Снова вернувшись в такси, Рингвуд отправился на вокзал Мэрилебон – конечную станцию от Сидбери. Надежда найти там саквояж, упомянутый Энсти, была минимальной – детектив ни на секунду не поверил, что она вообще была там на хранении, но, тем не менее, считал своим долгом проверить.
Мэрилебон – самый тихий вокзал в Лондоне, а его камера хранения – самая маленькая по сравнению с другими станциями. Найдя смотрителя, детектив объяснил ему свою цель, и они вместе пошли в камеру хранения.
– Можете осмотреться, – сказал смотритель. – Эй, Робсон, – обратился он к служащему, – ответь на вопросы этого джентльмена.
– Да, сэр? – спросил служащий.
– Полагаю, вы не сможете сказать, заметили ли вы человека в плаще, накинутом на зеленый камзол? Он оставил здесь вчера небольшой коричневый саквояж.
– Нет, не смогу, – покачал головой служащий. – А в какое время это было?
– Не знаю точно, но до поезда на Сидбери в 2:10.
– В то время я был на службе. Так что если его не забрали, то он должен быть где-то здесь, – и он указал на стеллажи в комнате.
На них оказалось несколько коричневых саквояжей. И на одном из них было чернильное пятно. Служащий посмотрел на бирку.
– Да, его сдали на хранение вчера после полудня. Это видно по номеру.
Детектив взял саквояж с полки и нажал на кнопку. Он оказался не заперт и сразу же открылся. Внутри были пиджак из темной, невзрачной ткани и чистый платок. А больше ничего.
Детектив принялся заинтересованно изучать карманы пиджака, но разочарованно хмыкнул. Они были пусты. Затем он обратился к платку. Тот дал ему чуть больше информации. На его углу были инициалы: «М. Г.»
– Теперь послушайте, – сказал он смотрителю, пряча пиджак и платок обратно в саквояж. – Я не думаю, что он окажется таким глупцом, что попытается получить эти вещи. Но если кто-то придет с квитанцией, то его следует задержать.
– Конечно, мы это устроим, – пообещал станционный смотритель.
Рингвуд снова взял такси, велев водителю отвезти его в Скотленд-Ярд. Он был очень озадачен. Если этот неуловимый музыкант отправился в Копплсуик с явным намерением убить Феликса Нейланда, то почему он так тщательно подготовил сменный костюм в Мэрилебоне? То, что он был убийцей, сомнению не подвергалось. Казалось, что единственный ответ на этот вопрос заключался в том, что его первоначальный план потерпел неудачу, так как после убийства преступник внезапно испугался. Но снова встает эта дикая загадка: «Почему Феликс Нейланд был в камзоле?». В анналах такое было неслыханным: чтобы убийца и жертва так причудливо поменялись одеждой. Зачем? И если убийца намеревался вернуть камзол Энсти (как, судя по всему, и было), то каким образом ему удалось надеть этот броский костюм на Нейланда? И снова – зачем?
С такими мыслями он прибыл в Скотленд-Ярд. Объяснив свою задачу, он был препровожден в кабинет, где его принял радушный инспектор в штатской одежде.
– Ах, – сказал он. – Я не удивлен, что вижу вас. Подозреваю, вы по копплсуикскому делу? Еще не поймали того парня?
– Нет, но мы должны это сделать.
– Да, должны. Судя по тому, что я слышал, вам удалось оказаться на месте преступления вскоре после убийства?
– Да.
– И все не взяли след?
– Я бы так не сказал, сэр. Наши люди работают на месте. Он не мог далеко уйти.
Инспектор взглянул на него с любопытством и с легкой улыбкой.
– Думаете призвать нас на помощь?
– Это не мне решать, сэр. Я прибыл лишь за информацией. Вот и все.
– Ясно. Ну, выкладывайте.
Детектив коротко объяснил, в чем дело.
– Ясно, что этот человек был иностранцем, имел при себе кинжал, курил испанские папиросы (так как Нейланд их не курил), а в сочетании с тем, что Нейланд три года жил в Южной Америке, это указывает на определенные моменты, в числе которых и возможный мотив. Я хочу получить список подозрительных личностей из Южной Америки, которые сейчас находятся в нашей стране. Полагаю, у вас такой есть?
– Да, у нас такой есть, – сухо ответил инспектор, взглянув на картотеку, стоявшую на столе. – Это моя особая область.
Он отпер картотеку. Материалы в ней были помечены: «Политики», «Коммунисты», «Мошенники» и так далее.
– На самом деле наших южноамериканских друзей в стране не так уж много. Они чаще ищут пути в Соединенные Штаты через мексиканскую границу. Ваше дело, как кажется, не связано с обычным мошенником…
– А как насчет кражи эбеновой шкатулки? – вставил Рингвуд.
– Хм, да. Что-то здесь есть. В ней могло быть что угодно, например, драгоценности – в секретном отделе, что объясняет, почему ее разбили. Вы узнали что-нибудь о ней?
– Да. Мисс Нейланд, сестра покойного, говорит, что ее брат получил шкатулку от человека по имени Валдиз, который приезжал к ним какое-то время назад.
– А! Валдиз… Валдиз, – инспектор повторял имя, перебирая картотеку. – Кажется, нам это не поможет – здесь нет такого или подобного имени. Но это, конечно, важно. Понимаете?
– Конечно. Это ключ к мотиву. Послушайте, сэр. Я представляю себе это так: допустим, сам Нейланд вне подозрений…
– Но вы этого не знаете, – перебил его инспектор. – На этом этапе вы не можете сказать, что Нейланд мог или не мог делать, находясь за границей. Но продолжайте, допустим, с Нейландом все в порядке?
– В таком случае, поскольку Валдиз был его другом, то он тоже вряд ли мошенник, не так ли?
– Может, это так и есть. Но всегда существует и другая возможность. В любом случае я возьму это на заметку, и если узнаю что-нибудь о Валдизе, то дам вам знать. Теперь парень, за которым вы охотитесь. Он может быть чисто выбрит, но под фальшивой бородой могли скрываться и настоящие усы. Здесь ничего не поделать.
– Сегодня утром я нашел инициалы на его платке: «М. Г.».
– Ах! – и снова палец инспектора принялся перебирать картотеку. – Нет, снова мимо. Так, возьмем список коммунистов – сейчас их в нашей стране всего трое, сущие пустяки. И, как мне кажется, все они на севере. Полминуты.
Он взялся за телефон и навел справки в другом отделе.
– Да, они в Глазго – проводят там забастовки. Конечно, за ними присматривают. Теперь возьмем политиков.
К досье прилагались и фотографии.
– Это – старый Гандара, довольно безобидный старик. Много лет назад он был президентом Санта-Федоры – это продолжалось ровно три недели, и с тех пор он строит планы триумфального возращения в страну. А вот Педро Фернандес, замешанный в сомнительном политическом движении из Гватемалы, но он и трус, и скунс. Совсем не то, что нужный вам человек. А это парень совсем иного калибра. Имя у него подходит – Патрик Мария О'Каллиган.
– Ирландец?
– По отцу. Тот женился на южноамериканской девушке. О'Каллиган – полукровка. Чертовски умный парень. По-английски говорит без акцента и по-испански – как испанец. Очень опасный человек и политический авантюрист худшего типа. Не остановится перед убийством – такое с ним уже бывало. Слышали о прошлогоднем восстании в Сан-Мигеле? Это такая банановая республика севернее Бразилии. Нет? Он был секретарем Дона Гонсалеса – предводителем повстанцев, а потом предал его. Отчаянно хотел сбежать оттуда. С ним в связке был еще один негодяй – англичанин по имени Бич, он сбежал как раз вовремя, чтобы спасти свою шкуру. Никто не знает, что с ним произошло – многие даго[4] убили бы его на месте; говорят, он убил двух сыновей одного парня, и тот поклялся выследить его, где бы он ни был. Дурная компания была у О'Каллигана.
Рингвуд рассматривал портрет человека с утонченным лицом: изящно изогнутыми бровями, тонкими губами и мечтательным выражением глаз.
– Не похож на жулика, да? – спросил инспектор. – Да, это «Ред О'Каллиган», как его прозвали за цвет лица и былые подвиги. Сейчас он в Лондоне. Но это – не ваш человек. Я знаю, что он не сможет сыграть ни на одном музыкальном инструменте, даже если это потребуется для спасения его жизни. А ваш человек – музыкант. Не забывайте об этом! Ну, боюсь, что это все, чем я смогу помочь вам – вы ведь не нашли в этом списке больше никого подходящего?
Рингвуд покачал головой.
– Мне лучше вернуться в Сидбери и посмотреть, что можно сделать там. Наши люди идут по следу, и я надеюсь, что к этому времени что-нибудь выяснилось, сэр.
– Удачи! А если вам понадобится наша помощь, то, надеюсь, ваш шеф обратится к нам. Я знаю Чаллоу и подозреваю, что он попытается получить все лавры. Но это интересное дело, и я его не забуду! Кстати! – добавил он, когда Рингвуд уже уходил. – Кинжал! Что с отпечатками пальцев?
– Я как раз собирался увидеться с кем-нибудь из ваших экспертов, сэр, – ответил Рингвуд. – Кинжал я принес с собой – для наших этот вопрос слишком тонок. Понимаете, он был в воде, а что может быть хуже?
– Не знаю. Харли – наш лучший специалист и сделает все, что только можно. Отпечатки пальцев в какой-то степени образуются из жировых выделений кожи, и если рукоятка кинжала просто находилась в воде и не омывалась ей, то есть шанс что-то получить. В холодной воде жир может хорошо держаться. Долго ли кинжал пробыл в воде?
– Навряд ли очень долго, сэр. Максимум двадцать минут, судя по моим сведениям. Думаете, есть шанс?
– Может быть. Мне известны подобные случаи. Попробовать, конечно, стоит. Поговорите с Харли. И хорошего вам дня.
***
Возвращаясь в Сидбери, Рингвуд вышел на копплсуикской станции: там он договорился встретиться с Хольтом, способным молодым полицейским, которого он сам поставил на эту работу. Но Хольт печально покачал головой.
– Сержант, не нашлось ни капли, хотя мы здесь все перерыли. Я побывал в каждом доме Копплсуика и увиделся практически со всеми жителями деревни. Никто не смог дать мне никакой информации. Мы всю местность прочесали. Просто загадка, как он ушел.
– Мы должны разгадать эту загадку, – ответил детектив. – Могло произойти только одно из двух. Либо ему удалось улизнуть, либо он остается поблизости. Как бы то ни было, мы должны найти его, что я и собираюсь сделать, если это вообще возможно. Полагаю, газетчиков здесь полным-полно?
– Эта местность просто кишит ими. Они докучали мне всякий раз, как только видели меня.
– Смею считать, что кто-то из них остался в деревне?
– Думаю, двое – из «Ивнинг газетт» и «Дейли игл». Они остановились в «Красном льве».
– Хорошо. Найди их и скажи им, что в течение часа я встречусь с ними в «Красном льве». Можешь сказать, что у меня для них есть особая информация, но сперва мне нужно сделать другие дела. После того, как я увижусь с этими репортерами, вы мне еще будете нужны. А затем я вернусь в Сидбери.
«Другие дела» были визитом в дом викария. Вестерхэм оказался дома и сердечно принял детектива, проводив его в свой кабинет и протянув ему сигару.
– Есть какие-нибудь новости? – спросил он у детектива. – То есть если мои вопросы не нарушают порядок следствия?
– Ни капли! – ответил Рингвуд. – Мистер Вестерхэм, вы оказали мне значительную помощь, и я не возражаю против того, чтобы довериться вам, хотя боюсь, что смогу рассказать не так уж много. Я лишь съездил в Лондон и выяснил, что тот музыкант вовсе не был членом оркестра. Полагаю, что я вовсе не удивил вас?
– Нет, я почти догадывался об этом. Вы узнали, кто он?
– Не могу так сказать. Скрипачу, чье место он занял, он представился Ленуаром, но я ни на мгновение не думаю, что его действительно так зовут, и я подозреваю, что инициалы его настоящего имени – «М. Г.», если только я не ошибаюсь.
Викарий пристально взглянул на детектива.
– А не «Д. Г.»? – спросил он.
– Нет.
Здесь Вестерхэм приметил внезапную молчаливость детектива, отметив, что тот скрывает он него какие-то факты. Затем Рингвуд рассказал ему о проведенных в Лондоне опросах, о сумке в камере хранения и о ее содержимом. Но описывая визит в Скотленд-Ярд, он ограничился лишь тем, что он оказался бесплоден – среди находящихся в стране подозрительных южноамериканцев не оказалось такого, который подходил бы для дела.
– Итак, сэр, я раскрыл свои карты. После вчерашнего я уважаю ваше мнение и хотел бы услышать его.
Несколько секунд викарий молча курил, а затем сказал со смешком:
– Сейчас это напоминает кулинарную книгу миссис Битон,[5] – сперва поймайте зайца… Но, помимо этого, у вас есть довольно интересные детали. Например, человек, который пошел на сложные приготовления ради того, чтобы появиться здесь под чужой личиной, возможно, только для того, чтобы заполучить эбеновую шкатулку. Подумайте – мы не знаем наверняка, что он намеревался убить Нейланда. Вполне вероятно, что он и не собирался его убивать, и, следовательно, подготовился уйти. И нужно помнить, что Нейланд вошел в холл неожиданно для музыканта и, вероятно, понял, кем тот являлся. Скорее, это Нейланд стал преследовать музыканта, а не наоборот. Такой вариант вы не рассматривали?
Детектив на мгновение задумался. А затем сказал:
– Вы хотите сказать, что впоследствии они повздорили? Скажем, Нейланд заметил пропажу шкатулки и попытался ее вернуть, а музыкант убил его в пылу борьбы? Мистер Вестерхэм, это то, что вы имели в виду?
– Это логично, не так ли?
– И тогда ваша теория…
– О, нет, – быстро ответил викарий, – не думайте, что у меня есть теория, ведь ее у меня нет. Я не криминалист! Это не по моей части. Просто, как я уже говорил майору Чаллоу, я привык делать наблюдения. И признаюсь: я очень заинтересован в этом деле не только потому, что меня можно было назвать другом Нейланда, но и потому, что я всегда хочу разобраться в сути событий. Думаю, у меня логический склад ума. Но прежде чем формировать теорию, я хочу сделать больше наблюдений. Возможно, все произошло так, как я предположил. Но это не объясняет того, что Нейланд был в камзоле, не так ли?
– Снова этот камзол! – Рингвуд громко хлопнул по колену.
– Вам нужно разобраться с ним для того, чтобы повесить того, кто его носил, – сухо заметил викарий.
– Улик против него и так достаточно, осталось только разыскать его, разве не так?
Но Вестерхэм отнюдь не спешил покорно соглашаться. Вместо этого он ответил:
– Полагаю, с вашей точки зрения так и есть. Но, как я уже сказал, сам я не тороплюсь формировать теорию. Так что не буду связывать себя словами. Сержант, сперва поймайте зайца. Полагаю, вы уже предприняли все, что можно?
– Конечно. Все вокзалы и все порты извещены. Мы задействовали все механизмы, которые только смогли. И я собираюсь увидеться с двумя представителями прессы – скажу им, какую информацию следует опубликовать.
– То есть?
– Описание того человека. То, что он подменял музыканта в оркестре и носит инициалы «М. Г.». Обращение к владельцам гостиниц или пансионатов, у которых пропал постоялец, или у которых есть жилец с нужными инициалами – пусть они свяжутся с редакцией. Газетчикам нравится быть задействованными в игре, и они могут быть полезны – если вы правильно общаетесь с ними.
– Но при этом не упоминая сумку из камеры хранения, например? – рассмеялся Вестерхэм.
– Конечно. Не будет же он таким глупцом, чтобы обратиться за ней. Я так думаю. А вы?
– Не знаю. Он мог не видеть сегодняшних газет.
– А это тут при чем, сэр? В утренней прессе ничего не говорилось о той сумке.
– Вот именно, – ответил викарий. – Ну, желаю вам удачи.
– И еще одно. Вы хорошо знали Нейланда?
– Мы были друзьями, но он был новым прихожанином. Я не знал его до того, как он переехал сюда в прошлом марте.
– Но он рассказывал вам о своих путешествиях?
– Не очень много. Я видел, что в его жизни были приключения, но он был сдержанным человеком – англичане привыкли умалчивать о своих подвигах.
– Как и о своих прегрешениях, – заметил детектив.
– Ах, мы не должны судить беднягу. Но, как вы знаете, есть люди, которые считают подвигами свои прегрешения. Не то, чтобы я обвинял его в этом – он не походил на человека, способного пойти по кривой дорожке. Но, как я говорил, похоже, что в его жизни бывали подвиги, а это подразумевает историю. Но, как бы то ни было, он и не намекал мне об этом.
– Но вы думаете, что они были?
– Ну, конечно! Просто посмотрите на факты. Таинственная пустая шкатулка. И убийство. Конечно, за этим кроется какая-то история. Но мы, вероятно, так и не узнаем о ней.
Когда детектив удалился, викарий вновь набил трубку и закурил, сев в кресло и вытащив табуретку, на которую можно было положить ноги – такова была его любимая поза для обдумывания проповедей или решения церковных проблем.
Для внешнего мира Вестерхэм был энергичным и трудолюбивым священником, хорошим организатором, а также рассудительным проповедником. Следовательно, для внешнего мира он был пастором – большинству людей присуще представление о священнике как о существе, отличном от обычного человека и обитающем в теологической атмосфере, откуда смотреть на жизнь можно лишь с религиозной точки зрения. Иногда смешно наблюдать, как люди пытаются говорить со священниками лишь о последних высказываниях епископа, церковной архитектуре и воскресной школе, тогда как, говоря с хирургом, они не станут заводить речь об операциях, а в разговорах с юристами – о договорах. Но в девяти случаях из десяти священник вовсе не хочет говорить о Церкви.
Вестерхэм был не только священником, но и просто проницательным человеком. И его хобби – наблюдательность – было не пустым хвастовством. Многие из прихожан и не догадывались, насколько точны его выводы, сделанные во время наблюдения за теми мелочами, которые обычно ускользают от внимания большинства людей.
Также он интересовался многими вещами, выходившими за рамки его призвания и затрагивавшими вопросы гуманизма. И этот очередной вопрос очень притягивал его. Детектив-сержант Рингвуд оказал ему доверие как внимательному наблюдателю, который может оказать помощь, так что сыщик в какой-то мере отошел от обычной практики и вверил ему информацию по делу.
Но сержант был бы впечатлен намного сильнее, если бы заглянул в блокнот Вестерхэма, который тот вынул из запертого ящика письменного стола. В нем викарий записал и кратко прокомментировал все, что он заметил и вспомнил в связи с преступлением, начиная с собственного появления на приеме в саду и вплоть до текущего момента. Теперь он добавил к этим записям и информацию, полученную от Рингвуда. Время от времени он откидывался на спинку стула и делал паузу, держа авторучку перед собой – это была еще одна характерная для него поза.
И вот наступила более длинная, чем обычно, пауза, в течение которой он сидел, вытянув руку с ручкой. И курил он не так активно. Его лоб сморщился. Затем он тщательно написал:
Рингвуд сделал еще одну находку после того, как показал нам фальшивую бороду и осколки шкатулки. Но он изменил свое мнение о ней. Он спросил нас, что могут означать инициалы «Д. Г.». Майор Чаллоу предположил Диану Гарфорт – насколько я знаю, среди присутствовавших она была единственной, к кому подходили эти инициалы. Откуда он их взял? Из чего-то, найденного им. Чего? Допустим, Диана что-то обронила. Что это могло быть? В руках она держала зонтик и косметичку. И на ней были перчатки – перед чаем и весь вечер. Как мне представляется, женщины не ставят своих инициалов на зонтики и перчатки. В косметичке могли быть, – здесь викарий улыбнулся, – зеркало, расческа, платок. Предположим, что она обронила платок. Но это мог сделать любой из гостей. Так что, наверное, это ничего не значит.
Когда я ее видел? – пока викарий писал следующие строки, на его щеках появился легкий румянец. – Чай мы пили вместе. Все это время играл оркестр. Затем подошли люди из Хортона, начался разговор на общие темы. Затем я потерял ее… прогулялся к прудам… ах, она была там… поднималась по тропинке – в это время Нейланд упомянул о пруде Дианы. Была ли она в холле во время концерта? Я ее не видел. Когда она ушла? Мне она сказала, что пошла домой.
Вероятно, в этом ничего нет!
Затем викарий взглянул на каминную полку с часами. Четверть пятого.
– Нужно поговорить с ней, – сказал себе священник. – Поеду на машине. Если у этого детектива есть какая-то ерунда против нее, то нужно уберечь ее от проблем. В путь!