Но браконьеры — это не всегда спившиеся, сошедшие с круга люди.
...Микроавтобус выбрался на окраину большого города и сразу утонул в предрассветной тьме. Водитель переключил фары на дальний свет. Узкие лучи выхватили из темноты обочины асфальта, серебристый иней на жухлой траве, голые ветви кустарников и деревьев. В машине было душно, и человек, сидевший рядом с водителем, пожилой, солидный, с холеным строгим лицом, снял мягкую ворсистую шляпу, расстегнул модную куртку и открыл ветровое стекло. В салон сразу ворвался прохладный осенний воздух. Две желто-коричневые гончие поднялись с пола и вытянули морды к окну. Трое пассажиров, дремавших в мягких креслах, проснулись. Один застегнул телогрейку, другой достал из кармана куртки несколько штук крупных металлических патронов, щелкнул зажигалкой, в колеблющемся желтоватом свете пламени осмотрел спрятавшиеся в гильзах большие свинцовые пули, опустил патроны во внутренний карман и снова закрыл глаза. Третий оттолкнул прижавшихся к нему собак, достал из-под них чехол с ружьем и положил его на колени. Четвертый так и не проснулся. Тот, что сидел впереди, заметил промелькнувший километровый столб и приказал водителю:
— Сбавь газ, Николай. Проехали двадцать пятый. Метров через триста поворот.
— Слушаюсь, Василий Михайлович, — с почтением ответил шофер.
Машина стала прижиматься к краю асфальта и вскоре свернула на узкую лесную дорогу, петлявшую среди деревьев. Под колесами трещал тонкий лед на пристывших лужах. Впереди из куста выскочил ошалелый заяц, неопрятный, только начавший менять летний мех на зимнюю белую шубу, и помчался перед машиной. Он ослеп от яркого света фар и боялся сворачивать в кромешную темноту, которая представлялась ему черной стеной. Шофер прибавил скорость, решив догнать и раздавить живой комок.
— Не балуй! В лесину врезаться захотел? — зло обронил Василий Михайлович. И скорость спала. Заяц наконец прыгнул в сторону от дороги и исчез в высокой сухостойной траве.
На поляне, спускавшейся куда-то в темноту, машина остановилась. Вдали за лесом край неба посветлел, и на нем уже просматривались темные контуры еловых вершин.
— Значит, так, — объявил Василий Михайлович. — Минут пятнадцать сидим, пока рассветет, — и по местам.
— Слушай, хозяин, — обратился к нему тот, что держал на сворках гончих. — Может, пока по чеплашечке? Для глазу.
— По кружке чая и по бутерброду. А водку жрать будете дома, — отрезал Василий Михайлович.
Позавтракали на скорую руку, покурили, и вся компания выбралась из машины. Тускло поблескивали извлеченные из чехлов ружья. Собаки на сворках нервничали, тихо нетерпеливо повизгивали, дрожали от ожидания предстоящей работы.
— Теперь так, — начал тот, который в дороге рассматривал патроны. Вопросительно взглянув на Василия Михайловича, заряжавшего свой дорогой полуавтомат, и уловив разрешающий кивок, он продолжал: — Как только спустишься к ручью, Тихон, иди в болотину. Там их главная кормежка. Найдешь свежие покопки, пускай собак и сам за ними следом. Мы станем наверху. Да смотри в нашу сторону не стреляй.
— Вы сами меня вместо зверя не положите, — проворчал мучившийся с похмелья хозяин собак.
— Не боись, Тихон. Не впервой. А ты не торопись. Жди, пока станем по номерам. Через полчаса трогай.
Пятеро стрелков расположились на еще не проснувшемся пригорке. Замерли, затаились. Защитные куртки и зеленоватые телогрейки слились с потемневшими кустами. Засада была организована четко, профессионально. Никто из цепи не шевельнулся, когда вдалеке послышался яростный гон собак. К одинокому голосу гончей присоединился второй, басовитый, с подвывом. Гон приближался, а стрелки даже не изменили позы. В низинке перед бугром появилась целая семья кабанов. Они уходили от собак веером. На флангах секач и матка, в середине крупные поросята. Поднимаясь на бугор, стадо пошло медленнее. Расстояние между стрелками и кабаньей семьей сокращалось: пятьдесят метров, сорок и наконец двадцать. Сырой воздух тянул из низины, кабаны не чуяли людей. И тут грянула преступная стрельба.
Первым выстрелил шофер. Крупная матка сразу села. Второй выстрел свалил ее окончательно. Сухо треснул полуавтомат Василия Михайловича, и кабан ткнулся в можжевеловый куст. Поросята заметались, а новые выстрелы укладывали их одного за другим. Где-то внизу тоже треснул выстрел, а через секунду второй. К побоищу вырвались собаки и набросились на раненого подсвинка. Шофер попытался отогнать их, но Василий Михайлович остановил:
— Пусть потешатся. На будущее пригодится, — затем он вытащил из чехла длинный широкий нож, положил ружье на землю, выбрал момент, когда собаки прижали свою жертву, и всадил клинок кабанчику под лопатку. Вытирая лезвие о пучок травы, с недоумением обронил: — По кому же это Тихон сдуплетил? — и сразу приказал: — Гони, Николай, машину сюда, а вы соберите стреляные гильзы. — Сам тоже начал отыскивать гильзы, выброшенные затвором его оружия. Собрав их и убедившись, что и остальные сделали то же, закурил.
Кабанов стащили в одну кучу и начали потрошить, а Тихона все не было.
Шофер подогнал машину, вышел с лопатой в руках и поблизости в ложбинке начал копать яму. Потрошеных животных укладывали в машине на разостланный брезент, а их внутренности сбрасывали в яму. Работали в темпе, и вскоре «УАЗ» был загружен. Яму закидали землей, завалили валежником. Присыпали опавшей листвой лужи крови. И на бугре не осталось никаких видимых следов, словно меньше часа назад здесь и не было кровавого побоища.
Появился Тихон. Он шел медленно и важно, попыхивая сигаретой. Не дожидаясь вопросов, торжественно сообщил:
— А я завалил лося. Вышел на меня после вашей стрельбы. Рогач. По пять отростков. Пудов пятнадцать будет.
Вся компания оцепенела. Тот, что расставлял стрелков, а сейчас вытирал окровавленные руки, даже подался вперед. Глаза его загорелись.
— Пятнадцать пудов? Как же мы его увезем?
Шофер взглянул на просевшие рессоры и раздраженно ударил сапогом по баллону.
— Ну пара-то ляшек наверно уместится! — обрадованно воскликнул третий.
Василий Михайлович молча растоптал сигарету, забросил ружейный ремень на плечо и неторопливо подошел к загонщику. Левой рукой схватил его за телогрейку, а правой хлестко ударил по лицу.
— Наследил, сволочь! Мы тут все прибрали, почистили, а ты — лося! Это же зеленая зона, и еще бродят грибники. Сегодня тушу и найдут. Я ведь вечером сказал, что бьем только кабанов. Вон их сколько наколотили, — он снова замахнулся, но Тихон вырвался, спрятался за спины друзей и стал собирать на сворки собак.
Машина тронулась к шоссе, а растерянные охотники шли следом и на сырых местах, где оставались четкие отпечатки протектора, затаптывали их. Когда автомобиль выбрался на асфальт, все молча сели в него. Ехали в полной тишине. Напряжение достигло предела, когда при въезде в город все увидели приближающийся пост ГАИ и инспектора с жезлом в руке, выходящего навстречу машине. Повелительным жестом он приказал остановиться, но, узнав Василия Михайловича, откозырял. Тот тоже приложил два пальца к шляпе, потом взглянул на часы и, повернувшись к своим спутникам, коротко бросил:
— Успеваю. Меня домой. Трофеи на дачу. Помогите в разделке. А ты, Николай, вымой машину — и на завод. Позвони Марии Петровне и передай, что я с утра в исполкоме. Да, кстати, самый лучший окорок присолите. Я обещал...
Это художественные зарисовки, а вот лаконично изложенные факты, из которых отчетливо видна особая общественная опасность браконьеров.
Охотовед Краснодарского гослесохотхозяйства A. К. Ерохин и студент-практикант охотоведческого факультета В. А. Волошин знали, что на ондатру увеличился спрос и что на нее начали усиленно охотиться. Они отправились в плавни, где обитали эти зверьки, и задержали двух браконьеров, как говорится, на месте преступления. Когда Ерохин наклонился, чтобы взять браконьерские капканы, один из преступников выстрелил в него и тяжело ранил. Вторым выстрелом он убил Волошина. Охотовед нашел в себе силы и сумел ранить одного из преступников. Вскоре был задержан и второй. Во время расследования выяснилось, что оба никогда не занимались охотой и за ондатрой отправились ради наживы.
На одиночном кордоне Вяземского государственного заказника Хабаровского края находились егерь B. П. Соколов и охотовед Е. А. Курундаев. Они отдыхали. Был поздний осенний вечер. Шел дождь. Вдруг во дворе злобно залаяла сидевшая на цепи собака, и Соколов вышел на крыльцо, освещенное электрической лампочкой. Из темноты за оградой грянул выстрел, сразивший егеря наповал. Выскочивший на крыльцо охотовед Курундаев тоже был убит вторым выстрелом. Через несколько дней преступник-браконьер, решивший отомстить охотнадзору, был задержан и впоследствии приговорен судом к исключительной мере наказания — расстрелу.
В Ленинградской области председатель Сестрорецкого общества охотников А. П. Черняев задержал злостного браконьера. Тот двумя выстрелами убил Черняева. Позже, во время следствия преступник признался в том, что Черняев мешал его промыслу и он свел с ним счеты.
А вот еще одна история.
Сайгак — один из подвидов антилоп — в СССР обитает в степях и полупустынях. Он был почти истреблен, поэтому до 1950 года охота на сайгаков в СССР запрещалась. В результате эти животные, взятые под охрану, вновь обрели промысловую численность, и сейчас охота на них осуществляется по специальным лицензиям. Но браконьеры истребляли сайгаков сотнями, так как их вкусное и нежное мясо пользовалось спросом. Был такой случай. В Астраханской области, неподалеку от центральной усадьбы совхоза «Прикаспийский», группа браконьеров загнала стадо сайгаков на неокрепший лед озера Джурак. Под их тяжестью лед проломился, и животные, оказавшиеся в воде, выбраться сами не могли. Браконьеры, вытаскивая сайгаков, тут же прирезали их, а мясо возили к себе в поселок на тракторе с прицепом. У преступников было найдено несколько сот туш сайгаков. Ущерб, нанесенный государству, выразился в сумме 72 тысячи рублей. Но это единичный случай. А в основном браконьеры расстреливали сайгаков ночью, с автомашин. Мчится автомобиль по ровной, как асфальт, степи, и один из преступников, обычно из кузова, освещает путь специальной фарой. Узкий мощный луч света далеко прорезает темноту. В нем видно, как взлетают разбуженные птицы, выскакивают из-под кустов полыни испуганные зайцы. Но вот вдалеке начинают мелькать красноватые точки: одна, другая, десяток. Это глаза сайгаков. Их самих еще не видно, они далеко. Их серая шкура сливается с серой степью, но маскировка животных уже не спасет. Автомашина мчится к красным точкам. Они все ближе и ближе, хотя животные бегут, стараются уйти от преследователей. В луче видна поднятая стадом снежная пыль. Ревет двигатель, стрелка спидометра перемахнула за восемьдесят. Стадо идет из последних сил. У животных сердце не способно к таким длительным перегрузкам, и они сбавляют скорость. И вот сайгаки рядом с автомашиной. В луче видны уже их спины, от которых поднимается пар. До них метров двадцать. Оптимальное расстояние для картечи. Тот, кто держит фару, чуть отступает от кабины, и его место занимают стрелки. Двое крайних бьют по флангам стада, средний дуплетом валит сразу трех антилоп. Мгновенно перезаряжаются ружья, а машина, подмяв подранков, продолжает преследование. Стадо мчится, стремится вырваться из света, но фара в опытных руках не дает животным выйти за пределы луча. И гремят преступные выстрелы, дуплетами и одиночные. В стаде осталось с десяток животных, и браконьеры прекращают преследование. Возвращаются по своему следу, собирают туши, добивают подранков. А те сайгаки, которые не попали под выстрелы, вряд ли выживут. Слишком большой оказалась нагрузка на легкие и сердце...