В практическом отношении первоначально важно отделить преступления против правосудия, совершаемые специальным субъектом, от тех посягательств, которые могут быть осуществлены лицами, обладающими лишь общими признаками. Последняя группа при этом оказывается не слишком многочисленной. Сюда относятся преступления, предусмотренные в ч. 1 и 2 ст. 294, ст. 295-298, 304, 309 УК, а равно в ст. 315 УК в части воспрепятствования исполнению судебного акта.
В свою очередь преступления, совершаемые в сфере правосудия специальными субъектами, могут подвергаться дальнейшей классификации с учетом тех особых качеств, которыми наделены их исполнители.
Можно увидеть, что большую часть этих качеств составляет наличие у лица дополнительных обязанностей или полномочий. Лишь для субъекта укрывательства необходимо только отсутствие признаков близкого родства или супружеских отношений[146], о чем свидетельствует примечание к ст. 316 УК РФ[147]. Думается, что укрывательство поэтому может быть обособлено от других посягательств против правосудия, совершаемых специальными субъектами. Оставшиеся же такие преступления представляется целесообразным разбить на две группы:
1) совершаемые лицами, использующими свои служебные полномочия (ч. 3 ст. 294, ст. 299-302, ч. 2 и 3 ст. 303, ст. 305, 311, ч. 1 ст. 312 УК (в части осуществления банковских операций с денежными средствами, на которые наложен арест), ст. 315 УК (в части злостного неисполнения судебного акта);
2) совершаемые иными лицами (иные преступления со специальным субъектом за исключением укрывательства).
В дальнейшем вторая группа может быть также разделена на две подгруппы:
1) совершаемые лицами, призванными содействовать органам правосудия (ст. 307, 308 УК);
2) совершаемые лицами, в отношении которых применена мера наказания, мера процессуального принуждения или на которых на основании процессуального закона возложена дополнительная обязанность, не связанная с содействием правосудию (ст. 310, 312-314 УК).
Дальнейшей классификации могут быть подвергнуты и преступления, совершаемые лицами, использующими свои служебные полномочия. Ведь особую опасность представляют случаи, когда преступные посягательства против правосудия совершают работники органов, призванных решать стоящие перед правосудием задачи, а также лица, осуществляющие правозащитную функцию. Эти преступления следует обособить от преступных посягательств против правосудия, совершаемых лицами, использующими иные служебные полномочия. Именно о первой подгруппе преступлений в юридической литературе принято говорить как о преступлениях, «совершаемых изнутри».
Но классификация преступлений против правосудия, производимая на основании признаков субъекта, при всей своей важности не должна освобождать ученых от группировки данных посягательств по традиционному, зарекомендовавшему себя критерию — с учетом признаков основного непосредственного объекта преступления. Без такой группировки, думается, невозможно наглядно представить себе, что именно в правосудии подлежит особой опеке со стороны уголовного закона, а следовательно, нельзя показать наиболее значимые свойства соответствующих уголовно наказуемых деяний. Ведь классификация есть «способ обнаружения существенных качеств подразделений системы, от которых зависят другие, производные от них признаки каждого из элементов подразделения»[148].
Специфика субъектов преступлений, как уже говорилось, не первична, а во многом предопределена своеобразием нарушаемых социальных отношений, поэтому именно группировка общественно опасных посягательств по объекту, судя по большинству глав Уголовного кодекса, лежит в основе построения системы Особенной части.
Следует согласиться с утверждением Ю. И. Ляпунова и П. Я. Мшвениерадзе, что «понятие систематизации норм права охватывает не только объединение в обособленные группы по признакам сходства (тождественности) родового объекта и формирование на данной основе отдельных глав УК, но и порядок группировки и последовательности расположения норм внутри главы»[149]. Авторы при этом отмечают: «В основе первого уровня систематизации норм лежит родовой объект, а второго — главным образом, видовой (непосредственный) объект преступления. В отдельных случаях, когда указанные разновидности объектов совпадают... приходится изыскивать иные классификационные критерии, относящиеся к элементам состава преступления»[150].
Но в том-то и дело, что непосредственные объекты преступлений против правосудия отнюдь не одинаковы. Уже было сказано в предшествующем параграфе, что правосудие как объект уголовно-правовой охраны ввиду многообразия включаемых в его содержание общественных отношений не может быть представлено в качестве односложного защищаемого блага.
В философской литературе и психологии замечено, что «любая органическая система, в том числе и деятельность, развивается не за счет сведения многоуровневых образований к общему знаменателю, а как раз наоборот — путем порождения из некоторой “клеточки” многообразных явлений, непохожих друг на друга»[151], что всякая деятельность характеризуется определенной структурой[152]. Не составляет исключения и деятельность по осуществлению задач правосудия. В ходе ее возникают различные отношения. Они складываются на разных этапах развития процессуальной деятельности и после ее окончания; характеризуют разные формы судопроизводства; обеспечивают разные свойства такой деятельности. К тому же, как выяснено ранее, к этой деятельности объект уголовно-правовой охраны гл. 31 УК РФ не сводится. Думается, следует усомниться в правильности традиционного подхода к определению непосредственных объектов преступлений против правосудия. Подход этот заключается в том, что данные объекты отождествляются с объектом преступлений, включенных в соответствующую главу. При этом ученые либо избегают вообще упоминаний о непосредственных объектах отдельных посягательств против правосудия[153], либо называют в качестве таковых нормальную деятельность органов прокуратуры, следствия и суда[154] и т. п. Иногда в качестве основного непосредственного объекта указываются деятельность отдельных судов, непосредственно осуществляющих функции правосудия, и деятельность органов, в этом им содействующих[155].
Естественно, что при таком подходе классификация преступлений против правосудия и не могла строиться по принципу общности основного непосредственного объекта преступления.
Не можем мы с учетом сказанного согласиться и с мнением М. А. Гараниной, считающей, что система преступлений против правосудия, построенная по непосредственному объекту, отличается сложностью и неудобна для практического использования[156].
Нельзя сказать, что в юридической литературе не предпринималось усилий для выяснения структуры правосудия как объекта уголовно-правовой охраны. Так, отнюдь не бесперспективной была попытка построить систему преступлений против правосудия с учетом признаков их объекта, предпринятая И. С. Власовым и И. М. Тяжковой в 1968 г. «Имеет смысл, — подчеркивали авторы, — выделить использование судебно-следственными работниками их прав в интересах осуществления задач правосудия, а не вопреки им в качестве подгруппового объекта преступлений, предусмотренных ст. 176-179 УК РСФСР»[157]. Развивая эту мысль[158], И. С. Власов и И. М. Тяжкова подчеркивали, что в отличие от этих преступлений остальные преступления, названные в гл. 8 УК РСФСР, посягают на правосудие как бы «извне». При этом ученые отмечали, что преступления, предусмотренные ст. 180, 181, 183, 184 УК РСФСР, «всегда препятствуют поступлению от граждан в распоряжение правосудия доброкачественных сведений и доказательств, которые представляют собой важное условие осуществления задач правосудия», что объектом преступлений, предусмотренных ст. 182, 189, 190 УК РСФСР, является беспрепятственное получение необходимых сведений, а преступлений, регламентированных в ст. 185-188 УК РСФСР, — реализация осуществления приговора[159].
Наиболее удачной считает классификацию преступлений против правосудия по их непосредственному объекту М. Голоднюк. Автор указывает, что такая классификация в наибольшей степени отражает те общественные отношения, которым определенные группы данных преступлений причиняют вред, и пишет: «По непосредственному объекту преступления против правосудия можно дифференцировать следующим образом.
1. Преступления, препятствующие исполнению работниками правоохранительных органов их обязанностей по осуществлению целей и задач правосудия.
2. Преступления, совершаемые в процессе отправления правосудия должностными лицами (судьями, прокурорами, лицами, производящими дознание и предварительное расследование).
3. Преступления, препятствующие осуществлению мер государственного принуждения, указанных в приговорах, решениях суда или иных судебных актах»[160].
Тенденция перехода от классификации рассматриваемых преступлений по признакам субъекта к группировке с учетом особенностей непосредственного объекта преступлений наметилась и в учебной литературе. Так, автор соответствующего раздела учебника «Российского уголовного права» считает указанный критерий положенным в основу следующей группировки преступлений, предусмотренных в гл. 31 УК: