Вот только он этого не сделал.
Через полгода он станет женатым мужчиной. Цветовая гамма выбрана, посуда заказана. Приходят ответы на приглашения, а Эмма, его невеста, уже провела две из четырех примерок платья (на первой она даже плакала).
– Ты… хочешь прийти?
Руби так и не смогла понять, был ли нерешительный вопрос Эша наивностью или жестокостью. Он задал его, прижавшись грудью к ее обнаженной спине, а его левая рука покоилась на изгибе ее талии. Теперь, за океаном, одна в пустой постели, она осознает, что в том вопросе скрывалось и то, и другое. Что-то начинает шевелиться в Руби Джонс. Едва заметное тепло, словно кто-то раздувает огонь глубоко внутри нее, желая, чтобы тот разгорелся и превратился в пылающий костер. С новой порцией кислорода происходит первый взрыв. Достаточно большой, чтобы вытолкнуть ее из постели и заставить надеть кроссовки. Впервые за семь дней она приняла вертикальное положение, если не считать небольших забегов, которые Руби совершила в поисках еды и водки. Она чувствует себя шаткой, неуверенной, но пока завязывает шнурки двойными узлами, ощущает, как гнев, будто топливо, разливается по ее телу. Эш пригласил ее на свою свадьбу, в то время как она все еще чувствовала вкус своей кожи на его губах. Он намеренно оттолкнул ее, превратив крепкую связь между ними в тонкую ниточку. Тянуться к ее телу, пренебрегая ее мыслями и чувствами, было жестоко и расчетливо. Тогда это ее не шокировало, потому что, по правде говоря, он всегда таким был.
Неудивительно, что она привыкла подавлять собственные чувства.
Снаружи льет как из ведра, но Руби едва замечает дождь. Она направляется на восток, к Центральному парку, и, шлепая по темным маслянистым лужам, смахивает капли с глаз. Когда мышцы начинают протестовать, она наслаждается болью, заставляет себя двигаться быстрее. Руби рассуждает, что если и стоит от чего-то убегать, то от ужасного оцепенения, которое удерживало ее в постели все эти дни. Уж лучше чувствовать боль в напряженных ногах и испытать сердце на прочность, чем позволить еще одному дню пройти мимо нее. Руби входит в парк, мокрый гравий хрустит под ее ногами. Прикинув про себя, она решительно направляется к ближайшему водохранилищу.
Добравшись до озера, Руби начинает бежать не в том направлении. Держась левой стороны, она бежит по часовой стрелке, как если бы возвращалась домой, но вскоре осознает свою ошибку. Попадающиеся ей навстречу бегуны хмурятся или вздыхают. Некоторые из них, проходя мимо, качают головой, а один или два делают вид, что вынуждены уступить ей дорогу. Руби собирается извиниться, но передумывает. Развернуться и побежать не туда вместе с толпой ей мешает упрямство и кое-что еще. Столько лет она отодвигала себя на второй план, что теперь находит это волнующим – хоть раз занять все свободное место и заставить других уступать ей дорогу.
Час спустя, когда Руби возвращается в свой многоквартирный дом, она все еще ощущает эйфорию[15]. Она так промокла, что приходится выжимать футболку, прежде чем войти внутрь. Парень за стойкой регистрации сочувствующе улыбается, когда она проходит мимо, но Руби улыбается в ответ и говорит, что ей нравится такая погода.
– Это так освежает!
Теперь парень за стойкой выглядит обеспокоенным: это не та Руби, к которой он привык за эти дни (да, он заметил еду навынос и водку, так что, учитывая ее нечастые появления за последние несколько дней, у него уже сложилось собственное мнение о новой квартирантке. Он пришел к выводу, что она съедет в течение недели).
– У нас есть зонтики, которые можно брать. Если… если хотите, – неуверенно говорит он в спину Руби, когда та уже входит в маленький лифт в конце вестибюля, после чего двери между ними закрываются.
Через несколько минут, когда Руби встает под душ, она вспоминает встревоженное выражение лица парня за стойкой регистрации и начинает смеяться. То, что тебя посчитали странной в Нью-Йорке – триумф, почти что новое рождение. Под горячей водой она закрывает глаза и смеется так сильно, что плачет, эмоции смешиваются, подобно еще не засохшим краскам, и стекают с ее кожи. Она решает, что это и будет ее настоящим началом. Своего рода крещением, после которого она станет полностью обновленной. Выйдя из душа, Руби укутывается в полотенце, кожу немного покалывает. Она идет к своему маленькому шкафу, чтобы найти в нем самое красивое платье. Перебирая пальцами мягкий хлопок юбки, она представляет, как плывет по летним улицам Нью-Йорка, оставляя за собой яркий, радостный шлейф красок.
За этими кирпичными стенами прячется целый мир, и она наконец готова с ним познакомиться.
Улыбаясь, она обдумывает эту мысль, когда жужжит лежащий на тумбочке телефон. Отвернувшись от шкафа, Руби берет его в руки и проверяет светящийся экран.
Привет.
Образы красивых платьев, теплых летних дней и ярких цветов исчезают. Якорь снова опускается, когда приходит второе сообщение.
Как бы мне хотелось, чтобы ты все еще была здесь.
Эш.
Руби тяжело опускается на кровать. То убирает телефон подальше, то снова прижимает его к груди. Проходит пять минут. Ее сердце колотится, а пальцы дрожат. Она начинает набирать ответ.
Не стоит думать, что только Руби проходит через подобное. Возможно, сейчас мне лучше, но у меня тоже бывают моменты, когда я живу прошлым, когда оно затягивает меня. Вот в чем дело. Вы не выходите из самолета или автобуса, оставляя прежнего себя позади. Никакая пробежка или внезапное озарение не превратят вас в нового человека. Не изменят полностью, совсем не так, как рассказывают книги по саморазвитию или дневные ток-шоу (я часто смотрела их со своей лучшей подругой Тэмми). Если спросите меня, в чемодан вы упаковываете груз прожитых лет, а люди, успевшие причинить вам боль, вплавляются в вашу кожу. Иногда по утрам я просыпаюсь с мистером Джексоном, как будто он прокрался ночью в мою постель. Временами – как например вчера – появляется моя мама. Особый аромат ее нежной кожи, запах пудры и роз, необъяснимым образом наполняет комнату. Мне не нравится, когда это происходит. Как и у Руби, мое сердце колотится, а пальцы дрожат. Но, в отличие от нее, я не отвечаю этим призракам. Я жду, когда мой пульс замедлится, а дрожь прекратится. Я все еще смотрю вперед. Моя мама может заглянуть в гости, как и мистер Джексон, при желании. Просто я никогда не позволяю им оставаться надолго.
Я исчезла осознанно. Сбежала от жизни, которой не хотела жить, точно так же, как Руби. Но, в отличие от нее, я никому не сказала, куда направляюсь. Даже моей лучшей подруге. Я позволила Тэмми думать, что останусь там, где она в последний раз меня видела. Я хотела ускользнуть из прежней жизни незаметно. И если определенные люди остались со мной, если они без приглашения отправились в путешествие в моем чемодане, они, по крайней мере, не могут снова ранить меня. Это выглядело, как хорошее начало, словно у меня было время исцелиться от всей боли, что они причинили мне.
Я хотела начать все сначала. Хотела исчезнуть.
Но исчезнуть – не значит быть забытой. Стоит внести ясность – быть забытой я никогда не хотела.
Четыре
На восьмой день, за завтраком, Ной предлагает мне работу. Еще один неожиданный подарок. Последние несколько дней он оставлял в моей комнате в основном небольшие и всегда полезные предметы, так что, возвращаясь домой после прогулок по городу, я находила то термос, то спортивные носки на краю своей кровати. Всякий раз, когда я появляюсь, держа в руках последнюю безделушку, которую он оставил, Ной просто взмахивает рукой в сторону холодильника, на дверце которого растет коллекция моих долговых расписок.
– Я не люблю, когда мне не возвращают долги, – сказал он вчера, когда я заявила, что не могу принять фиолетовую дутую куртку, что ждала меня на комоде. Носки и термос – одно, но куртка была уже чересчур, и я сомневалась, стоит ли соглашаться. – Когда-нибудь ты вернешь мне деньги, – спокойно сказал Ной, отмахиваясь от моих опасений. – А до тех пор, со всеми прогулками, что ты совершаешь, легко и простудиться, малышка Джоан.
В детстве я читала о воронах, птицах из тафты, как я их называла. Я одновременно боялась и восхищалась изгибами их черных перьев. Известно, что вороны оставляют подарки людям, которые им нравятся, которым они доверяют. Блестящие, красивые, а также практичные вещи. Такой у них способ общения без слов, поэтому я пришла к выводу, что Ной делает то же самое.
Даже если я не до конца понимаю, как смогла заслужить его доверие так быстро, или почему он решил взять меня под свое человеческое крыло.
(Мама называла воронов птицами смерти. Предвестниками, что кружат в ожидании. Ее суеверия часто становились поводом для споров между нами.)
А теперь самый большой сюрприз из всех. Предложение денег и независимости. Работа! Ной говорит, что я могу стать его ассистентом, помогать ему с собаками. Он выгуливает собак. Здесь, в Верхнем Вест-Сайде. Раньше он занимался чем-то еще, носил костюм и галстук, работал в центре города. Должно быть, он делал что-то важное, потому что теперь владеет квартирой с огромными окнами, пианино и люстрой. Хотя, в наши дни он определенно предпочитает собак людям. В этом районе уйма собак, которых нужно выгуливать. Не то чтобы у них имеются отдельные дворы для игр, и я никогда не видела одиноких бродящих по улице собак, поэтому, когда Ной говорит, что подумывает о внедрении в свой бизнес уход за питомцами на дому, это кажется логичным. У людей по соседству появится место, где они смогут оставить своих модных породистых псов или милых старых дворняг, пока сами отправляются в деловую поездку или на выходные в Хэмптон, куда, похоже, часто ездят богатые люди. Хотя Ной говорит, что не был там вот уже много лет.
(У Ноя, похоже, нет друзей. Если у него звонит телефон, это обязательно связано с собакой. И хотя на стенах его квартиры много дорогих на вид произведений искусства, я еще не видела ни одной фотографии в р