских вин. А в 1941 году здесь разместился огромный госпиталь.
«Перед вами гигантский зал с цементным, чисто вымытым полом и высоченным потолком, – рассказывал очевидец. – Яркий электрический свет. Вы видите стены, обильно украшенные картинами, лозунгами, плакатами. Отсюда можно пройти в два великолепно оборудованных операционных зала». В пещере имелись даже физиотерапевтический и зубной кабинеты, душевые установки и изоляторы[51].
Боевой дух защитников крепости был очень высок. Все считали, что раз уж город удалось отстоять в страшном 1941 году, то уж теперь-то проклятые гитлеровцы точно обломают об него зубы.
«Крейсер шел навстречу торпедоносцам»
А корабли Черноморского флота, несмотря на полное господство люфтваффе над морем, продолжали упорно доставлять в осажденный Севастополь грузы и подкрепления. В мае эту функцию в основном выполняли крейсера и эсминцы. Чтобы как можно меньше находиться в зоне досягаемости торпедоносцев и гидросамолетов-разведчиков, штурман Отряда легких сил Борис Петров проложил маршрут следующим образом. Покинув Батуми, самый дальний от Крыма порт на Кавказе, корабли со скоростью 22 узла следовали на запад вдоль турецкого берега. В районе Синопа отряд резко поворачивал на северо-запад. Затем, резко увеличив ход до 30 узлов, корабли шли прямо на Севастополь с тем расчетом, чтобы прибыть в пункт назначения в полночь.
В 1.27 27 мая крейсер «Ворошилов», принявший на борт 2485 человек из 9-й бригады морской пехоты и 280 тонн грузов, а также эсминцы «Сообразительный» и «Свободный» с 30 тоннами боеприпасов на каждом отправились в путь. Как и ожидалось, первый отрезок маршрута прошел спокойно, только на полпути между Синопом и Крымом в небе была замечена немецкая летающая лодка.
«Через полчаса обнаружили группу самолетов слева по курсу. Они кружились на месте, – вспоминал Петров[52]. – Скоро стала ясна причина этого – «Юнкерсы» атаковали транспорт «Грузия». У его борта вставали фонтаны от взрывающихся в воде бомб. Охранявшие «Грузию» эсминец «Безупречный», тральщик и сторожевые катера вели огонь по пикировщикам.
Отряд шел со скоростью 30 узлов и вскоре догнал конвой. 100-миллиметровые орудия «Ворошилова» открыли огонь по «Юнкерсам». Самолеты, еще имеющие бомбы, устремились в атаку на наш отряд. Однако гитлеровские летчики быстро поняли, что приблизиться к крейсеру и эсминцам не так-то просто. Ни одна бомба не попала в цель…
Через полчаса после первого налета «Юнкерсов», когда «Грузия» еще была видна, по корме на горизонте появились две новые групп бомбардировщиков. Они атаковали наш отряд, сбрасывая бомбы с высоты примерно три – пять тысяч метров. Корабли умело уклонялись, и все бомбы взорвались в воде.
Уже после захода солнца, в сумерках, показались семь торпедоносцев. Они шли на пересечение курса отряда двумя группами на малой высоте со стороны темной, восточной части горизонта. Приблизившись, торпедоносцы ринулись в атаку. Корабли отвернули, оставляя самолеты за кормой, и вели по ним интенсивный огонь. В результате торпеды были сброшены слишком далеко и не дошли до кораблей. Только один самолет прорвался к крейсеру и сбросил две торпеды. По они прошли за кормой «Ворошилова». Правда, прошли настолько близко, что, когда опасность миновала, у всех, бывших на мостике, вырвался вздох облегчения»[53].
Вскоре отряд приблизился к фарватеру, ведущему через минное заграждение прямо к Северной бухте. Ночью он обозначался специальными огнями, видимыми только в специальные инфракрасные пеленгаторы и бинокли. Здесь, где корабли не могли маневрировать, из темноты неожиданно показался одиночный торпедоносец. Его пилот нацелился на крейсер «Ворошилов». Его судьба в этот момент буквально висела на волоске. Уклониться было невозможно, а заметили самолет в тот момент, когда от него уже отделялись торпеды. Однако попасть в шедший полным ходом корабль оказалось непросто, и торпеды снова прошли за кормой. Вскоре «Ворошилов» вошел в гавань крепости.
«Легкий летний бриз не нес, как когда-то, прохладу с ароматом садов, не было привычной мирной тишины, нарушаемой лишь звуками духовых оркестров с приморских бульваров, – делился впечатлениями Борис Петров, давно не бывавший в Севастополе. – Теперь бриз тянул дым и гарь с пожарищ, отовсюду доносились оглушительные взрывы бомб и снарядов». Вскоре штурману OЛC представилась возможность пройтись по знакомым улицам, где он когда-то жил. Дело в том, что командира отряда Н.Е. Басистого пригласил к себе командующий Черноморским флотом адмирал Октябрьский, находившийся в глубоком подземном бункере. Вскоре катер промчался мимо торчащих из воды мачт и надстроек крейсера «Червона Украина» к флагманскому командному пункту, после чего Петров оказался в городе. Но ничего хорошего он там не увидел: «Все вокруг было разворочено взрывами. С трудом все же выбрался на Ленинскую и ужаснулся: сплошные руины, улица завалена обломками зданий, битым кирпичом, щебнем, кое-где догорали пожары – следы недавней бомбежки или артобстрела».
В 3.00, приняв на борт раненых, отряд из трех кораблей покинул Севастополь и повернул на восток, взяв курс на Туапсе. Сначала крейсер и эсминцы шли полным ходом, затем скорость пришлось снизить из-за нехватки топлива на последних. И как раз после этого, после 8.00, в небе появились немецкие самолеты. «Сначала один – по корме отряда, на высоте около трехсот метров. Затем еще два – на высоте около трех тысяч метров, – вспоминал Петров. – Сыграли боевую тревогу, корабли дали полный ход. Самолеты все маневрировали за кормой. Но вот один из бомбардировщиков внезапно пошел на корабли. На крейсере выдали по нему целеуказание левой батарее 100-миллиметровых орудий… С крейсера было видно, что самолет идет на эсминец «Свободный», находившийся слева от «Ворошилова». Как только крейсер открыл огонь, самолет сбросил бомбы. Они упали за кормой «Свободного».
Однако то было лишь начало. Через некоторое время показалась группа из 8 торпедоносцев Не-111 и 4 пикирующих бомбардировщиков Ju-88. Первые разделились на две группы, а вторые, зайдя с кормы, начали пикировать на «Ворошилов». «Заранее продуманной схемы взаимодействия артиллерии кораблей и их маневрирования для такого случая в отряде не было, а обстановка развивалась столь динамично, что никто не успел ни скомандовать, ни что-то предложить, – сетовал Борис Петров. – Командиры кораблей действовали самостоятельно, руководствуясь не раз изучавшимися указаниями по отражению воздушных ударов». А раненые, лежавшие на палубах, просили перевернуть их, чтобы не видеть, как падают бомбы…
Крейсер «Ворошилов» отстреливался из всех стволов: 180-мм орудия главного калибра били по торпедоносцам, заходящим слева, левая 100-мм батарея по «Юнкерсам», а правая соответственно по правой группе «Хейнкелей».
«Крейсер шел навстречу торпедоносцам, – продолжал свой рассказ Петров. – Приближаясь, они как бы брали крейсер в клещи. Ухнули пушки главного калибра крейсера, затем донеслись звуки залпов 130-миллиметровых орудий главного калибра эсминцев. Одновременно открыли огонь 100-миллиметровые орудия крейсера. Минута-другая – и «заговорили» 37-миллиметровые зенитные автоматы. Это означало, что до атакующих самолетов уже две-три тысячи метров. И тут же с ходового мостика прогремела по громкоговорящей связи команда:
– Право на борт!
Это командир крейсера Марков начал уклонение от мчащихся к борту торпед»[54].
В результате ни одна из сброшенных 16 торпед не попала в цель, а бомбардировщики также промахнулись. Несмотря на постоянные атаки авиации, весь отряд в целости и сохранности прибыл в Туапсе. А Борису Петрову в течение июня предстояло еще дважды сплавать в осажденный Севастополь, только уже на крейсере «Молотов».
Бетонной бомбой по бетону
Утром 2 июня Рихтхофен проснулся в 3.30 и надел форму и сапоги. В 5.45 после завтрака он встретился с начальником штаба корпуса, а уже вскоре беспокойный генерал-оберст летел в безоблачном небе на своем «Шторьхе». Ну а вскоре утреннюю тишину нарушила канонада 1300 немецких орудий, к которой присоединился вой сирен пикировавших на свои цели «Штук» и надсадный гул двухмоторных бомбардировщиков.
Первые массированные авиаудары были нанесены в 6.0 и 6.30 по казармам к северо-востоку от Севастополя и позициям советских войск в деревнях Шабликино и Балоссовка. Ну а с 7.00 до 12.00 почти все подразделения бомбили сам город. За исключением «Юнкерсов» III./LG1, которые атаковали зенитные артиллерийские батареи. Десятки «Штук» бомбили порт, базу подводных лодок, водозаборные станции, водохранилища и электростанции. В результате в Севастополе возникли десятки пожаров, крупнейший из которых полыхал на нефтехранилище на южном берегу Северной бухты. Рихтхофен наблюдал эту картину уже со специально сконструированной для него высокой смотровой башни вблизи линии фронта. «Во время первого удара нефтяные баки начинают гореть, – писал он в дневнике. – Русские, очевидно, пытаются потушить его. Огонь начинает стихать через полчаса. Затем подходит новая волна самолетов, русские прячутся в укрытия, и огонь начинает полыхать снова. После обеда они окончательно отказались от тушения!»
Пока бомбардировщики и штурмовики утюжили крепость, самолеты-разведчики Hs-126В-1 из 3-й эскадрильи Aufkl.Gr.23 корректировали с воздуха огонь тяжелой артиллерии.
В общей сложности в течение 2 июня VIII авиакорпус совершил 723 самолето-вылета против Севастополя, сбросив на него 525 тонн фугасных и осколочных бомб (включая одну весом 1700 кг и семь 1400-кг). Одну из последних «доставил» не кто иной, как вездесущий гауптман Бётхер.
I./KG100 «Викинг» начала налеты на Севастополь еще 27 мая. В 12.30 Бётхер добился прямого попадания бомбы CS2500 в бункер в восточной части крепости. В отличие от других подразделений группа не перебрасывалась под Харьков и все это время оставалась в Крыму в подчинении оберста Вилда. Во время второго вылета в ночь на 28 мая командир 1-й эскадрильи атаковал стоящие в гавани корабли, сбросив на них бронебойную бомбу РС1400. Тем же днем Бётхер совершил еще два вылета. По всей вероятности, из-за нехватки боеприпасов «Хейнкели» вылетали с уменьшенной нагрузкой. При этом каждый раз над целью отмечался сильный зенитный огонь. В ночь на 29-е число Бётхер сбросил четыре фугасные бомбы SC250, а через сутки две SC250 и восемь SD50. Что было ровно вдвое меньше стандартной загрузки. Но в дальнейшем ситуация с боеприпасами на аэродроме Саки, видимо, улучшилась. В 16.07 31 мая Не-111 Бётхера снова поднялся в воздух, на сей раз с бомбой большой мощности SC1800. Следующий вылет состоялся на рассвете первого летнего дня. Ну а в злополучный для Севастополя день начала беспрерывных массированных авиаударов Бётхер трижды поднимался в воздух. Сначала в 4.56, потом в 11.41 и, наконец, в 15.20, в итоге обрушив на крепость целую коллекцию боеприпасов: SC1000, SD1400, Flamm С250 и даже специальную бетонную бомбу SB1000[55].
Последний тип был, пожалуй, самым экзотическим в люфтваффе. Такие бомбы представляли собой железобетонную оболочку, начиненную взрывчаткой и поражающими металлическими элементами. SB 1000 относилась к классу бронебойных бомб и имела длину 264 сантиметров, толщину корпуса 66 сантиметров и начинялась 735 кг триалена-106 со смесью алюминиевой пудры и воска. Существовал даже парашютный вариант бомбы, называвшийся SB1000 Parachute. Она имела меньшую длину, но больший заряд взрывчатки – 800 кг динитро бензина и нитрата аммония. Таким образом, в отличие от обычных бронебойных боеприпасов, бетонные бомбы имели во много раз больший заряд взрывчатого вещества. Существовали также бетонные осколочные бомбы, как, например, SBe250. Последняя начинялась 42 кг нитрата аммония со смесью древесной муки и алюминиевой пудры.
В воздухе 2 июня было сбито 6 советских самолетов, в том числе два над самим Севастополем, остальные над Керченским проливом при попытке достичь Крыма с аэродромов на Кавказе. Немецкие потери составили один Ju-87. Еще 56 самолето-вылетов выполнили подразделения Авиационного командования «Зюд». В том числе 33 – бомбардировщики, остальные торпедоносцы и разведчики. Последние прочесали почти всю восточную акваторию Черного моря. Оказалось, что ни один крупный боевой корабль советского флота не вышел в море. Торпедоносцы атаковали шедший в Севастополь конвой и потопили танкер «Михаил Громов» водоизмещением 836 тонн. Это было последнее надводное судно, пытавшееся доставить в крепость топливо…
«С вновь созданного командного пункта, расположенного в районе Херсонесского монастыря, можно было видеть такую картину: всю линию фронта и ее тылы с артиллерийскими позициями заволокло пылью и дымом от разрывов бомб и снарядов, – вспоминал начальник береговой обороны Черноморского флота генерал-майор П.А. Моргунов. – Эта зловещая туча неподвижно висела с самого утра до позднего вечера. Самолеты противника шли волнами по 20–30 машин. Видно было только 3–4 волны, а дальше они сливались в одну общую массу.
После массированных ударов авиации и артиллерии город задыхался в дыму огромных пожаров, представлял собой сплошное море огня и дыма. С водой было очень плохо, а налеты продолжались непрерывно, и число пожаров росло.
Ночью наступала зловещая тишина. Ни с той ни с другой стороны не раздавались выстрелы, вражеская авиация также прекращала свои варварские налеты. В городе пылал чудовищных размеров костер, зарево от которого было видно за десятки километров. Казалось, в Севастополе погибла вся жизнь и к утру от него останется лишь груда развалин и пепла. Но город жил. В подземных туннелях, укрытиях и всевозможных убежищах отважные севастопольцы продолжали работать для фронта».
В следующие дни бомбардировки и артобстрел продолжались с неослабевающей силой. С 3 по 6 июня люфтваффе выполнили 2355 самолето-вылетов, сбросив на Севастополь и его окрестности 1800 тонн фугасных и осколочных бомб всех калибров, а также 23 800 зажигалок. А, к примеру, гауптман Бётхер за эти дни совершил 8 боевых вылетов (189–196-й), сбросив на крепость свою порцию из почти 16 тонн бомб, в том числе три SC2500[56].
«Было начало июня. Грохот наполнял город, – вспоминал очевидец А. Ивич. – Гудок Морзавода не успевал оповещать о самолетах, группа за группой, почти без перерыва, налетавших на город, на аэродром, на позиции. Чаще рвались снаряды на улицах и бульварах, рушились стены уже поврежденных бомбами домов»[57].
Кроме бомб с немецких самолетов дождем сыпались пропагандистские листовки, призывающие защитников крепости бросить оружие и сдаться, предотвратив бессмысленное кровопролитие. За две недели, с 24 мая по 6 июня, было сброшено 638 000 таких воззваний, то есть примерно по 50 000 в сутки!
Надо сказать, что люфтваффе занимались сбросом бесчисленных листовок с самого начала операции «Барбаросса», хотя их эффективность никем всерьез не оценивалась. В этом потом убедились и сами немцы, когда британские Королевские ВВС заполонили аналогичными бумажками всю Германию. Даже маршал Харрис, возглавлявший английское бомбардировочное командование, признавал бесполезность этой пропагандистской войны: «Я всегда говорил, что единственный эффект от листовок, сброшенных на Германию, так это снабжение противника туалетной бумагой для остальной части войны!» Тем не менее десятки грузовиков, железнодорожных вагонов и транспортных самолетов занимались их перевозкой. Листовки занимали много места в бомбоотсеках, из-за них даже приходилось сокращать бомбовую нагрузку.
7 июня немецкие войска наконец начали штурм огромной крепости. К удивлению солдат, многим из которых казалось, что на советских позициях не осталось ничего живого, оборонявшиеся сразу же оказали отчаянное сопротивление. Рихтхофен тоже был удивлен и понял, что моральный дух защитников, несмотря на ужасающие бомбардировки, вовсе не сломлен.
Между тем люфтваффе работали на пределе возможностей. «Наша работа в Севастополе выставила самые высокие требования для людей и техники, – писал потом Вернер Баумбах, который в июне 1942 года был снова откомандирован командованием люфтваффе в Крым. – 12, 14 и даже 18 самолето-вылетов в день делались отдельными экипажами. Это приводило к огромному износу и нагрузкам для авиации и наземного персонала, который не мог спать и видеть сны в эти дни и ночи и нес ответственность за безопасное состояние машин».
«Перед нами показывается берег и Черное море. Мы изменяем курс на Севастополь, – вспоминал штурман обер-ефрейтора Фридрих Шульц из 4-й эскадрильи KG51. – Из радиоприемника раздается голос командира эскадрильи: «Ида Мария – звену! Перестроиться в правый пеленг! После атаки сбор южнее Балаклавы на высоте 2500 м!»
Впереди появляется Севастополь. Первые облачка разрывов возникают справа рядом с самолетом. Я отворачиваю колпачки с бомб и выбираю бомбы на бомбосбрасывателе, потом показываю Вальтеру, нашему командиру самолета, цель – Северный форт, который мы будем атаковать с пикирования. «Сбрасываем с высоты 2000 м», – говорит Вальтер мне. Заслонки системы охлаждения закрыты, щитки выставлены, я включаю автомат пикирования.
«К пикированию готов!» – раздается голос Вальтера. «Готов», – слышится троекратное «эхо» в ответ. Машина наклоняется, мы круто летим к земле. Форт под нами становится больше, встречный ветер свистит за кабиной. Я смотрю на высотомер. 2500, 2200, 2100, 2000 метров. Я хлопаю Вальтера по колену. Сбрасываем! Словно от удара гигантского кулака, меня прижимает к креслу. Самолет идет круто вверх. «Бомбы упали!» – докладывает наш бортстрелок. Я выключаю автомат пикирования и выбираю следующие бомбы. На крутом вираже мы видим разрывы наших бомб в Северном форте. С правым разворотом набираем высоту. По нам бешено стреляют зенитки. Мы снова над целью. Снова пикируем на противника. Нажатие кнопки на штурвале командира самолета – и бомбы снова устремляются к цели. Машина выходит из пике и набирает высоту. Зенитки продолжают вести по нам бешеный огонь. Сбрасываем бомбы с горизонтального полета на мастерские.
Я готовлю бомбовый прицел, выбираю бомбы и снова включаю бомбосбрасыватель, после чего не отрываю глаз от окуляра. Я вывожу цель на продольную линию, мастерские попадают в перекрестье, перевожу переключатель прицела, выставляю указатели угла зрения на конечную отметку, цель снова попадает в перекрестье, снова перевожу переключатель, выставляю отметки одна над другой – и вот цель снова в перекрестье. Я нажимаю кнопку, и бомбы падают в 50 метрах одна от другой. Я поворачиваю панораму назад, чтобы увидеть попадания. «4, 5, 6, 7, 8, 9 бомб. Отлично, горит!» – слышу я голос Ханса. В окуляр я вижу попадания в мастерские. От взрывов начинается пожар. Крутой вираж не позволяет мне следить за происходящим дальше. Я снова отворачиваю у бомб колпачки. Как сильно стреляет зенитная артиллерия, когда мы летим обратно к морю.
Бум! Над моей головой что-то ударило. Я удивленно поворачиваю голову – в фонаре надо мной дыра. Другие тоже смотрят на нее с облегчением. И тут нам снова повезло. Мы подлетели к району сбора, где уже кружат две другие машины. В прежнем составе мы ложимся на обратный курс. На улицах Севастополя мы наблюдаем интенсивное движение транспорта. Образуются редкие облака, на нужном пеленге я нахожу музыку, и вскоре мы садимся на нашем аэродроме. После того как вылезли, замечаем попадание в радиатор. 1-й техник сразу же начинает устранять повреждение. Па второе задание мы вылетаем на другом самолете. И так каждый день по шесть-семь раз над противником. Больше никакой другой жизни у нас нет».
9 июня VIII авиакорпус, Авиационное командование «Зюд» и частью сил IV авиакорпуса выполнили 1044 самолето-вылета, сбросив на Севастополь 954 тонны бомб. На следующий день соответственно 688 самолето-вылетов и 634 тонны бомб. В тот день в гавани были потоплены сначала транспорт «Абхазия» водоизмещением 4727 тонн, а затем и эсминец «Свободный». Последние прибыли в крепость в составе конвоя с грузами и подкреплениями.
11 июня было выполнено 1070 вылетов и сброшена примерно 1000 тонн бомб всех калибров[58].
Однако столь интенсивные, фактически ковровые бомбардировки, проводившиеся Рихтхофеном, быстро привели к опустошению запасов топлива и боеприпасов на аэродромах. Он с неохотой понял, что всю крепость ему все равно не уничтожить. Поэтому тактика авиаударов была вынужденно изменена. Отныне штурмовики и бомбардировщики должны были сосредоточиться на наиболее приоритетных целях, которые непосредственно мешают наступлению пехоты. Но боеприпасов все равно не хватало. 14 июня Рихтхофен констатировал в дневнике, что ему катастрофически не хватает бомб, а три дня спустя его подразделения смогли сбросить на Севастополь только 800 тонн вместо запланированных 1000 тонн, но уже из-за острой нехватки горючего.
Сам командир VIII авиакорпуса вел весьма контрастный образ жизни в эти дни. Он либо находился на своей наблюдательной вышке, расположенной на возвышенности южнее города, либо летал над Севастополем на своем «Шторьхе», либо проводил совещания, восседая на троне в увешанном картинами и гобеленами просторном дворце в Бахчисарае.
Почти каждую ночь советские бомбардировщики с Тамани и Северного Кавказа проводили рейды против немецких позиций в Крыму, в том числе бомбили Феодосию, Симферополь, Евпаторию и Ялту. Германские РЛС легко отслеживали траектории полетов самолетов, однако у люфтваффе в Крыму не было ночных истребителей для их перехвата. Впрочем, действия советских бомбардировщиков оказались малоэффективными из-за плохой навигации и нехватки разведданных. Бомбы чаще всего сбрасывались по площадям без всякой точности.
А вот самолетам, базирующимся непосредственно в Севастополе, в первые дни наступления удалось нанести небольшое количество эффективных ударов по немецким позициям. По приказу Рихтхофена аэродромы на полуострове Херсонес были взяты под обстрел зенитными подразделениями. В течение дня он лично наблюдал за ними со своей смотровой башни. Перед взлетом советские самолеты всегда поднимали большие облака пыли. Как только это происходило, Рихтхофен приказывал зенитным батареям открывать огонь, а немецкие истребители тотчас вылетали на перехват. Таким образом, уже к 13 июня активность ВВС Черноморского флота была почти сведена к нулю.
Между тем советские войска продолжали упорно держаться. Только за первые дни наступления потери 11-й армии составили 10 300 солдат и офицеров. Рихтхофен переживал, а фюрер волновался еще больше. Последний надеялся, что битва за Севастополь будет развиваться по керченскому сценарию. То есть судьба кампании решится уже в первые 5–7 дней, после чего уже можно будет начинать переброску высвобождающихся подразделений, в первую очередь авиации, на север в район Дона. Командующий группой армий «Юг» фон Бок также потирал руки, предвкушая, как скоро получит VIII авиакорпус в свое распоряжение. Однако этим оптимистическим планам не суждено было сбыться. Наоборот, Гитлеру пришлось санкционировать срочную переброску в Крым трех полков подкреплений, а Рихтхофену дать больше времени, чем планировалось.
Тем временем, несмотря на полное господство люфтваффе в воздухе, советские корабли продолжали предпринимать отчаянные попытки по снабжению крепости. 12 июня в Севастополь шли сразу две группы: крейсер «Молотов» с эсминцем «Бдительный» и транспорт «Грузия» водоизмещением 4857 тонн с двумя тральщиками.
Боевые корабли на подходе к Крыму несколько раз подвергались атакам пикирующих бомбардировщиков и торпедоносцев. «Солнце уже село, но было еще светло, стемнело только на востоке. Сейчас была особенно опасна атака торпедоносцев, – вспоминал флаг-штурман Борис Петров. – Именно по этим соображениям эсминец занимал позицию слева от крейсера в направлении светлой части горизонта. Ведь торпедоносцы, скорее всего, будут атаковать с востока – со стороны темной, то есть с правого борта. Так и было – вначале по отряду нанесли удары четыре бомбардировщика: два атаковали крейсер и два – эсминец.
Бомбардировщики еще атаковали, когда были обнаружены торпедоносцы. Они приближались справа. Крейсер повернул влево, сбивая прицеливание бомбардировщиков и готовясь уклониться от торпед «Хейнкелей», и открыл огонь.
Это была впечатляющая картина! Башни главного калибра и 100-миллиметровая батарея правого борта дали залп одновременно. Перед низко летящими торпедоносцами клубились вспышки рвущихся в воздухе снарядов «соток» и вставали мощные столбы воды от падений снарядов главного калибра. Один из «Хейнкелей» клюнул носом и врезался в воду[59]. Три других сбросили торпеды, но крейсер резко повернул влево, и они прошли за кормой.
Батарея «соток» левого борта и эсминец в это время вели огонь по бомбардировщикам. Стреляли они метко, и «Юнкерсы» сбросили бомбы раньше, чем нужно. Они взорвались в воде на расстоянии около двухсот метров от борта крейсера.
Через 10–15 минут атаковала еще одна группа бомбардировщиков. Бомбили они с горизонтального полета, с большой высоты, и попаданий опять не было. Около 21.00, уже совсем в сумерках, отряд атаковали два «Юнкерса» и два «Хейнкеля»-торпедоносца. Несмотря на сумерки, сигнальщики обнаружили их своевременно, артиллеристы открыли огонь. Правда, главный калибр в этот раз огонь открыть не успел, но зато огонь «соток» был усилен 37-миллиметровыми автоматами. В темноте были видны очереди трассирующих снарядов. Казалось, что трасса прошивает торпедоносец, а он все шел к крейсеру. Романов своевременно развернул корабль бортом к торпедоносцам, чтобы максимально использовать артиллерию, а затем «подставил» корму сброшенным торпедам. Торпеды прошли мимо…
Стемнело. С мостика было видно зарево над Севастополем, а до черноморской столицы оставалось еще 150 километров!»[60]
В ночь на 13 июня «Молотов» и «Бдительный» зашли в гавань. Им удалось доставить в горящий Севастополь 3341 бойца, а также 28 орудий, 8 минометов и 190 тонн боеприпасов. А затем обстрелять немецкие позиции и благополучно уйти в открытое море.
Однако гораздо меньше повезло транспорту «Грузия», на борту которого находилось 708 солдат и 526 тонн боеприпасов для полевой и зенитной артиллерии. На подходе к Крыму судно несколько раз атаковали пикирующие бомбардировщики, сумевшие добиться трех близких попаданий. От взрывов разошлись швы в кормовой части корпуса, и в туннели гребных валов начала поступать вода.
Затем «Грузия» подверглась атаке 12 торпедоносцев, одна из бомб которых прошла под днищем в районы ходового мостика, но не взорвалась. В 40 милях от подходной точки фарватера № 3 тонущий теплоход встретил тральщик Т-409, который повел его за собой. Тем временем к 22.00 трюмы № 3 и 4 были полностью заполнены водой, а гребные валы тоже работали в воде. И она продолжала поступать. В 3.30 затопило румпельное отделение и иллюминаторы кают 2-го класса, однако, несмотря на это, «Грузия» продолжала упорно идти своим ходом и в 4.30 13 июня вошла в Севастопольскую бухту. До спасительного причала оставалось совсем немного. Судно с большим трудом развернулось в Южной бухте, где его встретил буксир СП-2. Там уже начали принимать концы для буксировки, как вдруг в небе появился одиночный Ju-88A гауптмана Вернера Баумбаха…
Опытный охотник за кораблями просто не мог промахнуться по практически неподвижной цели. Две фугасные бомбы попали в машинное отделение, окончательно решив судьбу судна. Оно сразу же начало погружаться с дифферентом на корму и креном на правый борт. Потом взорвались котлы и часть боеприпасов. Корпус разломился пополам, и теплоход стремительно пошел ко дну, унеся за собой большую часть команды и пассажиров.
Разделавшись с «Грузией», «светлый великан» поистине поставил точку в морской блокаде Севастополя. Потеря 500 тонн снарядов привела к тому, что советская полевая и зенитная артиллерия, к этому времени практически расстрелявшая весь боезапас, в решающий момент сражения оказалась практически небоеспособной.
Помимо авиации определенный вклад в морскую блокаду Севастополя внес и итальянский флот. В ночь на 11 июня торпедные катера Муссолини атаковали небольшой советский конвой вблизи мыса Херсонес и добились попадания в один транспорт. Позднее гидросамолет Bv-138 обнаружил на месте атаки пустые спасательные шлюпки и крупные нефтяные пятна. Две ночи спустя итальянцы достигли еще одного успеха, добившись двух попаданий еще в одно судно. Наутро горящий корабль попытались отбуксировать листинг в Севастополь, однако одиночный Ju-88 окончательно потопил его двумя 500-кг бомбами. 19 июня итальянские катерники отчитались еще об одном потопленном транспорте водоизмещением 3000 тонн, который эвакуировал раненых из Севастополя.
Кроме того, каждую ночь малые военные корабли оси атаковали глубинными бомбами советские подводные лодки на пути в Севастополь. 15 июня итальянская сверхмалая субмарина торпедировала советскую подлодку в районе мыса Сарыч. А 18-го числа экипаж другой сверхмалой подводной лодки доложил об уничтожении еще одной советской субмарины в том же районе. В следующую ночь два итальянских торпедных катера преследовали подводную лодку от мыса Айтодор (5 километров к западу от Ялты). В результате та тоже была потоплена недалеко от мыса Сарыч. В отличие от предыдущего случая данная победа подтверждается советскими данными. В районе мыса Айтодор действительно ушла в пучину подлодка Щ-214. В это же время немецкий торпедный катер S-102 потопил только что вышедший из Севастополя транспорт «Белосток» водоизмещением 2050 тонн. В результате погибло 650 раненых и эвакуированных.
Когда адмирал Октябрьский 9 июня впервые узнал о том, что в Крыму действуют немецкие и итальянские корабли, он сразу же приказал уничтожить их. Порт Ялты стал основной целью бомбардировщиков ВВС Черноморского флота, которые стали появляться там каждый вечер. Перед рассветом 13 июня советские самолеты нанесли массированный удар по гавани и докам. Зенитные орудия открыли шквальный огонь, а персонал военно-морской базы бросился в бомбоубежища. В момент, когда вся гавань была окутана дымом, к порту незаметно подошел одиночный советский торпедный катер Д-3 старшего лейтенанта Чепика и выпустил две торпеды по стоянке немецких и итальянских кораблей. В результате была потоплена баржа водоизмещением 600 тонн и сверхмалая подлодка СВ-5. Вместе с последней погиб ее командир капитан-лейтенант Фаророли. Командующий немецко-итальянской флотилией адмирал Швайниц сразу же попросил VIII авиакорпус разместить в Ялте дополнительные зенитные батареи и установить противоторпедные сетки. Эти запросы были удовлетворены, однако ни пушки, ни сетки не прибыли в течение двух недель. В результате в ночь на 19 июня советским бомбардировщикам удалось повредить еще две сверхмалые подводные лодки и один торпедный катер.
26 июня итальянцы добились нового успеха. Советская подводная лодка С-32 в ходе очередною рейса Новороссийск – Севастополь в районе мыса Айтодор была потоплена сверхмалой субмариной СВ-3[61].
Летающие «Доры»
13 июня немецкие войска достигли первого серьезного успеха. Подразделения LIV армейского корпуса после трудных боев овладели так называемым фортом «Сталин»[62] и вышли к берегу Северной бухты. В течение следующих четырех дней после длительного обстрела из сверхмощных орудий и бомбардировки были захвачены и другие форты: «ЧК», «ГПУ», «Сибирь», «Волга» и «Максим Горький I». Последним именем немцы называли бронебашенную батарею № 30 (ББ-30), которая долгое время вела огонь из шести 305-мм орудий и стала настоящей головной болью для войск Манштейна.
Орудие «Дора» долгое время вело огонь по батарее, добившись нескольких близких попаданий. Однако судьбу форта в итоге опять же решил авиаудар. 17 июня Ju-87 лейтенанта Герхарда Штюдеманна из I./StG77 прямым попаданием фугасной бомбы SCI 000 вывел из строя одну из башен, значительно ослабив боевую мощь батареи. В тот же день пехотинцы захватили верхнюю часть сооружения. Правда, защитники батареи забаррикадировались в подземных сооружениях и продолжали сопротивление. В это же время LIV корпус захватил еще несколько укреплений на северном берегу одноименной бухты.
«Я принимал участие в штурме Севастополя в не менее чем семи вылетах в день, сначала с одной группой, затем с другой, – вспоминал командир учебно-боевой авиагруппы Erg. Gr./StG77 гауптман Херберт Пабст. – В одном случае я полетел в район фронта Волец, к форту «Максим Горький». Это был ужасающий форт из стали и бетона, укрытый в скалах.
Гора была ужасно вспахана бомбами крупных калибров, кратерами глубиной в несколько метров, здесь рвались бронированные плиты и разбивались вдребезги бетонные стены. Здесь лежат только мертвые? Черная и искореженная, она лежала в лучах сверкающего солнца, в то время как ее очищали от пленных. Широкий открытый проход в стене горы служил доказательством недавнего подрыва и глубокого проникновения в подземные проходы, туда, где все еще находились русские, отказывающиеся сдаться. С прилегающего холма доносился грохот артиллерии. Мы полетели дальше вперед над проходившей в теснине дорогой. На северном берегу Северной бухты находились разрушенные дома, некоторые из них еще горели, пустые дороги и затем залив, вдоль которого вытянулся Севастополь. Казалось, что он находится на расстоянии вытянутой руки.
Дальше к востоку можно было услышать вой пикирующих бомбардировщиков, атакующих огневые позиции в районе Инкермана. Там наши товарищи обрушивались вниз на узкие долины. Затем в воздухе вырастали пламенные взрывы вместе с грибоподобными дымовыми облаками. Можно было слышать звуки глухих взрывов и легкий стук пулеметного огня. Среди огня и дыма в скалах оставались «советы» и продолжали вести стрельбу… Да, советские русские стреляли, но их огонь был несопоставим с ужасающим воздействием тысяч тонн бомб, которые обрушивались вниз на их отход по скалам без перерыва. Наши атаки продолжались неустанно. В нужное время было тяжело решить, куда спикировать так, чтобы не протаранить другой самолет. Летая на малой высоте, как можно не испытывать страха быть протараненным самолетом, летящим выше тебя, или залететь в зону падения снарядов или бомб своей артиллерии или самолетов?.. Несмотря на безоблачное небо, над Севастополем было так много дыма и пыли, что было невозможно увидеть что-либо дальше чем на расстоянии 100 метров…
Это было величайшее сражение с привлечением техники и военных материалов, свидетелем которого я когда-либо являлся, возможно, величайшее сражение этой войны».
Тем временем на юге XXX армейский корпус, наступавший через густые кустарники и скалистые овраги, также добился существенных успехов. Ему удалось вбить глубокий клин в советскую оборону перед Сапун-горой. Авиация сыграла решающую роль в прорыве. VIII авиакорпус с 13 по 17 июня выполнил 3899 самолето-вылетов, сбросив на Севастополь свыше 3000 тонн бомб всех калибров. 17 июня Рихтхофен записал в своем дневнике: «54-й армейский корпус прорвал линию фронта красных и взял большинство фортов к северу от бухты «Северная». Мы уничтожили большую часть фортов к востоку от Севастополя».
Вечером того же дня «Штуки» с воем сирен обрушились на мыс Батарейный, где находились береговые батареи, защищавшие вход в Северную бухту. После непрерывных ударов эти сооружения были настолько разрушены, что через четыре дня 54-й армейский корпус захватил их практически без боя.
Пальба огромных осадных орудий вроде «Доры» и ее собратьев меньших, конечно, была эффектной. «Сначала мы видим огромнейший фонтан взрыва, – вспоминал один из защитников Севастополя. – Затем слышим шелест пролетающего снаряда, а уже потом гул самого выстрела со стороны Бахчисарая». Однако основной вклад в разрушение мощнейших укреплений крепости внесли именно немецкие летчики. Такие как Штюдеманн и Бётхер. Большинство бомб последнего точно попадали в цели, в то время командир I./KG100 уже имел славу непревзойденного снайпера. Особенно точно он «клал» именно бомбы большой и особой мощности. Только 7 июня гауптман Бётхер выполнил 8 вылетов, сбросив на Севастополь в общей сложности 106 бомб разного калибра! Первый раз его «Хейнкель» поднялся в воздух в 1.15, а приземлился в 18.48. А уже в 4.30 8 июня Бётхер снова находился в воздухе. В этот день он атаковал в основном позиции артиллерийских батарей и южную часть крепости. Всего 7 вылетов.
На следующий день в 6.13–7.05 Бётхер бомбил форт «Сталин», а затем поднимался в воздух еще четырежды. 10 июня в его летной книжке появилась запись о еще четырех боевых вылетах (217–220-й), на следующий день еще о пяти. С 12 по 20 июня гауптман Бётхер выполнил 29 боевых вылетов. При этом не замечая никакого противодействия со стороны ПВО. Последнее упоминание о зенитном огне в Севастополе в его летной книжке датировано 8 июня.
С 21-го числа Бётхер в основном наносил точечные удары, используя бомбы большой мощности. В тот день он сбросил на Севастополь три SC1800 и одну SC2500. А также одну РС1400, по всей вероятности, на какой-то корабль. В результате прямых попаданий был разрушен комплекс зданий казарм. 22 июня во время первых трех вылетов в 4.08, 7.35 и 10.12 Бётхер сбросил еще три 1800-кг фугасные бомбы на те же цели, окончательно сровняв их с землей. В следующие дни командир 1-й эскадрильи неустанно поднимался в воздух по 4–5 раз в день, сея все новые и новые разрушения[63]. С 20 по 23 июня список особых заслуг Бётхера шесть раз пополнялся сообщениями об особенно точных попаданиях в важные цели на территории Севастополя. По ущербу, который он нанес крепости, командир I./KG100 в несколько раз превзошел знаменитое орудие «Дора»!
Тем временем в битве наступил перелом. Советские войска больше не могли удерживать сплошную линию фронта и с боями отходили к городу и на мыс Херсонес. 19 июня Рихтхофен приказал окончательно стереть Севастополь с лица земли. С раннего утра до обеда пикирующие бомбардировщики Ju-88A совместно с «Хейнкелями» Не-111 провели серию массированных налетов на склады, казармы, ангары и другие стратегические объекты на территории города. При этом сбрасывались только фугасные и осколочные бомбы. После полудня и до заката последовала новая серия налетов уже с применением зажигательных бомб. Вечером Рихтхофен не без свойственного ему восторга отметил, что весь город охвачен «морем огня», а дым достигает высоты 1500 метров и простирается от Севастополя до Феодосии. Эти облака дыма были настолько плотными, что на следующий день затрудняли действия самой немецкой авиации.
Именно 19 июня «Юнкерсы» I./KG51 «Эдельвейс» наконец разделались с плавучей зенитной батареей «Не тронь меня». Она была построена на основе центральной секции корпуса одного из заложенных до начала войны линкоров серии «Советский Союз» и 3 августа 1941 года была установлена на якоре в Северной бухте напротив Херсонесского аэродрома. Батарея была вооружена четырьмя 76-мм и тремя 37-мм орудиями и предназначалась в первую очередь именно для защиты последнего.
Вечером на атаку этой успевшей надоесть немецким летчикам цели отправились два Ju-88: командира 2-й эскадрильи гауптмана Фурхопа и оберлейтенанта Эрнста Хинрихса. При этом второй должен был только отвлечь на себя огонь зениток, в то время как второй «Юнкере» через короткое время выйдет в атаку с другого направления. Однако Хинрихс в итоге перестарался и сам, невзирая на бешеный зенитный огонь, с первого же захода добился прямых попаданий. Затем взорвались боеприпасы, и батарея, разлетаясь на куски, пошла ко дну.
Этот момент случайно увидел пролетавший мимо на своем Fi-156 Вольфрам Рихтхофен. Приземлившись, он сразу же позвонил в эскадру и спросил фамилию пилота, чтобы лично рекомендовать его к награждению Рыцарским крестом. И уже 25 июня соответствующий приказ был подписан[64].
В течение недели, с 19 до 26 июня, бомбардировщики и штурмовики VIII авиакорпуса бомбили и обстреливали пещеры, туннели, бункеры, траншеи и другие очаги сопротивления. Кроме того, беспрерывные авиаудары наносились по позициям артиллерии и зенитных батарей, по-прежнему причинявших большие потери пехоте 11-й армии. Кроме того, «Штуки» и пикирующие бомбардировщики Ju-88 бомбили казармы, системы связи, верфи, склады топлива и дороги внутри города. 21 июня Ju-87 из I./StG77 прямыми попаданиями уничтожили три противотанковые батареи, а два дня спустя – скопление лошадей, автомобильного транспорта и танков в оврагах в районе Инкерманских высот. А также «запечатали» выходы из нескольких пещер и тоннелей, использовавшихся обороняющимися в качестве укрытий[65].
23 июня адмирал Октябрьский сообщал в донесении начальству: «Непрерывные бомбардировки противника, выводящие из строя целые батальоны, непрерывные отражения танковых атак и пехотных привели к потере 50 % основного состава войск. Мы потеряли много матчасти артиллерии. Войска значительно утомлены. Исходя из данных соотношения сил при отсутствии резервов, части СОРа не в состоянии удержать прежние рубежи обороны линии фронта 40 километров…
При условии ежедневной подачи пополнения, боезапасов этот новый рубеж обороны будем оборонять с прежним упорством. При задержке и перебоях в получении помощи и этого рубежа не удержать. Самые тяжелые условия обороны создает авиация противника. Авиация ежедневно тысячами бомб все парализует. Бороться нам в Севастополе очень тяжело. За маленьким катером в бухте охотятся по 15 самолетов. Все средства перетоплены».
«Города почти нет, – писал краснофлотец Евгений Петров, прибывший в Севастополь на лидере «Ташкент» 27 июня. – Нет больше Севастополя с его акациями и каштанами, чистенькими тенистыми улицами, парками, небольшими светлыми домами и железными балкончиками, которые каждую весну красили голубой или зеленой краской. Он разрушен…»[66].
К утру 26 июня пали все внешние укрепления Севастополя. Теперь судьба крепости была окончательно решена. VIII авиакорпус с 19 по 26-е число выполнил 4700 самолето-вылетов и сбросил почти 4000 тонн бомб. 27 июня, когда уже начались бои в самом городе, был произведен 671 самолето-вылет и сброшено еще 556 тонн бомб всех калибров.
Рихтхофен мог быть доволен. Однако насладиться окончательной победой ему не дали. Еще 15 июня фон Бок сообщил ему, что скоро надо прибыть в Курск, где подготовить новую штаб-квартиру для VIII авиакорпуса таким образом, чтобы он мог начать операции, как только Севастополь падет. Рихтхофен до последнего оттягивал свой отъезд. Однако 22-го числа пришел уже приказ командования люфтваффе: в течение трех дней отбыть в Курск. Командование всеми подразделениями, задействованными в Крыму, было поручено оберсту Вольфгангу Вилду.
«Они будут заходить по солнцу»
Несмотря ни на что, корабли Черноморского флота до последней возможности продолжали доставлять в осажденную крепость подкрепления, продовольствие и боеприпасы. Одним из последних был лидер «Ташкент». Быстроходному кораблю удалось прорваться в крепость 23 и 24 июня. И каждый раз ряды ее защитников пополняло несколько сотен человек.
«26 июня в два часа дня узкий и длинный голубоватый корабль вышел в поход, – вспоминал краснофлотец Евгений Петров. – Погода была убийственная – совершенно гладкое, надраенное до глянца море, чистейшее небо, и на этом небе занимающее полмира горячее солнце. Худшей погоды для прорыва блокады невозможно было и придумать.
Я услышал, как кто-то на мостике сказал: «Они будут заходить по солнцу». Но еще долгое время была над нами тишина, ничто не нарушало ослепительно-голубого спокойствия воды и неба.
«Ташкент» выглядел очень странно. Если бы год назад морякам, влюбленным в свой элегантный корабль, как бывает артиллерист влюблен в своего коня, сказали, что им предстоит подобный рейс, они, вероятно, очень удивились бы. Палубы, коридоры и кубрики были заставлены ящиками и мешками, как будто это был не лидер «Ташкент», красивейший, быстрейший корабль Черноморского флота, а какой-нибудь пыхтящий грузовой пароход. Повсюду сидели и лежали пассажиры… Красноармейцы, разместившись на палубах, сразу же повели себя самостоятельно. Командир и комиссар батальона посовещались, отдали приказание, и моряки увидели, как красноармейцы-сибиряки, никогда в жизни не видевшие моря, потащили на нос и корму по станковому пулемету и расположились так, чтобы им было удобно стрелять во все стороны. Войдя на корабль, они сразу же стали рассматривать его как свою территорию, а море вокруг – как территорию, занятую противником. Поэтому они по всем правилам военного искусства подготовили круговую оборону.
В четыре часа сыграли боевую тревогу. В небе появился немецкий разведчик. Раздался длинный тонкий звоночек, как будто сквозь сердце продернули звенящую медную проволочку. Захлопали зенитки. Разведчик растаял в небе. Теперь сотни глаз через дальномеры, стереотрубы и бинокли еще внимательнее следили за небом и морем. Корабль мчался вперед в полной тишине навстречу неизбежному бою.
Бой начался через час. Ожидали атаки торпедоносцев, но прилетели бомбардировщики дальнего действия «Хейнкели»[67]. Их было тринадцать штук. Они заходили со стороны солнца и, очутившись над кораблем, сбрасывали бомбы крупного калибра.
Теперь успех похода, судьба корабля и судьба людей на корабле – все сосредоточилось в одном человеке. Командир «Ташкента» капитан 2-го ранга Василий Николаевич Ярошенко[68], человек среднего роста, широкоплечий, смуглый, с угольного цвета усами, не покидал мостика. Он быстро, но не суетливо переходил с правого крыла мостика на левое, щурясь смотрел вверх и вдруг, в какую-то долю секунды приняв решение, кричал сорванным голосом:
– Лево на борт!
– Есть лево на борт! – повторял рулевой.
С той минуты, когда началось сражение, рулевой, высокий голубоглазый красавец, стал выполнять свои обязанности с особенным проворством. Он быстро поворачивал рулевое колесо. Корабль, содрогаясь всем корпусом, отворачивал, проходила та самая секунда, которая кажется людям вечностью, и справа или слева, или впереди по носу, или за кормой в нашей струе поднимался из моря грязновато-белый столб воды и осколков.
– Слева по борту разрывы! – докладывал сигнальщик.
– Хорошо, – отвечал командир.
Бой продолжался три часа почти без перерывов. Пока одни «Хейнкели» бомбили, заходя на корабль по очереди, другие улетали за новым грузом бомб. Мы жаждали темноты, как жаждет человек в пустыне глотка воды. Ярошенко неутомимо переходил с правого крыла на левое и, прищурившись, смотрел в небо. И за ним поворачивались сотни глаз. Он казался всемогущим, как бог. И вот один раз, проходя мимо меня, между падением двух бомб, он вдруг подмигнул черным глазом, усмехнулся, показав белые зубы, крикнул:
– Ни черта! Я их все равно обману!
Он выразился более сильно, но не все, что говорится в море во время боя, может быть опубликовано в печати.
Всего немцы сбросили сорок крупных бомб, примерно по одной бомбе в четыре минуты. Сбрасывали они очень точно, потому что по крайней мере десять бомб упали в то место, где мы были бы, если бы Ярошенко вовремя не отворачивал. Последняя бомба упала далеко по левому борту уже в сумерках при свете луны»[69].
Трагизм же заключался в том, что сам Евгений Петров, написавший этот очерк, не знал, что элегантному кораблю «Ташкент», как и ему самому, оставалось жить всего три дня…
Но в ту ночь лидер все же смог благополучно добраться до Севастополя. А вот эскадренный миноносец «Безупречный», на борту которого находилось 320 солдат, не дошел… «Восемь Ju-87 атаковали эсминец, – докладывал штаб III./StG77. – Наблюдалось два прямых попадания. Эсминец затонул через две минуты. Решающее попадание, которое имело своим результатом разламывание корабля на две части, было достигнуто оберфельдфебелем Хаугком. Второго попадания добился штабс-фельдфебель Бартле». Из экипажа «Безупречного» чудом выжило лишь три матроса, которых на следующий день подобрали подводные лодки. Благо на дворе был конец июня.
В этот же день одиночный Не-111 из 2-й эскадрильи KG 100 в районе юго-западнее Ялты потопил шедшую в надводном положении подводную лодку С-32. Она везла в Севастополь 6000 минометных мин и 32 тонны бензина. Взрыв был виден на расстоянии 20 миль с другой подводной лодки – Щ-212.
Тем временем в ночь на 27 июня лидер «Ташкент» разгрузился у причалов на мысе Херсонес. «Командир знал, что немцы будут ждать нас утром, что уже готовятся самолеты, подвешиваются бомбы, – продолжал свой последний рассказ Евгений Петров. – Хорошо, если это будут «Хейнкели». А если пикирующие бомбардировщики? Командир знал, что, каким бы курсом он ни пошел из Севастополя, он все равно будет обнаружен.
Встречи избежать нельзя, и немцы сделают все, чтобы уничтожить нас на обратном пути.
Я видел, как командир на мостике следил за разгрузкой. Его напряженное лицо было освещено луной. Двигались скулы. О чем он думал, глядя, как по сходням, поддерживая друг друга, всходили на корабль легкораненые, как несли на носилках тяжелораненых, как шли матери, прижимая к груди спящих детей? Все это происходило почти в полном молчании. Разговаривали вполголоса. Корабль был разгружен и погружен в течение двух часов. И каждый из них, проходя на корабль, поднимал голову, ища глазами мостик и командира на нем…
Корабль вышел из Севастополя около двух часов…»[70]
Евгений Петров был прав. Оберст фон Вилд сделал все, чтобы уничтожить «Ташкент». Рано утром 40 Не-111 и Ju-88 из 1-й эскадрильи KG100 и III./LG1, а также 21 из I./StG77 были отправлены на охоту за лидером.
Авиаудары начались в 5.00 и продолжались в течение трех часов. За это время на корабль было сброшено около 300 бомб. Умело маневрируя, командир «Ташкента» капитан 3-го ранга Василий Ерошенко тем не менее сумел избежать прямых попаданий! Однако вследствие близких разрывов корпус лидера был сильно поврежден. Через три пробоины в первое котельное и румпельное отделения и в носовой отсек хлынула вода. Потом заклинило руль. Постепенно вода стала заполнять кубрики, погреба и кладовые. В затопленных помещениях погибли 50 человек, в том числе и часть эвакуированных мирных жителей и трюмно-котельная группа, которая ценой жизни сумела потушить котлы и предотвратить их взрыв.
«Ташкент» принял около 1000 тонн воды, что составляло почти 50 процентов его водоизмещения. Нос постепенно погружался в воду. Однако лидер упорно шел на восток со скоростью 12 узлов, отстреливаясь из всех стволов. Раненые солдаты, женщины и дети ведрами и касками в темных полузатопленных и задымленных помещениях вычерпывали воду. Когда до Новороссийска оставалось уже недалеко, на помощь подоспели эсминцы «Бдительный» и «Сообразительный», а также спасательный корабль «Юпитер» и буксир «Черномор». При этом «Бдительный» взял «Ташкент» на буксир, а «Сообразительный» снял с него 1975 раненых. Между тем экипажу лидера чудом удалось остановить затопление и удержать корабль на плаву. В 20.00 27 июня лидер достиг Новороссийска.
«Войска дрогнули…»
Ну a «Лов осетра» вступал в завершающую стадию. В 1.0 29 июня пехота LIV армейского корпуса на резиновых лодках форсировала усеянную затонувшими кораблями Северную бухту и высадилась прямо на набережной Севастополя. Благодаря темноте и постоянной пелене дыма, висящей над городом, немцам удалось незаметно пересечь водоем. А как только рассвело, «Штуки» StG77 нанесли мощные удары по окрестностям набережной, лишив советские войска возможности организовать контратаку. К обеду плацдарм уже надежно удерживался и даже снабжался по воде. Самое сердце главной военно-морской базы Черноморского флота теперь было в руках вермахта. В то же время XXX армейский корпус сломил советскую оборону в районе Сапун-горы.
VIII авиакорпус выполнил в этот день 1329 самолето-вылетов и сбросил на Севастополь 1218 тонн бомб всех калибров. Это был рекордный показатель с начала oneрации «Лов осетра»! Потери составили два Ju-87, однако их экипажи выжили и вернулись в свои части[71]. Гауптман Бётхер в эти дни в основном наносил точечные удары по уцелевшим опорным пунктам в южной части крепости. 27 июня он сбрасывал бомбы SCI 800 и SCI 000 на зенитные батареи, которые вели огонь прямой наводкой по немецким войскам, а 28 и 29-го числа атаковал бункеры, снова добившись нескольких прямых попаданий.
Утром 30 июня командующий обороной вице-адмирал Октябрьский отправил наркому ВМФ Кузнецову и маршалу Буденному паническую телеграмму: «Противник ворвался с Северной стороны на Корабельную сторону. Боевые действия протекали в характере уличных боев. Оставшиеся войска сильно устали, дрогнули, хотя большинство продолжает геройски драться. Противник резко увеличил нажим авиацией, танками. Учитывая сильное снижение огневой мощи, надо считать, что в таком положении мы продержимся максимум 2–3 дня.
Исходя из данной конкретной обстановки, прошу Вас разрешить мне в ночь с 30 июня на 1 июля вывезти самолетами 200–250 человек ответственных работников, командиров на Кавказ, а также, если удастся, самому покинуть Севастополь, оставив здесь своего заместителя генерал-майора Петрова».
Теперь даже Сталину стало окончательно ясно, что крепость больше не удержать. Тем более только что началось наступление немецких войск на воронежском направлении. В связи с этим Октябрьский получил разрешение на эвакуацию, план которой, естественно, предусматривал вывоз только высшего и старшего командного состава армии и флота, а также партактива города. Впрочем, эвакуация остальной части солдат, в том числе и раненых, в тот момент стала попросту невозможной из-за коротких летних ночей и полного господства люфтваффе в воздухе, а также банальной нехватки судов.
«Вывоз ответственных работников» начался с помощью авиации. 13 самолетов ПС-84 под покровом темноты эвакуировали на Кавказ около 200 человек. Еще около 700 всевозможных начальников, политработников и командиров были вывезены подводными лодками. Командующий Приморской армией генерал Петров был эвакуирован на подводной лодке Щ-209 вечером 30 июня.
В этот день LIV армейский корпус занял Малахов курган – символ героической обороны Севастополя во время Крымской войны. Тем не менее советские войска продолжали упорно обороняться. Манштейн был сильно впечатлен мужеством и фанатичным боевым духом защитников разрушенного города. Не желая нести и далее непомерно высокие потери, командующий 11-й армией попросил Вилда продолжать массированные налеты, а также привлечь зенитные орудия VIII авиакорпуса для обстрела последних очагов сопротивления. В течение 30 июня люфтваффе произвели 1218 самолето-вылетов, ненамного меньше, чем днем раньше. На горящий и лежащий в руинах город было сброшено еще 1192 тонны бомб. Выжившие жители и остатки войск бежали по грудам кирпичей на мыс Херсонес, надеясь укрыться там в пещерах и дождаться эвакуации.
Тем временем командир 1-й эскадрильи KG 100 Ханс Бётхер продолжал методично уничтожать последние опорные пункты на пути к морю. 30 июня он выполнил 6 вылетов против Севастополя. Первый раз «Хейнкель» поднялся в воздух в 4.09, чтобы сбросить мину ВМ1000 и 16 осколочных бомб на новые позиции советских войск на мысе Херсонес. Поскольку никакой опасности для немецких самолетов в воздухе больше не было, бомбардировщики действовали как на учениях. Взлет, затем полет по прямой к цели на небольшой высоте, сброс бомб и также по прямой траектории без набора высоты возвращение на базу. Учитывая, что I./KG100 базировалась в центре Крыма, у Бётхера в эти дни на каждый вылет затрачивалось всего 50–60 минут. В 7.15 он вторично взлетел, чтобы сбросить бомбы SC1000, SC250 и SC50 на форт, занятый пехотой. А уже в 8.25 самолет приземлился в Саки. Следующие три вылета в 9.09, 12.42 и 15.26 Бётхер совершил против бункера на мысе Херсонес, сбросив на него 32 осколочные и три фугасные бомбы, в том числе одну SC1800.
«В Севастополь вошли немцы, – вспоминала аэродромная медсестра Вера Такжейко. – Все советские части отступили к нашему маяку. Бомбили нас страшно с 5 утра до 21 часа. Бомбы сыпались разных калибров. Вверх жутко было поднять глаза – сплошные самолеты. Кроме того, фашист бил еще из тяжелой мортиры, которая стояла в Бахчисарае. Это был кромешный ад. Я никогда позже за всю войну не видела так много убитых и раненых. Их некуда было девать. Перевязочного материала не было, рвали простыни и перевязывали».
После бегства всего высшего командного состава руководить обороной было поручено генерал-майору Новикову, ранее командовавшему одной из стрелковых дивизий. Тот организовал командный пункт в 35-й береговой батарее и поспешно попытался сформировать из разгромленных и бегущих частей новые подразделения. Новиков даже попытался возвести новый оборонительный рубеж на мысе Херсонес. Однако времени на это уже не было.
На рассвете 1 июля германская артиллерия снова открыла ураганный огонь, а вскоре небо снова наполнилось гулом самолетов. Удары наносились по береговым батареям, поспешно подготовленным оборонительным позициям. «На рассвете первые немецкие самолеты атаковали наши позиции, – вспоминал Виктор Турин, один из участников обороны Севастополя. – Со стороны моря, волна за волной, они бомбили и обстреливали линию обороны на берегу и в скалах, где укрепились наши бойцы, и сбросили листовки, требуя нашей капитуляции. Наши потери были тяжелыми». Это и неудивительно, учитывая, что люфтваффе под конец совсем озверели, сбрасывая на остатки советских войск боеприпасы особой мощности. Гауптман Бётхер с 4.28 до 10.28 успел три раза слетать к Севастополю, каждый раз сбрасывая фугасные бомбы весом 2,5 тонны. После их падения на мысе Херсонес происходили настоящие землетрясения, а в небо поднимались огромные столбы огня, дыма, камней и пыли. А после обеда он переключился уже на 35-ю береговую батарею, которую немцы почему-то окрестили «форт Антон дер Дирхе». Сначала Бётхер сбросил на нее бомбу SC1800, а затем бронебойную РС1400 и четыре SC250. Ну а в 18.13–18.55 еще одну SC1800, которая стала последней бомбой, сброшенной им на Севастополь[72]. Всего с 28 июня по 2 июля гауптман Бётхер совершил 52 налета на крепость, причинив ей бесчисленные разрушения и, по всей вероятности, убив и ранив тысячи защитников и мирных жителей.
Тем временем в 13.35 по берлинскому времени над Севастополем был торжественно поднят красный флаг со свастикой. Однако отдельные очаги сопротивления в районе мыса Херсонес держались еще несколько дней. А в ночь на 2 июля из крепости вышли последние сторожевые катера. На одном из них – СКА-0112 – пытались эвакуироваться последние «ответственные работники», еще недавно призывавшие красноармейцев биться до последней капли крови. В том числе упомянутый генерал-майор Новиков. Однако далеко не ушли… На рассвете катера СКА-0124 и СКА-0112 были атакованы немецкими торпедными катерами. В последовавшем морском бою первый был потоплен артиллерийским огнем, а второй получил тяжелые повреждения и в духе пиратов был взят на абордаж!
Новиков, а также комиссар 109-й стрелковой дивизии Хацкевич, бывший командир потопленного крейсера «Червона Украина» И.А. Заруба и еще нескольких старших офицеров не стали отстреливаться до последнего и сдались в плен.
«По приказу Верховного командования Красной армии 3 июля советские войска оставили город Севастополь», – объявило тем временем Совинформбюро…
Незадолго до окончательного падения Севастополя подразделения VIII авиакорпуса начали перелетать на север, в район Курска, где они снова оказались под непосредственным руководством Рихтхофена. Авиационное командование «Зюд» осталось в Крыму. Оберсту Вольфгангу Вилду были поставлены три основные задачи: противовоздушная оборона немецких войск и военно-морских баз на полуострове, наблюдение за передвижениями советского Черноморского флота и атака его кораблей и, когда придет время, поддержка немецкой армии во время наступления на Кавказе.
В течение месяца, с 2 июня по 2 июля, VIII авиакорпус и Авиационное командование «Зюд» выполнили 23 751 самолето-вылет и сбросили 20 528 тонн бомб. Немецкие летчики отчитались об уничтожении 611 автомобилей, 123 самолетов (в том числе 18 на земле), 38 артиллерийских орудий крупного калибра, 10 танков, 48 артиллерийских батарей, 28 казарм и промышленных зданий, 20 бункеров, 11 складов боеприпасов, 10 нефтебаз и т. д. Зенитные батареи VIII авиакорпуса израсходовали 181 787 снарядов, в основном по наземным целям. На их счету числилось 24 самолета (в том числе 2 на земле), 105 автомобилей, 44 артиллерийские батареи, 355 дотов и дзотов[73].
Между тем апофеозом операции «Лов осетра» и битвы за Крым, пожалуй, стало не падение самого Севастополя, а состоявшийся в один день с ним налет люфтваффе на Новороссийск.
Эта вторая по значимости база Черноморского флота подвергалась авиаударам с начала года. Некоторые из эпизодов и впечатления немецких летчиков от налетов были показаны выше. Порт имел сильную противовоздушную оборону, которая дополнялась многочисленными орудиями кораблей, постоянно находившихся в гавани. Поэтому многочисленные рейды бомбардировщиков хотя и причинили большой ущерб городу и портовым сооружениям, все же не могли серьезно повлиять на работу военно-морской базы.
И вот 2 июля в 11.00 по московскому времени оператор РЛС РУС-2, установленной в 40 километрах севернее Новороссийска, в районе Анапы, обнаружил групповую цель. Самолеты шли на малой высоте над низиной, приближаясь к военно-морской базе со стороны суши. Сообщение об этом сразу поступило в штаб ПВО Новороссийского базового района. Однако, поскольку данный маршрут часто использовали советские бомбардировщики при полетах в Крым, сигнал «Воздушная тревога» подан не был. Отрицательную роль сыграл также тот факт, что, пока шла битва за Севастополь, немцы не производили ни одного налета на город, что, само собой, привело к усыплению бдительности и способствовало «внезапности».
В действительности это были совсем не советские бомбардировщики, а 64 Ju-88 и Не-111 из I./KG76 и I./KG100 «Викинг», которых сопровождали 15 истребителей Bf-109. В 11.20, неожиданно вывалившись из-за облаков, они внезапно появились над Новороссийском. Первой целью пикирующих бомбардировщиков стал лидер эсминцев «Ташкент». Тот самый, который пятью днями раньше чудом сумел добраться из осажденного Севастополя. Первая бомба упала на пирс рядом с кораблем, затем две попали в носовую часть и еще две – в корму. От мощных взрывов корпус лидера, который даже не успел открыть огонь, сразу же переломился, и уже через две минуты он потонул.
Следующей целью стал эсминец «Бдительный», стоявший в 50 метрах от «Ташкента». Первая бомба разорвалась между кормой и причалом, следующие три в воде, а вот пятая между отошедшим от пирса кораблем и бортом. В результате обшивка правого борта была разорвана, и в трюм хлынула вода. Эсминец еще можно было спасти, но вскоре над ним прошел Не-111 из I./KG100, и сброшенная с него 500-кг фугасная бомба пробила «Бдительный» насквозь и взорвалась под днищем. В результате начался сильный пожар, вспыхнуло вытекающее из танков топливо. Спустя 10 минут взорвались торпеды в носовом аппарате, после чего корпус начал разламываться, вследствие чего корабль начал валиться на левый борт и тонуть. В довершение всего вскоре раздался новый, еще более мощный взрыв. Это сдетонировали глубинные бомбы и снаряды в погребах № 3 и 5. Взрыв был такой силы, что некоторые части корпуса улетели в центральную часть Новороссийска, грохнувшись с неба прямо на улицы.
Аналогичная судьба постигла санитарный транспорт «Украина», недостроенный транспорт «Пролетарий», спасательный буксир «Черномор», три рыболовных катера и одну баржу. Учебный крейсер «Коминтерн» и плавучий док водоизмещением 4000 тонн получили тяжелые повреждения, а еще несколько кораблей отделались легкими. Во время бомбежки погибли 106 моряков и еще 164 получили ранения. Число жертв могло быть и большим, если бы часть команд не находилась на берегу[74].
Помимо кораблей в результате бомбардировки пострадали сам порт, склады и причалы, а также элеватор. По данным службы МПВО, было уничтожено 12 портовых кранов, разрушено 11 жилых домов и столько же производственных строений.
Гауптман Бётхер, также участвовавший в этом налете, ставшем самой успешной атакой люфтваффе против Черноморского флота с начала войны, сбросил на Новороссийск одну бомбу SC1000 и четыре SC250. На следующий день он совершил юбилейный, 300-й боевой вылет, после чего получил заслуженный месячный отпуск.
Помимо Новороссийска вечером 2 июля 32 Ju-88A из I./KG76 гауптмана Ханса Хайзе совершили налет на Анапу. Там бомбардировщикам тоже сопутствовал успех. Были потоплены транспорт «Эльбрус», торпедный катер № 33, шхуна «Днестр» и повреждена канонерская лодка «Красная Абхазия». Несколько «Юнкерсов» атаковали и порт Темрюк, где на дно отправилась канонерка «Знамя социализма», а тральщик «Тайфун» и транспорт «Сакко и Ванцетти» были повреждены. Ну а на подходе к Таманскому полуострову был потоплен торпедный катер № 112.
В катастрофе обвинили командира Новороссийского базового района ПВО полковника Гусева, который, как оказалось, в момент подлета самолетов спал. По приказу адмирала Октябрьского он был предан суду военного трибунала и расстрелян.
Что же касается Вернера Баумбаха, во многом благодаря консультациям и при личном участии которого в марте, а затем июне – июле VIII авиакорпус добился столь впечатляющих успехов в борьбе с Черноморским флотом, то после падения Севастополя он был назначен командиром III./KG30, базировавшейся в Норвегии. Там его целью стали конвои, шедшие из США в Англию и из Англии в Мурманск и Архангельск. 18 августа, когда на счету Баумбаха будет уже 300 тонн потопленного тоннажа, его первым в бомбардировочной авиации наградят мечами к Рыцарскому кресту.