— Я — верный слушатель твой.
— Ты чужой, Калев. Устам страдальца родные уши требуются.
— Сестра у тебя есть.
— Мысли Рахав о живых, не о мертвых.
— Должно быть, прав ты.
— Да, прав я. Проверено.
— А скажи-ка, Накман, верно говорят, что собираешься ты мстить иудеям за убиение жены и детей?
— Собирался, но передумал.
— Понимаю, почему собирался, но не понимаю, почему передумал.
— Рахав меня отговорила, вот и передумал.
— Рахав права, она мира хочет.
— Рахав замуж за вашего Йошуа хочет, потому мир ей с вами нужен. А я люблю сестру, добра ей желаю. Вот и отступился от прежнего умысла.
— Отступился? Не знаю, верить ли тебе!
— Я делом доказал! Если бы имел злое намерение, разве стал бы я помогать вам?
— Ты помогал нам?
— А кто жребием управлял на суде Ахана? Не я ли?
— Верно. Это и логично, и убедительно. Коли помогал нам, значит, не носишь более зла на иудеев.
— То-то! Накман зря не скажет!
— Кстати, об Ахане. Знавал ли ты его до суда?
— Приходилось. Встречался с вашим юным героем.
— Случай свел?
— Нет, не случай. Ахан искал встречи со мной. Он признался, что влюбился по уши в мою сестрицу. А она нос воротит. Вот он и спрашивал у меня, как подобраться к сердцу Рахав, дескать, я ее хорошо знаю.
— Дал совет ему?
— Нет. Не мое это дело. У меня голова своей бедой занята.
— А все-таки напрасно ты, Накман нашей помощью пренебрегаешь. Ведь бедно ты живешь, скудно.
— Я не пекусь о мирских благах. Кусок хлеба да глоток воды — всё, что мне надо. Когда великое горе у человека — нет иного интереса, кроме как о счастливом прошлом вспоминать. Хотя бы так, в одиночестве сидя на камне!
— Я с Рахав говорил. Она любит тебя, и огорчает ее твое равнодушие к собственному благополучию.
— Рахав права по-своему. Она женщина практическая, ценит достаток. Я-то ее понимаю, а вот ей меня до конца никак не понять. Не испытавши горя — не проникнуться им. Да и кому она нужна, не своя печаль!
— Рахав сказала мне, что прежде ты был богат, а теперь бедняк-бедняком.
— Было у меня богатство. Я владел двенадцатью статуями божества и покровителя нашего клана. Все статуи из чистого золота. Да на что мне это теперь?
— А верно говорят, что ты сокровища в землю зарыл? Сетует Рахав, что не поделился с нею.
— Сестрица моя, повторяю, женщина практическая. Она свою выгоду и без моего золота найдет.
— А что это значит, зарыть сокровища в землю?
— Я схоронил жену и деток в одной могиле и положил туда все статуэтки. Пусть покойные безбедно живут в другом мире и мужа и отца добром вспоминают. Вам, иудеям, никогда не понять этого.
— Да, Накман. Мы так не поступаем. У нас другие понятия. Кстати, не готовишься ли ты принять нашу веру?
— О Боге своем тебе лучше с Рахав беседовать. Ей эта тема ближе. Не в моем положении о вашей вере думать.
— Наше племя другого мнения, и я сию минуту доказал бы тебе…
— Ты, Калев, хочешь открыть дискуссию? — недовольно перебил Накман.
— Виноват, сейчас не к месту.
— Не к месту и не ко времени.
— Я прощаюсь, Накман. Хотя, нет, пожалуй, не прощаюсь. А мое предложение о помощи остается в силе.
— Спасибо, Калев.
10
Итак, на счету Калева уже две важных беседы с центральными персонажами истории. Рассказы Рахав и Накмана порождали в голове детектива все новые и новые вопросы, а путь к истине не сокращался, но, казалось, становился длиннее и извилистее.
“Эти люди щедры на слова, — размышлял Калев, — а не прячется ли за словоохотливостью умысел скрыть правду? Сомнительные случаи не любят поспешных суждений, и я высоко ценю креативную неопределенность. Сомнения ведут к уверенности, с них начинается разум. Короче: мои сомнения — мое богатство!”
“Накман бесспорно погружен в глубокое горе, — продолжал рассуждать Калев, — он ненавидит нас, и это очевидно. По его собственному признанию, и, по словам его сестры, он потерял интерес ко всему на свете. Однако так ли это? В его положении естественно мстить, и он собирался это делать, но поддался увещеваниям Рахав. Удивительная покладистость!”
“В том, что касается намерения Накмана причинить вред иудеям и последующего отказа от этого плана, слова сестры и брата чудесным образом сходятся. Такое совпадение не случайно — за ним стоит либо правда, либо хорошо слаженная ложь. Проверить — моя обязанность”.
“Я поверил Накману, когда он сказал, что Ахан добивался встречи с ним. Ведь у казненного нами искателя руки и сердца Рахав был крайне серьезный соперник. Шаткость брачных надежд Ахана совершенно естественно толкала его к поиску любого, пусть даже незначительного, шанса завоевания предмета своей любви”.
“Да, Ахан искал встречи с Накманом, а вот вопрос о богатстве последнего и странной судьбе золотых статуэток не кажется мне столь простым. Как будто бы оба, и брат, и сестра, говорят одно и тоже — сокровища зарыты в землю. Однако, если Накман совершенно однозначно называет цель и место захоронения драгоценных идолов, то Рахав выражается не вполне определенно. Принимая во внимание неравнодушно-алчное отношение Рахав к имуществу брата и неодобрение его действий, нельзя всецело доверять ее словам об этом предмете”.
“Мне тщание пророчеств не сулит, зато чутье и нюх всегда проворны, — пытался Калев призвать на помощь словесную ритмику, — внутри меня народилась интуиция детектива! Замечательное это свойство подсказывает, что ближайшим объектом моего интереса должна стать проверка достоверности речей Рахав и Накмана о таинственном исчезновении золота. Уверен, на этом пути я вправе ожидать счастливую полосу удач, отрадную пору, очей очарованье. Как говорится, один успех идет и за собой другой ведет! И вовсе не про меня сказано, мол, кого удача полюбит, тот поглупеет вдруг!”
***
Калев отыскал боевых друзей Ахана.
— Здравствуйте, бойцы, узнаете меня? — воскликнул Калев.
— Нет, не узнаем. Кто ты таков?
— Я Калев, старый товарищ нашего общего с вами вождя Йошуа.
— Раз пожаловал к нам, значит, понадобились, — догадался первый друг Ахана.
— Угощайся нашей солдатской пищей, — пригласил второй друг Ахана, — немудреная, зато сытная!
— Спасибо, бойцы, я неприхотливый, рад угощению из солдатского котла.
— Чего тебе надобно от нас, Калев? — спросил первый, дождавшись, когда гость покончил с трапезой.
— Я хочу глубже разобраться в деле Ахана. Вы — бывшие друзья его, можете мне помочь. Пришел расспросить вас кое о чем.
— Спрашивай, Калев, — сказал второй.
— Хорошо ли знали вы вашего командира? — начал Калев
— Думали, что хорошо знали, а видишь, как оно вышло! — с горечью заметил второй.
— Ахан был самым храбрым из нас, так мы помним его! — добавил первый, — вел нас от победе к победе.
— Не забывай про Ай! — вставил Калев, строго глянув на первого.
— Он никогда не командовал “Вперед!”, он командовал “За мной!” — поддержал второй.
— Верите ли вы, что Ахан — вор? — с солдатской прямотой и краткостью спросил Калев.
— Сами не знаем. Все-таки стрелка указала на него, а разве со жребием поспоришь? — сказал первый, — вот только душа не принимает.
— Говорят, он влюбился. Не доведут бабы к добру! — вымолвил второй.
— Может, он крал, чтобы зазнобу свою ублажить? — допытывался Калев.
— Кто знает? Нынче всякое безобразие может случиться, такие времена пошли, — заметил первый.
— Ни к чему ему было красть, ведь он разбогател нежданно-негаданно! — воскликнул хорошо осведомленный второй.
— Вот не знал! — удивился первый.
— Олух ты, коли не знал! — заметил второй первому.
— Да и я тоже не думал, что Ахан богат! — вступился за первого Калев.
— Жил бедняком, а умер богачом! — пояснил второй.
— А откуда у него богатство? — полюбопытствовал первый.
— Вот это как раз и неведомо! — заявил второй.
— А что тебе ведомо? — навострил уши Калев.
— Знаю я, где добро его спрятано!
— Далеко? — спросил Калев.
— Близко. В пещере вон за тем холмом, — показал второй.
— Быстро веди нас туда! — скомандовал Калев.
— Темно тут! — проворчал первый, входя в пещеру.
— Запалите огонек! — нетерпеливо бросил Калев.
— В той нише, за большим тяжелым камнем, — показал второй.
— Ничего, втроем справимся. Навались-ка, ребята! — воскликнул Калев, и шесть рук сдвинули увесистый валун.
— Глядите! — вскричал первый и осветил факелом глубину ниши.
***
Калев увидал перед собой сложенные аккуратно рядком статуэтки, изображающие большеголового бородатого мужчину с закрытыми глазами, с короткими ножками и сложенными на груди ручками. Величиною фигурки были приблизительно с локоть.
В полумраке пещеры куклы блестели золотом. Калев попытался пошевелить одну из них. Не поддалась — вес изрядный! “Это же идолы клана Рахав, в точности, как она их описала! — блеснула мысль в голове Калева, — сколько же их тут?”
Наш дознаватель сосчитал статуэтки, пересчитал еще и еще — всякий раз выходило одиннадцать. “Странно, — подумал Калев, — а ведь Рахав говорила о двенадцати. Это же самое число называл Накман. Где еще одна? Не отсутствующая ли фигурка и есть ключ к тайне? Необходимо отыскать ее!”
Трое мужчин задвинули камень на его прежнее место. Калев велел солдатам молчать до поры до времени о найденном кладе. Он распрощался с бойцами и отправился к себе в шатер. Настроение у него было приподнятое, как у человека, сделавшего долгожданный широкий шаг в направлении цели. “Необходимо хорошенько поразмыслить об этом открытии!” — сказал себе дознаватель.